---
Вирт живет один, и этот дом, ставший его пристанищем, кажется бесконечным из-за своей пустоты. Вирт не стал выбрасывать многочисленные вещи, оставленные в нем. И хотя каждая из них, будь то диван в гостиной на первом этаже или картина, висящая в коридоре на втором, маленькая шкатулка на полированной столешнице или пыльная книга на полке в шкафу, хоть и была призвана создавать уют, лишь делает дом еще более одиноким. По ночам Вирт практически никогда не спит, пугаясь звуков собственных шагов, движений и голоса. Иногда, когда ему удается ненадолго сомкнуть глаза, он слышит низкий, раскатистый голос за окном - Зверь бродит вокруг дома, словно призрак, напевая свои мрачные песни. Он заглядывает внутрь через запотевшее стекло - его глаза сияют, как два ярких фонаря. - Уходи, - говорит ему Вирт, - и не приходи сюда больше. - Не волнуйся, я не зайду в твой дом, - усмехается Зверь, глухо, будто ломается сухая ветвь. Он и правда уходит, оставляя последние ноты своей песни звенеть в холодном ночном воздухе за окном. Вирт смотрит на огонек, мерцающий в плену металлического нутра фонаря. Пламя танцует, принимает причудливые формы, и юноше чудится в них крошечная человеческая фигурка.---
Он сидит на стволе поваленного деревца, тонкого, с бледно-зеленой, будто умирающей листвой, и смотрит на свои руки. Ладони покрыты коростой мозолей и ссадин, сухие и грубые, словно сами были сделаны из древесной коры. В тусклом свете уходящего дня его кожа кажется серой, омертвевшей. Зверь стоит за его спиной. Он подошел неслышно, укрытый шелестом ветра, но Вирт чувствует его присутствие по собственному отяжелевшему дыханию. - Дровосек сказал, что он боролся с тобой за этот фонарь, - произносит Вирт хрипло, не отрывая взгляда от своих ладоней. - Это правда, - отвечает Зверь. - Мне тоже придется бороться с тобой, - то ли спрашивает, то ли утверждает юноша, и Зверь смеется совсем как человек. - Нет. Ты не победишь. Тебе и не нужно этого делать, - тень становится совсем близко, нависая над Виртом, склоняя свою увенчанную ветвями голову к его, - ты не похож на него. У него был свой путь. У тебя - свой. Ты будешь помогать Грегори по-другому. - Я не смог его спасти, - Вирт сжимает кулаки, сухая кожа отзывается болью. Зверь отворачивается от него, полы его изодранного плаща задевают стоящий у ног юноши фонарь. - Ты уже его спас, - последние слова Зверя падают вместе с первыми каплями дождя.---
Лето становится холодной, зябкой осенью, на смену ей приходит зима, затем, будто нехотя, в права вступает весна. Времена года приходят внезапно, кажется, что всего за одну ночь они опускаются на землю, будто на кровати стелят новое одеяло. Цвета каждого времени кажутся ему приглушенными, словно он смотрит на мир вокруг через пыльное стекло, но сколько бы он не протирал свои глаза, ничего не становилось яснее. Вирту кажется, что зима тянется дольше остальных сезонов. Короткие дни пролетают быстро, но ночи тянутся, словно смола, топят в себе Вирта. Зимы даются ему тяжело. Они будят слишком много воспоминаний. Морозный воздух обжигает его легкие, когда он бредет по свежевыпавшему снегу, утопая в нем по колено, волоча за собой топор. В лесу безумно тихо, слышно только, как жадно Вирт глотает воздух, задыхаясь, не в силах отдышаться. На его щеках замерзают слезы, сковывая мышцы лица. Они катятся слишком легко - это не слезы горя, просто от холода. Эдельвудское дерево стоит посреди небольшой пустой опушки. Его сухая, надломленная верхушка возвышается над остальными деревьями, ввинчивается в темное небо у Вирта над головой. Юноша стоит и рассматривает черную, загустевшую на холоде смолу, переливающуюся в свете фонаря в его руке. Зверь приходит к нему и становится за стволом эдельвудского дерева. Он смотрит на Вирта своими ослепительно яркими глазами, наклоняет голову набок. - Ты тоже когда-то был человеком? - спрашивает Вирт, глядя на щели в коре эдельвуда, будто лица, искаженные в предсмертной печали. - Я просто был, - Зверь пожимает плечами, ветви на его голове покачиваются в такт движениям, - я был и есть и буду всегда, как и этот лес. Как и эдельвуд. Как и потерянные души, которым нужен проводник. - Я вам напомню сказку древних дней. Охотник Герн, который был лесничим в тенистом вашем Виндзорском лесу, и после смерти навещает лес, - произносит юноша, слизывая с пересохших губ снежинки. Зверь выходит из-за дерева, его рука