Мне нужно больше душевного тепла, чем я заслуживаю.
«Письма к Фелиции» Франц Кафка ©.
Джон Константин ожидал проснуться утром в любом месте, даже в любой точке мира, но никак не думал, что очухается так скучно — в своём номере. Даже рядом никто не лежал — только одинокая бутылка из-под виски; мужчина пошевелил всеми частями тела, распрямился, расправил кости, мышцы — всё было на месте, что оказалось удивительным чудом. Потом он проверил кошелёк — часть денег улетела на ветер, но даже кредитку никто не украл. Джон вновь удивился, равнодушно хмыкнул и, откинув кошель в сторону, вновь повалился на кровать.
Сколько он спал? Неделю? Месяц? Джон был готов и на месяц, лишь бы знать, что всё закончилось, что его адвокат всё уладил, денежки вернулись ему, а он сам уже может паковать чемоданы. Но, вероятно, всё не было так просто.
Константин глянул на дату в телефоне и понял, что проспал весь день, даже больше, и что за окном уже полдень; двадцать пропущенных звонков от понятно кого он решил опустить и провалялся ещё с полчаса.
Наверное, глупо говорить, что Джон не помнил почти ничего, но вместе с тем и не сожалел о сделанном. Стало ли легче? Нет, навряд ли. Зато мысли на время отвлеклись от Чеса, от себя самого и молитв. А что, может, разгульная жизнь получше молитв? Константин не раз задумывался над этим, но знал точно, что на самом деле всё так только кажется. Прикрыв глаза, он вдруг понял, что не позабыл, как встретил Криса на улице; и зачем тот шёл со станции? Куда-то ездил? Джон не задумывался об этом, но теперь эта глупая мысль сигнальным светом замигала в его голове. Он с неприязнью отбросил её и устроился поудобнее на подушке.
Но не пролежал он и пяти минут, как раздался звонок.
— Да?
— Это я, Джон. Почему вы не отвечали целый день? Что-то произошло?
— Отдыхал, — улыбаясь, ответил он.
— Целый день? И даже на звонок ответить не могли?
— А что-то важное?
— Да… и мне нужно встретиться с вами. Я проделал много работы за эти дни. Поэтому есть, чем с вами поделиться…
— А разве по телефону нельзя? Я же говорил, что ты можешь действовать от моего лица в суде, если это понадобится… — Джон не знал, как отвертеться от предстоящего
безумия разговора.
— Джон, всё-таки это и вас касается тоже и даже в первую очередь. Должны же вы, как клиент, знать процесс продвижения вашего дела, все нюансы, возможно, корректировать меня в некоторых вопросах. Прав я? — Джон помолчал, тяжко вдохнул, но так, чтобы парень не услышал, и ответил:
— Ну ладно. Где и когда? — Форстер назвал какое-то другое кафе на улице Шарлемань, а после добавил:
— У меня много, очень много новостей для вас… Надеюсь, вы будете довольны моей работой.
— Надейся, — Джон сбросил вызов и после подумал, что последнее слово было лишним. Потом вдруг понял, что голос парня живостью не отличался, был хриплым, измождённым, будто он работал не только днём, но и ночью. На какое-то время Джону стало жаль его, но после это отвратительное чувство прошло, и он начал собираться — нужно было привести себя в божеский вид.
Константин сходил в ванную, кое-как смыл остатки сна со своего немного посеревшего лица, принял душ и, найдя что-то поприличнее в своей одежде, направился к Чесу.
Погода была одна из ужасных, но сносных: тучи, дождь, ветер, серость вокруг. Джон с успехом вымок до нитки и пришёл в очередное уютное кафе угрюмым, мокрым, похожим на обшарпанного доходягу. Снова где-то в углу его ждал Кристиан; при первом взгляде на него мужчина понял одно точно: не у него одного были недавно сложные деньки. Парень, казалось, сбросил пару кило точно, стал бледным, причём эта бледность стала постоянной, взгляд некогда горевших энтузиазмом глаз превратился в остывшие угли, а сухая улыбка вежливости лишь едва подёрнула его губы, покусанные до крови. Что-то произошло, и в этом Джон даже не сомневался. Но ему стало не по статусу интересно, что именно, в какой сфере… Но точно, что не по работе; от этого «точно» ему становилось неловко — будто бы он так хорошо знал парня, но какая-то странная уверенность насчёт вывода пронизывала его всего.
