"Добавить в избранное"

      Я бухаю.       Рождественские огни греют души, наполняя подостывшую от трудовой рутины оболочку теплой, густой патокой впечатлений. Депрессивные суицидалы вылезают из своих синтетических жарких одеял и инстинктивно плетутся босиком, по холодному полу – пялиться в окно, чтоб качественно разом офигеть и вдохновиться. Вдохновение выносит на улицу, дышит корицей, медом и мускатным орехом, просится в неуютную квартиру в виде ароматических свечей, светящихся гирлянд и теплых пледов. Уныние уходит куда-то на следующую неделю, а пока что все иллюзорно хорошо, умиротворяющее. Депрессия обязательно вернется, реальность снова подложит под задницу канцелярскую кнопку, но не сегодня.       А я что. А я бухаю.       Я слишком ленив, чтоб отдаваться порыву массового помешательства и тащиться в магазин за разноцветными гирляндами. Меня и без того настолько потрясающе прет, что даже ругаться мысленно на себя не получается.       Долбаный праздник вдохновляет открыть бутылку портвейна, сварить из него хуевый глинтвейн и продолжать глазеть в окно без дальнейших веселых приключений. Со мной обнимается старая кошка, которая в этот день тоже растеряла остатки своей вредности и даже не шарахается от моего перегара, которым я дышу ей прямо в усатую морду.       Некоторое время назад я закончил уборку в квартире – черт знает, что на меня нашло – и теперь раздумываю, чем бы еще разнообразить свою бесперспективную жизнь. Эдак пафосно загнул, что даже заржал вслух, втягивая носом вновь разыгравшийся насморк.       Не так уж у меня все и хреново, если честно. Высокооплачиваемая работа, я очень даже ничего визуально и не страдаю никакими венерическими заболеваниями на пару с импотенцией. Если бы меня на днях не бросила баба, я бы сейчас трахался, бухал в три раза больше и более оптимистично проклинал бы свой сраный, безысходный уикенд.       Я пьян в говно.       Пьян тихо и безопасно – со стороны выглядит, как будто бы я умер, но я просто пьян.       Ноут на моих коленях уныло косится на бок, я старательно не обращаю внимания на силу тяжести и лениво прокручиваю первый попавшийся на глаза сайт, вылетевший спамом, а потом внезапно осознаю, что безнадежно пал жертвой рекламного баннера и пытаюсь заказать себе на дом шлюху. Сам в шоке, не надо на меня так смотреть.       Эскорт услуги – это сейчас модно. Если ты страшный, беззубый уебок и тебе стыдно показаться перед сосущимися с подружками друзьями в гордом одиночестве – пожалуйста – за какие-то триста евро в час тебя будет сопровождать грудастая красотка, одаривающая раболепным обожанием каждый твой нелепый жест. Или если ты мажорный школьник, чьих родителей вызывают в школу за сотворенную тобой идиотскую гадость – вперед. Вместо родителей в учебное учреждение явится сурового вида «батя», который со всем своим актерским мастерством выпишет тебе эффектный, но безболезненный подзатыльник прямо в кабинете у директора. Снес в супермаркете стеллаж с бухлом – отмажут за пять минут без лишней нервотрепки и судебных исков. Нужно дать кому-нибудь в табло; изменил жене; подпортил себе карму... Ну, и так далее. Одними шлюхами спектр услуг организации не урезается.       Мысленно обстебав себя за креатив, я все-таки оставил на сайте заявку и снова вернулся к своему «глинтвейну», отхлебывая раз за разом этой жести прямо из кастрюли.       Я – патлатый, вечно бледный и визуально злой, сутулящийся мудак в стоптанных шерстяных носках, потому что постоянно мерзну в квартире, где стабильно плюс двадцать шесть градусов по Цельсию.       Он – какого-то хрена я ванильно сравниваю – неестественно яркое и сияющее нечто, схожее с видом из моего окна – такое же рождественски чудесное и на фоне меня – даже неестественное.       Пребывая в прострации, я впускаю свой «заказ» в квартиру, неуклюже отступаю в сторону и забываю закрыть входную дверь – а оно уже уверено шагает внутрь, что-то говорит, но я совершенно его не слышу, потому что на какое-то время потерял способность к этому мироощущению.       И, то ли я уже нажрался до той кондиции, когда пора шагать в уборную и обниматься с унитазом – потому что меня уже заносит, то ли я и правда настолько потрясающе обалдел, что теперь не смогу перестать тормозить некоторое время.       Мои триста евро в час здороваются со мной еще раз, машут перед носом ладонью и обаятельно улыбаются. Я улыбаюсь тоже, а потом несусь блевать в уборную не из-за того, что мне не понравилось, как со мной поздоровались, а потому, что перекипяченный в кастрюле с пряностями портвейн решил-таки попрощаться с моим желудком. Мне почти не неловко.       Триста евро в час, которые, кажется, зовут «Цунаеши» – суетятся рядом, уже совсем мне не улыбаются, однако тщательно и почти заботливо вытаскивают из унитаза мои заблеванные, длинные патлы, которые я красиво развесил по всей своей роже, пока находился в позе раненного в жопу лебедя.       Потрахался, блядь.       Пока этот мальчик – и похуй, что я «приглашал в гости» девочку – отмывал мою морду и волосы в раковине – я, кажется, случайно сменил ориентацию.       Теперь я чистый и симпатичный, пью очищенную водичку прямо из фильтра-кувшина у себя на кухне, а Цунаеши раздевается. Я отрицательно и почти культурно машу руками, нечаянно шарахаюсь в сторону и всем своим видом даю понять, что он сейчас неправильно трактовал мой голодный взгляд. Однако раздеваться мой гость не перестает, только удваивает инициативу.       