оставляет на коре черный, смолянистый отпечаток ладони. Вирт продолжает читать, глядя, как сияющие глаза Зверя становятся ближе, как его темные ноги ступают по снегу, не оставляя следов: - Зимою в полночь тихую он бродит вокруг большого дуба на опушке, огромнейшие острые рога на лысой голове его ветвятся. Он насылает порчу на стада, в кровь превращает молоко коровье, деревья губит и крадет овец. Его грехи на нем бряцают цепью. И страшно слышать в полночь этот звон... Зверь гораздо выше его. Он и сам похож на дерево, мрачно склонившее над Виртом свою крону. Слабый ветер развевает полы его плаща, и они шелестят, как опадающая листва. Вирт отставляет фонарь в сторону - он не хочет видеть Зверя в его свете. Его глаза сияют также ярко, и юноша смотрит в них, не в силах оторваться, сутулясь под этим взглядом. - Закончи, - говорит Зверь. Вирт понимает, что смолк, и наконец заканчивает стих: - С младенчества мы сказку эту знаем. Болтливая, седая старина ее как правду внукам рассказала. - В страшных сказках гораздо больше правды, чем думают многие, - задумчиво произносит Зверь. Вирт думает о том, как легко это существо расправилось с Дровосеком и как легко оно бы могло бы переломить его собственную хрупкую форму. Зверь сужает глаза, то ли хмурясь, то ли улыбаясь, и выпрямляется, отходит в сторону. - Когда ты срубишь это дерево, я послушаю тебя еще, - говорит он, указывая кивком на искаженное дерево, истекающее черной смолой. Вирт смахивает снег с волос и тянется к топору. Его деревянная ручка уже гладко отполирована тысячами прикосновений, но, когда Вирт поднимает топор и берет замах, он все равно сдирает руки до крови.---
Эдельвуд Грега - одно из самых больших деревьев в лесу. Его сложно отыскать, но Вирту некуда спешить. Он бредет сквозь Неизведанное, ориентируясь по камням и пням, пока не находит его, и ложится у его подножья и шепчет что-то, или молчит, или спит. Он напевает, фальшиво и без ритма, пока не охрипнет. Он думает о том, с какой легкостью топор может разрубить древесный ствол или человеческую шею. Он оставляет у дерева конфеты в блестящих разноцветных обертках, и к каждому новому приходу они исчезают, и Вирту так больно оттого, что у него есть надежда, и еще больнее - оттого, что по возвращению в свой дом он чувствует безнадежность, наполняющую его с каждым вдохом. Его дом пуст, как пуст он сам, полый изнутри, иногда ему кажется, что он слышит, как ветер гуляет внутри его тела. Он оставляет фонарь в своей спальне - комнате, которую он называет так про себя, но которая не принадлежит ему - и спускается вниз, в гостиную. В камине дотлевают угли, и комната наполнена темнотой. Вирт смотрит в окно - и Зверь там, за пыльным стеклом, его глаза сияют ярче, чем любой огонь. Вирт подходит к окну и кладет руку на раму. На ней остается отпечаток его ладони. Зверь уже давно не приходил к нему. Уже давно в лесу не вырастало новое эдельвудское дерево. - У тебя заканчивается смола, Вирт, - глубокий, шелестящий голос звучит так четко, будто Зверь находится внутри дома. Вирт смотрит ему в глаза, и существо говорит: - У тебя остается последнее дерево. Сердце Вирта сжимается от невыносимой боли. Он хочет, мечтает умереть вместо Грега, осознает эгоистичность своих желаний, стискивает в отчаянии кулаки. Он хочет упасть на колени и шептать "нет, нет, пожалуйста, нет" до тех пор, пока у него пропадет голос. Но вместо этого он на непослушных ногах выходит из дома, в холодную, неприветливую тьму. Зверь встает перед ним, будто его собственная тень. Он склоняет к нему голову, сужает глаза. - Огонь в фонаре не должен потухнуть, - произносит Зверь, - это единственный способ спасти Грегори. Этот и никакой другой. - Никакой другой? - голос Вирта дрожит. Слезы собираются в уголках его глаз, но не срываются вниз - он задирает голову, чтобы не дать им упасть. - Ничто не имеет значения, кроме огня. Ничто и никто... - говорит Зверь, кивает собственным словам, - только так ты сможешь помочь Грегори. Только так ты сможешь не дать ему угаснуть. Вирт смотрит поверх его плеча на клочок ночного неба, виднеющийся между древесных ветвей. Скудная россыпь звезд бледно сияет в нем, и Вирту чудится в их свете некоторая обреченность. Он смотрит Зверю в глаза - наверное, так выглядели бы звезды, если бы они упали с неба. - Я... хочу забыть, - шепчет Вирт и чувствует вину. Он поднимает голову еще выше, и колпак сваливается