Он подошёл, сел за столик, поздоровался; почему-то он теперь всегда стал здороваться лишь после того, как садился. Хотя когда это — всегда? Всего два раза! Джон понял, что специально отвлекал себя, лишь бы не углубляться в нечто более важное. В уже надоевший порядком анализ себя самого и бывшего водителя в придачу…
— Джон! Рад вас видеть… — Крис натянуто улыбнулся, пригладил совсем растрёпанные мокрые волосы, потом пригляделся к нему пристальнее — сузил глаза и даже задержал дыхание. Он всегда так делал в прошлом, когда пытался увидеть нечто большее, чем было на поверхности; Джону никогда не нравился этот взгляд, а теперь — от этого незнакомого человека — и подавно он стал противен. Холодок пробежал по его телу; в один миг показалось, что парень уже давно и в точности знал о его недавнем похождении в церковь, о всех его исповедях, словах, таких страшных, что Джон костьми бы лёг, но не позволил ему узнать их, обо всех его тайнах, о мучивших мыслях — короче, обо всём, что он привык так тщательно скрывать. Длилось это не более пяти секунд, потом Крис спросил:
— С вами всё в порядке? Больно устало выглядите…
— Аналогичный вопрос к тебе, — мигом напрягшись, тут же ответил Константин, не моргающим внимательным взглядом смотря на него. Парень промолчал, сконфузился; Джон мелко и с облегчением выдохнул — око за око. Ответная обоснованная реакция — и вот ты уже в выигрыше; другой вопрос — приносит ли тебе этот выигрыш радость? Но это не для сегодняшнего дня…
Джон понимал, что выглядел уже полным неадекватом в глазах того, но сделать что-либо всё равно не мог.
— Так, у меня есть хорошие новости… — тихо начал Форстер, доставая из папки какие-то листы. — Думаю, такими темпами уже на следующей неделе вы сможете получить свой ущерб и распрощаться с отелем, — Джон усмехнулся, но особой радости в своей душе почему-то не нашёл. Впрочем, теперь его развеселить было крайне трудно.
— Вот… помните, на чём закончился мой предыдущий рассказ? — у парня заинтересованно сверкнули глаза — так бывает, когда говоришь об интересующем деле; Джон помотал головой, в которой уж давно было пусто и одиноко. — Я говорил о том, что подобные картины, которые исчезли в вашем номере, находились во многих других отелях, разбросанных по всему Лиону. И вы были не единственным, у кого случилось такое странное событие… — Крис хмыкнул и кивнул на четыре разложенных перед ним листа. — Я обнаружил ещё шесть подобных жалоб и это только официальные… их может и быть больше.
Джон оглядел чёрно-белые копии каких-то заявлений, написанных разными почерками, и пару отзывов с сайта этих отелей и вновь перевёл равнодушный взгляд на адвоката, во всё это время внимательно следящего за его лицом.
— И? Предлагаешь читать всю эту муть? Каков общий смысл? — грубо спросил он, в упор смотря на него. Крис заметно оробел, но продолжил:
— Общий смысл таков, что все они жаловались на необоснованные обвинения в их сторону от администрации отеля за якобы какие-то беспорядки в номерах, которых они не делали. Всё, что написано от руки, это заявления в полицию, говорящих об ограблении, правда, никем не доказанном, но если прочесть каждую такую жалобу, то можно увидеть основную идею такую (похожую на вашу, кстати): они заказывали номер, где так или иначе были картины того самого Уильямса (это я проверил, между прочим, так что можете быть уверенным здесь), потом каким-либо образом отлучались оттуда после регистрации и обоснования, а когда приходили — стоял жуткий разгром, и картин не было ни у кого. Подчёркиваю: ни у кого в целом виде… — Форстер даже заговорил тише, нагнувшись вперёд. — Естественно, никто и разбираться не хотел, в чём причина — сразу обвиняли неаккуратных жильцов, выставляя им страшные счета за погром и моральный ущерб. К сожалению, никто из них не догадался взять адвоката, а либо покорно выплачивали и изливали свою злость в отзывах… — он указал на листок с сайта, — либо сразу направляли в милицию, где, конечно, им навряд ли давали внятный ответ, потому что ситуация требовала тщательного разбирательства. У меня есть друг в полиции, он по секрету поделился, что на подобные заявления только с усмешкой посмотрят, определят как желание провинившихся не платить по закону и пошлют на все четыре стороны. Чтобы подавать такое заявление, нужны серьёзные доказательства, но никто из написавших, если вы вчитаетесь, их не предоставил. С юридической точки зрения эти письма составлены неграмотно. А я, Джон, знаю и как составить это верно, и какие доказательства предоставить; парадоксально, но уликами и будут как раз эти неграмотные жалобы. Но не только, не только… — Крис вновь начал искать в папке нужный лист, а Джон в это время рассеянно стал оглядывать кафе и его убранство, будто сейчас решалась не судьба его десяток тысяч, а пары долларов.