Пальцы у него по-девчачьи длинные и тонкие – ловко касаются каждой пуговицы на темной рубашке. Он завлекающе оголяет свои привлекательно-костлявые плечи, смотрит на меня полувопросительно, а потом скалится.       Я почему-то охуеваю, когда обнаруживаю свои запястья в его цепких пальцах, а потом меня целуют. Меня, чтоб его, настолько охрененно целуют, что я понимаю один неоспоримый факт – я совсем не идиот, потому что только идиот может не поддаться и не ответить. Губы мягкие, почти женские – нежные, и я не осознаю, как сам начинаю его инициативно лапать и выдаю что-то наподобие – охуеть – стона, когда от сумасшедшего, глубокого и жадного поцелуя остается только привкус.       А потом мое нечто куда-то делось. Я рассредоточено ищу его взглядом, не понимая, что вообще, бля, происходит, до тех пор, пока не обнаруживаю себя на том же месте, но только со спущенными до щиколоток штанами, а пацана – на коленях передо мной, с моими же яйцами в ладони и членом во…       – Твою мать, – ахаю я, как девка, мои глаза выходят на следующую орбиту солнечной системы и мозг окончательно прощается с черепной коробкой.       Какая-то сука бессовестно запустила таймер – время полетело настолько быстро, что аж засвистело. У меня не голова, а закипающий чайник со свистком и жарко настолько, что легче сдохнуть, но не хочется – потому что я сраный мазохист, каких мало.       За триста евро в час этот Цунаеши явно знает свое дело. Его движения и действия качественные и уверенные, и кончаю я ему глубоко в глотку с мыслью, что жизнь моя удалась на славу и вообще я красавчик, блядь. Устроил депрессивное внутричерепное нытье из-за какой-то бабы, как последний кретин, когда мир настолько потрясающ.       Теперь, наверное, охуевать не моя очередь, потому что только стоило мне прийти в себя – я сам на мальчишку набросился, будто бы не видел раньше ничего круче, чем вот он сейчас.       Я забыл, что заказал шлюху, я забыл, что заказанная шлюха сейчас в моей цепкой хватке, я вообще, блядь, на данный момент забыл значение слова «шлюха» – мне просто было хорошо, как никогда.       Цунаеши, кажется, наплевать на твердый и прохладный пол на моей кухне: он гибко прогибается в пояснице, пока я целую его живот и судорожно соображаю, что же мне делать дальше. Я еще никогда не спал с мужиками и даже в самой пьяной эротической фантазии мне не мерещились мужские задницы, но сейчас я словно нахуй сдурел и даже не собирался отчаливать назад, хоть в голову стреляйте.       – Как тебя зовут? – спрашивает он очень вовремя, поймав взглядом мой кратковременный ступор.       Я ему что-то отвечаю, не совсем уверенный в том, что назвал с первого раза именно свое имя, пацан весело зовет меня «Сквало» и изворачивается, извлекая из кармана своих приспущенных штанов пачку презервативов.       – Не дергайся, расслабься, я сам все сделаю, – суетливо мурлычет моя шлюха, которую я и шлюхой-то назвать уже не могу. А какие у него глаза…       Я, как болванчик: не дергаюсь, расслабляюсь, гляжу, как на мой железобетонный аргумент натягивают гондон и наконец-то сбавляю выкат своих глаз к минимуму. И, чтоб его, я понятия не имею, что мне сейчас нужно сделать, чтоб применить свой чертов стояк по назначению. У меня, наверное, со времен начальной школы так не стояло, как вот сейчас. И я туплю. А он нет.       – Сам, собой, меня, в смысле, или что? – очухиваюсь я и начинаю разговаривать, пусть и нечленораздельно.       – А у тебя приятный голос…       – Обычно я разговариваю больше.       – Обычно в моем присутствии мало кто может много разговаривать, – хитро склабится этот тип, а я наконец-то понимаю, почему настолько долго чувствовал себя инфантильным и ущемленным.       – Обычно…       – Заткнись.       Больше разговаривать мне не дали. Пока я думал, чего бы сказать такого остроумного, старательно абстрагируясь от внешних, непривычных для меня и, тем не менее, охуенных факторов, мальчик-Цунаеши-за-триста-евро-в-час зря не треплется.       Латекс презерватива скрипит на моем члене, когда пацан уверенно втискивает его в свой горячий зад. Я даже не осознаю, что это – задница, а он – мужик. Горячий, гибкий и охуенно прекрасный – намертво впивается пальцами мне в плечи, повторно затыкает мой бабский стон умелым поцелуем и резко садится на всю длину, въебав мне с дури током по нервной системе.       Меня совершенно не заботит факт того, что я – скрытый пидорас; я всего лишь не могу оторвать взгляд от губ Цунаеши, который раз за разом, с кайфом за полуприкрытыми веками их закусывает. Черт возьми, чтоб я еще раз увидел, как кто-нибудь так охуенно трахается.       Расплачиваюсь я с ним не за час, а за три с половиной, потому что все последующее после секса время я не мог даже пальцем шевельнуть – валялся в постели, а он – под моим боком – голый, тонкий и небрежно расслабленный.       Больше он не смотрит на меня, как на последнее счастье в своей интересной жизни – он пересчитывает наличку, наскоро одевается и уходит.       Я курю у распахнутого окна, впуская в квартиру минус двадцать градусов по Цельсию с мыслью, что добавил в избранное от слова совсем охуенный сайт.