в снег у его ног. - Я хочу... Слова застревают у него в горле, становится трудно дышать. Он пытается сказать так много, себе, Зверю, Грегу, но не в силах сделать этого. Зверь приближает к нему свое лицо, закрывая небо и бледные звезды, полы его плаща, тонкого, изодранного, будто потрепанный ветром опавший лист, укутывают Вирта, закрывая от ночного холода. - Что ж, я помогу тебе еще раз... - произносит Зверь, а затем склоняет голову набок. - Я хочу послушать тебя. Вирт смотрит в его глаза и чувствует опустошение, и наконец выталкивает слова из своего горла, но вовсе не те, что он хотел: - В чёрном небе наблюдая белых точек череду, я заметил вдруг у края золотистую звезду… Руки Зверя ложатся ему на спину, его пальцы впиваются в тело сквозь потрепанный плащ и рубашку. Вирту кажется, что они удлиняются, оплетают его талию и грудь, словно стебли лозы. Зверь склоняет свою голову к Вирту настолько близко, что юноша мог бы почувствовать его дыхание на своем лице, если бы Зверь дышал. - И с тех пор живу без сна я - все ее прихода жду. Руки Зверя поднимаются выше, сжимаются вокруг грудной клетки Вирта, затем еще выше, к его шее, скулам, и юноша не может понять, то ли это пальцы Зверя касаются его, то ли стебли эдельвудской лозы его обвивают. Он приподнимает одну руку, чтобы положить ее на грудь Зверя в иллюзии сопротивления, и он даже ждет, что его кисть просто провалится в темноту тела существа, пройдет сквозь него. Но ладонь ложится на что-то твердое, гладкое, бугристое, и осязаемость Зверя на мгновение поражает Вирта. - Так меня поймала в клещи золотистая звезда... - произносит юноша куда-то в темноту Зверя, пока тот сжимает пальцы на его скулах, фиксирует его голову. Он не помнит ни середины стиха, ни окончания. Зверь качает над ним своими ветвистыми рогами, окутывает его, будто дым. - Никогда не начинай того, чего не сможешь закончить. А начав, всегда иди до конца, - произносит он. - Но когда ты срубишь тот эдельвуд... я послушаю тебя еще. Он прижимается к лицу Вирта своим, к его губам, и Вирт не может отвернуться или пошевелиться. Юноша может только приоткрыть рот и чувствовать на языке влажную горечь. Что-то покидает его навсегда, то ли эмоции и чувства, то ли что-то, что еще оставалось внутри его полого тела. Горечь наполняет его рот, стекает вниз, в горло, по подбородку и шее, словно патока. Под губами Вирта лицо Зверя холодное и гладкое. Юноша закрывает глаза, чувствует, как обмякает в чужих руках тело. Его сознание заполняет тьма, и он проваливается в нее, будто в темную, ледяную прорубь, вниз и вниз, все глубже, на самое дно... Он просыпается утром, лежа в снегу, укрытый охапкой жухлых опавших листьев. Возле него лежит топор, ярко сверкающий на солнце. Внутри у него холодно и пусто, нет мыслей и нет воспоминаний. Его губы покрыты чем-то липким, капли застыли на подбородке. Он слышит Зверя, поющего на разные голоса в глубине лесной чащи. Он поднимается, берет в руку топор, пальцами второй касается лица. На подушечках остается липкая черная субстанция. Вирт слизывает ее и чувствует невыносимую горечь. Смола эдельвудского дерева.---
Он бредет сквозь лес, таясь от летнего солнца в тени деревьев, покрывшихся листвой. Он чаще слышит людские голоса, чем зимой или осенью, и спрятаться от них сложнее, но в его чащу не заходит никто. Даже днем он берет с собой свой фонарь - теперь это становится легче, железо больше не режет руку и не оттягивает вниз своим весом. Он плохо помнит, почему, и забытье ему приятно. Он бредет сквозь лес и напевает что-то себе под нос, пытается сделать голос ниже и глубже. Лето пышет жарким воздухом, но Вирту все равно холодно, он кутается в обрывки своего синего плаща и надвигает ниже на голову остроконечный колпак. Он напевает, но сквозь фальшивые ноты все равно слышит, как кто-то зовет его по имени. Он трясет головой, думая, что ему это почудилось, но его имя доносится из-за деревьев все громче. Он выкидывает голову и видит, как из-за кустов к нему бежит, спотыкаясь, рыжая девчушка в синем платье. На ее лице беспорядочно рассыпаны веснушки, прическа истрепалась от бега. Девушка останавливается в нескольких ярдах от него. - Вирт? Ее голос звенит, как птичья трель, и Вирт распрямляется, вытягивает шею, делает осторожный шаг вперед, из спасительной тени. Он так давно не видел других людей. Так давно не видел... - Беатрис? Она смотрит на его лицо, на