Наконец подошёл официант и принял их традиционный заказ — по чашке кофе, только на этот раз Джон выбрал латте. Это кафе отчего-то понравилось ему больше: ещё более тёмное, загадочное, менее людное, с глухой серо-зелёной подсветкой у потолка и сладкими облаками кальяна повсюду; в воздухе стоял негромкий говор, такой размеренный и спокойный, что ему самому вдруг захотелось надраться и уснуть — и почему именно такое желание, чёрт его знает! Где-то перед их столиком в пяти метрах находилась барная стойка: разноцветные склянки, подсвеченные изнутри, гранёные и обычные бокалы разных калибров, пару людей на высоких стульях перед, суетящийся бармен и доносившийся французский говор. Пока Кристиан искал нужный лист (это длилось всего полминуты), Джон, даже не глядя на него, вдруг спросил:
— Крис, а ты знаешь французский?
— Естественно! — вдруг оживился парень и тут же нашёл нужную бумагу. — Он мне даже роднее, чем английский, хотя английский я знаю с рождения. Как-то уж так получилось, что переехал сюда, поэтому и пришлось поднапрячься и выучить. Но теперь легко говорю на нём… хотя порой сложновато понимать этих людей. Знаете, французы такие странные… — он улыбнулся, будто вспоминая о приятном.
— Ты похож на истинного француза, — заключил Константин, хмыкнув и взглянув на него. Форстер непонимающе улыбнулся и заинтересованно спросил:
— Почему это? Никогда не думал…
— Ты другой… непохожий на утомлённого шумной жизнью мегаполиса американца. Здесь живётся лениво и чудесно, будь ты бедняком или богачом — всё равно, как только взглянешь на ваш красивый город или подумаешь, что живёшь во Франции, в таком историческом месте, сразу полегчает, как-то мигом. Я считаю.
— Вы бы переехали жить сюда? — усмехаясь, спросил Кристиан, подперев голову локтями — так делал всегда, настраиваясь на увлекательный разговор.
— Не-е-ет, — с задумчивой ухмылкой протянул Джон, глядя на облака дыма, поднимавшиеся сзади адвоката. — Нет, ни за что не поменяю своего угрюмого Лос-Анджелеса на вашу прелесть. Я, угрюмый и вечно всем недовольный человек, просто создан для жизни в таком стрессовом городе. А тебе там жить запрещено. Как и мне здесь…
— Отчего это такие предрассудки? — улыбался «Чес» — теперь улыбался как-то мягко, как в прошлом, также приятно и удивительно тепло. — Человек может жить, где пожелает; достаточно захотеть, и твоя жизнь переменится!
— Это тебе так легко думается… а вот мне здесь скучно. Порой я скучаю по своему бурлящему прогнившему городу; просто есть места, созданные для тебя, гармонирующие с тобой. А это… — Джон задумался и махнул рукой, — какая-то красивая легкомысленная пустышка, со своими правилами и законами, вовсе не созданная для меня… — Бывший водитель хотел что-то непременно добавить, но Джон, заметив это в какие-то доли секунды, тут же перебил: — Впрочем, это всё какой-то бред. Что там с нашим делом?