истрепавшуюся одежду, на фонарь в его руках. Их взгляды встречаются, и память Вирта волнуется, как беспокойная вода. Что-то бесконечно родное и болезненное поднимается с глубин его сознания, и он открывает рот, чтобы спросить, что именно. И тут Беатрис кричит. Ее крик короткий и пронзительный. Она зажимает рот руками, делает шаг назад, затем другой, и затем она разворачивается и устремляется прочь, не оборачиваясь. Она петляет между деревьев, ее голубое платье, яркий росчерк на фоне маслянистой темноты леса, исчезает быстро, будто ее и не было. Вирт пытается остановить ее, он поднимает к ней руку и хрипло произносит ее имя, но этого недостаточно. На этот раз она даже не сказала ему "прощай". С ужасом, сковывающим движения и наполняющим конечности тяжестью, Вирт поднимает руку к голове и ощупывает себя. Его глаза запали. Его скулы стали острее, кожа - жестче. В волосах запутались веточки и листья, но он не смог вынуть их или смахнуть прочь. Это были его ветви. - Зверь! - кричит Вирт, ломая голос на последней, чересчур высокой ноте. Он ставит фонарь на землю, чтобы впиться в свой скальп пальцами обеих рук, дернуть за тонкие, смолянистые стебли ломкого дерева, опутавшие его виски, роняющие листья ему на плечи. Зверь появляется из теней, ступая, словно в танце, от одного дерева к другому, избегая солнечных лучей. Вирт обращается к нему, глядя в сияющие глаза: - Что ты сделал со мной?! Ощущение собственной чудовищности, бесчеловечности впервые за долгое время, может быть, годы настигает Вирта, и он дергает себя за волосы, переплетающиеся с ветвями на голове, крича от боли. Зверь властно хватает его за дрожащие запястья и увлекает к себе в тень. Вирт ударяется спиной о ствол дерева и прижимается к нему, а Зверь, все еще сжимая его руки, становится так близко, что почти касается лбом дерева над его головой. - Я помог тебе! - шипит он на два голоса. - Беатрис... - ...Эта девчонка тебе не нужна. Она не сможет тебе помочь. Есть только мой путь, - его голоса постепенно стихают, становятся вкрадчивее, - есть только я... и я помогу тебе. Я помогу тебе забыть о том, что неважно. Вирт закрывает глаза, роняет голову на грудь. Его плечи дрожат. Зверь оставляет его руки, берет его за плечи, притягивает к себе. - Я перестану быть человеком? - спрашивает Вирт совсем тихо, но Зверь его слышит. - Это не имеет значения. Ничто и никто не имеет значения. Только огонь в фонаре. Зверь увлекает его на упругие стебли зеленой травы. Листва деревьев над ними настолько плотная, что ни один луч солнца не может пробиться сквозь нее. Вирту страшно, его руки невольно тянутся к голове, но прежде, чем он успевает вновь окунуться в свое полузабытое отчаяние, Зверь говорит: - Прочитай мне что-нибудь. Я хочу послушать тебя. На мгновение Вирт застывает. Зверь нависает над ним, его тело темнее и плотнее теней вокруг, его руки – холоднее, чем снег, хотя в это время года воздух в солнечных лучах дрожит от жара. - Я не помню… - шепчет Вирт, - я не помню больше ни одного стиха… Зверь вздыхает – будто ветер гуляет в коридоре старого дома. - В твоем доме много книг, а в твоей голове много слов. Ты можешь сочинить свои. И я буду слушать тебя. Зверь склоняется к нему, касается холодными пальцами его лица. С темных плеч, укрытых рваным плащом, падают на грудь Вирта сухие, ломкие листья.---
Возле огромного пня, оставшегося после стоявшего здесь когда-то эдельвудского дерева, Вирт находит конфету. Маленький круглый шарик завернут в блестящую синюю обертку, и он разворачивает хрустящий фантик и кладет конфету в рот. От почти невыносимой сладости у Вирта щиплет в глазах и слезы катятся по щекам. Он не понимает, почему это происходит. Он не знает, кто мог оставить конфету здесь, так далеко в лесу. Вирт – единственный, кто живет здесь, в самом сердце Неизведанного. Он и Зверь. Зверь вырастает из тени и приближается к нему, ступая неслышно и легко по увядающей траве. Вирт протягивает ему блестящую синюю обертку. - Кто-то потерялся в лесу и оставил это здесь, - произносит он. Зверь склоняет голову набок. Вирту кажется, что он улыбается. - Для тех, кто теряется, здесь всегда найдется приют. Теперь их дом здесь. Как и твой дом. Вирт кивает, ветви на его голове качаются в такт движениям. Он разжимает пальцы и бумага падает на землю. Зверь приближается к нему, его глаза сияют в лесной полутьме. - Прочитай мне что-нибудь. Я хочу послушать тебя.