Форстер сразу же переключился на свою работу, принявшись рассказывать с жаром и интересом:
— Я, кроме всех этих жалоб, описания вашего случая, предоставления фотографий, других документов, что, в общем-то, не особенно будет вам интересно, откопал ещё одну интересную зацепочку… о ней никто никогда не упоминал, лишь вскользь этот случай был упомянут в газетах и в Интернете. Пришлось попотеть, чтобы отыскать это, но я сумел; оказывается, если посмотреть биографию того Уильямса, то года два назад с ним случился интересный инцидент… Он тогда уже рисовал и рисовал довольно основательно, особенно активно участвовал на разных выставках, пиарил себя, как мог, силясь выбиться в люди. Короче, дорекламировался до того, что у него появились соперники; впрочем, в мире искусства это нормально, нормальны даже мелкие пакости и гадкие делишки, поэтому, видимо, однажды ночью на его дом и напали. Украли одну картину, художник подавал в суд, не раз, но это дело как-то деликатно замяли… мафия здесь поработала, не иначе. В итоге это понял сам Уильямс и решил, что держать картины у себя опасно для жизни (ведь причина крылась в них, в наиболее красивых). Потому и решил, что рисовать продолжит, но уже больше на заказ каких-нибудь отелей — они говорили, какие зарисовки придутся им по вкусу, а он рисовал и отправлял, больше извлекая прибыль, чем популярность. Но, видимо, это снова не понравилось его скрытному сопернику, поэтому катавасия продолжилась и теперь стали нападать не на дом Уильямса — потому что там просто нечего было красть, — а на номера тех отелей, куда тот отправлял свои картины. Я так понял, что его соперник не хочет избавляться от него самого — пролить кровь дело серьёзное, страшное, тут уж точно всё вскроется… а вот потихоньку тащить картины, тем самым, возможно, рассчитывая на творческий кризис художника, его нежелание творить дальше, некое расстройство — пожалуйста! Правда, всё это, связанное с ним, покрыто завесой тайны; ещё много тёмных моментов, которые мне не удалось понять. Мафия, конечно, бессмертна, но мы же не собираемся ловить этих чудаков? Мы лишь хотим доказать, что это — одна из их проделок, что вы тут ни при чём, невинная жертва, — он замолк, давая себе отдохнуть.
Наконец принесли кофе; Кристиан отпил немного, промочил горло и приступил говорить снова:
— И как мы это сделаем, спросите вы? Всё достаточно легко: нужно собрать все эти сведения, мелочи воедино, закрепить их аргументами, грамотно оформить, возможно, придётся привлечь тех пострадавших, ну, или хотя бы их жалобы, заявить об одном утаенном факте похищения, которое однажды удалось вроде бы зафиксировать, но его предупредительно зарыли… это, кстати, мне тоже друг из полиции подсказал, порывшись в тайных архивах. Это всё обязательно всплывёт наружу; дайте только времени на обработку, и, надеюсь, всё закончится успехом. И… вот ещё что я хотел бы спросить у вас… вы раньше не были судимы?
— Увы, нет.
— Это отлично! Тогда это ещё один аргумент в нашу пользу: вы обычный человек, правомерно исполняющий свои обязанности, ранее не судимый, не зафиксированный ни в каких подозрительных делах, исправно оплачивающий налоги… я же могу верить вам, что это правда? — хитро усмехнулся и отхлебнул напитка. Будто знал, что внешне-то может быть что угодно, а вот внутри… то, что ты верен праву или закону, не избавляет от грешной душонки.
— Можешь. И можешь проверить. Ты ведь вправе это сделать, — Джон скрестил руки и внимательно на него посмотрел. Буквально пять секунд Крис, не отрываясь, смотрел ему ровно в глаза (о, эти невыносимые секунды для Джона!), а потом, будто всё мигом поняв и успокоившись, облегчённо выдал:
— Не буду! Я вам верю, Джон. Верю… — задумался буквально на какое-то мгновение, потом опомнился и заявил чуть громче: — Ну, общий план таков. Надеюсь дня через три-четыре закончить подготовку нужных документов в суд; возможно, понадобятся ваши подписи и даже присутствие… вы не?..
— Нет, не против! Звони. Но по делу, — Константин выпил залпом свой латте, при этом понимая, что учится плохим привычкам у бывшего водителя, и оставил денег за кофе на столе, уже вставая и собираясь уходить. Кристиан исподлобья наблюдал за ним, а он сам старался надевать пальто медленнее (и зачем только?). Однако, было понятно им обоим тогда точно, что разговор ещё далеко не закончен…
Нынче Джон не ощущал горечи, головокружительного безумия, злобы или неприязни ни к этому человеку, ни в себе самом; что-то тёплое, особенно от того отвлечённого разговора о городах и улыбки «Чеса», так банально разлилось в его душе, словно грузовик с маслом на дороге, что мужчина тогда не почувствовал их далёкости, отстранённости, той стены, того обрыва — Господи, да чего угодно, обозначающего разрыв! Он вдруг со странным приятным чувством в груди понял, что разговаривал будто с прежним Чесом, слышал его слова, слова того парнишки, его водителя, такого родного что ли, всегда понятного, а не далёкого адвоката из Лиона; было ощущение, что они просто решили позабыть о прошлом, не вспоминать те ужасные моменты и начать всё как бы с чистого листа, но, естественно, помня друг друга и все связанные с их сближением этапы. Этот человек, говоривший с ним о городах, так мило улыбавшийся и убеждавший его в чём-то наивном и априори неправильном, был тем, кого вот уже два с лишним месяца Джон не находил в своём окружении, кого действительно считал пускай, конечно, не близким человеком, но приближенным к этому званию, что уже было достижением в его случае.
Константин, надев наконец пальто, встретился с адвокатом взглядами: глаза того выражали сотни вопросов, что он боялся задать, но очень хотел — что-то о недавно случившемся в его собственном доме, что-то о тайной работе, что-то несколько личное, что-то связанное с его прошлым и теми людьми без сознания. Джон знал: если сам не выступит инициатором какого-нибудь глупого вопроса, то задаст свой давно свербящий на зубах Крис.
— Послушай, не тебя ли я видел позавчера вечером, идущего со станции по Шарлемань? — это единственное, что мог спросить Джон — на большее фантазии не хватило. Конечно, он знал точно, что это был его адвокат, но молчание хотелось заполнить хоть чем-нибудь. Реакция Криса оказалась странной: он мигом напрягся, стал дышать мелко, едва заметно, будто что-то сковало его лёгкие, и хрипло выдал:
— Да… кажется, в то время я возвращался домой… — он подозрительно смотрел на Джона, даже с опаской, будто ожидая какого-то удара; Константин даже удивился, хмыкнул, но ответил незатейливо:
— Вот как! Значит, мне не показалось. Что ж, до встречи… — он развернулся и направился к двери.
— Джон, знаете!.. — позвал его Крис; тот так и знал и с усмешкой обернулся к нему. — Я хотел… спросить кое-что у вас…
— Насчёт того, что было у тебя в подъезде? Я уже, кажется, говорил…
— Нет, но вы удивительно точно отгадали… нет… — парень будто задохнулся своими собственными словами, мыслями, потому и замолчал, давая себе немного отдыху; потом, подняв робкий, чего-то боящийся взгляд на Джона, продолжил: — Я хотел спросить другое: откуда вы меня видели?.. И почему вас не видел я?
Константин даже не удержался и тихо рассмеялся: Господи, до чего глупым и странным казался ему теперь этот мальчишка! Он-то думал, что сейчас начнутся расспросы про людей без сознания, странное существо, ходившее по квартире, про завесу тайны, накинувшееся на всё это дело, про его собственную скрытность; но нет — глупый мальчишка интересовался какой-то дребеденью! «И какая ему разница?»
— Боже мой, я не был бы удивлён, если б ты спросил про недавно случившееся и вполне показавшееся тебе странным! А ты спрашиваешь про это! Ну, не всё ли равно откуда и с какой стороны я встретил тебя? Я и сам не помню… — Джон хмыкнул и почесал за затылком, всерьёз об этом задумавшись. — Но, наверное, я точно шёл из своего отеля. А потом свернул на какой-то переулок… знаешь, у вас там такие красивые француженки… я ни слова не понимал, но получилось здорово, хотя теперь ничегошеньки не помню.
При этих словах Крис сильно зарделся, но видимо облегчённо выдохнул — кажется, какие-то его страшные мысли не оправдались. Джон точно не знал, что именно, но предполагал, что-то какие-нибудь секреты парня; пусть остаются ими. Усмехнувшись раскрасневшемуся лицу адвоката, он подумал, что тот навсегда останется в некоторых вопросах очень стеснительным… до ужаса стеснительным, наивным парнем. Который, тем не менее, был до черта близок повелителю тьмы.
— Вот как… что ж, рад… — выдал он, грея ладони о чашку и не зная, что ещё добавить; Джон наконец устал стоять и присел на стул снова, что значило немаленький такой намёк на продолжение разговора. Крис снова напрягся, зная и вместе с тем не зная, что говорить дальше; мужчина не решался брать инициативу на себя опять, поэтому ждал. Вернулся официант, забрал деньги; Форстер заказал зачем-то ещё один кофе, хотя ещё этот не выпил даже до половины. Джон смотрел на его потуги уйти от темы с улыбкой. Когда парень столкнулся с ним взглядом, сам понял забавность положения и наконец сказал:
— Ну… да; наверное, узнать о том, что было в моём подъезде, мне хотелось бы больше. Просто вы запретили говорить и вспоминать об этом, потому я и молчал.
— Какой правильный мальчик! — усмехнулся Джон. — Лично я всегда нарушаю правила… вроде же профессия должна позволять, м? — Крис поднял сверкнувший недовольством взгляд и нахмурился.
— Не в этом дело. Просто я хочу жить, а, если судить по вашим выходкам, от вас можно ожидать ещё и не того…
— Ты боишься меня?
— Отнюдь. Но… есть у меня привычка: не лезть не в свои дела. Потому я и не лезу, к тому же, это дело выглядит тёмным… — А Джон знал, что ни хрена подобного: этот парень насильно влезет в любое дело, хоть немного покрытое мраком, и будет копать до самого основания, пока не удовлетворит своё чересчур капризное любопытство. А эти слова… попытка отказаться от какого-никакого, а всё-таки страха перед ним… Джон всё понял.
— Ладно. Ну, спрашивай, что интересно.
— Что это вообще было? — тут же, почти перебив его, воскликнул Крис, да так громко, что пару человек обернулись. Джон не подал виду, выждал минуту и потом сказал:
— Ещё одно громкое слово — и я ничего не расскажу. В принципе, я и так мало расскажу… но ты же желаешь услышать хоть что-нибудь? — парень, вперившись в него любопытным взглядом, кивнул. — Хочу верить, что ты не вызовешь психушку. Вообще… ты веришь в мистические силы?
— Пока не увидишь что-нибудь воочию, не сможешь точно сказать, веришь в это или нет. Так что не знаю, — он усмехнулся, пожав плечами.
— Значит, можно сказать, ты уже веришь в это… Ты видел. Я изгоняю демонов, как бы то ни звучало смешно или банально. И ты присутствовал на одном таком ритуале. Вот и всё, что я могу сказать тебе пока.
Крис, вылупившись на него, посидел с открытым ртом где минуту-полторы, а после, сглотнув, спросил:
— Серьёзно? Просто… это странно слышать. Откуда мне знать: вдруг вы врёте? — Джон покачал головой, ухмыльнулся и встал со стула.
— Твоё дело — верить или нет. Если нет, тогда сам объясняй себе произошедшее. До встречи! — махнул рукой и направился к выходу. Джон отмерял шаги до выхода, загадав на восьмой-седьмой шаг вполне себе логичный оклик от парня; и дождался. Правда, произошло это чуть раньше: на пятый шаг. Здесь Джон немного прогадал, уже и забыв про то, как была ярка любознательность его бывшего водителя… что ж, не его вина — времени. Два месяца оказалось слишком долгим сроком (или достаточным — чтобы забыть).
— Я верю вам, Джон Константин! Только всё это странно… — мужчина молниеносно развернулся, прижал палец к губам, показывая как бы остановиться и не кричать через пару столиков, и, улыбнувшись хитро, развернулся и направился к выходу, оставив адвоката без ответа. А что здесь было добавлять? Джону было просто приятно видеть эту веру; однако намного позже он понял, что не только приятно, но и горько — и непонятно почему. То ли вновь прошлое, которое, как ни разыгрывай, не вернуть, то ли опять мысли о парне, ненужные сравнения, то ли боязнь не оправдать надежд (что уж вообще для него нетипично) — у него было много вариантов, и он не ошибся бы, сказав, что каждый из них подходит. Но то, что сначала в груди как-то мигом потеплело, Джон отрицать не мог и, выходя из кафе на свежий, пропитанный дождём воздух, выглядел вполне спокойным и даже счастливым.
Но какое-то тяжкое послевкусие этого разговора всё-таки настигло его, когда он оказался далеко от кафе; сейчас — только подражание прошлому, а копия, как известно, всегда хуже оригинала. И эти жалкие попытки сказать, что да, всё становится похожим на давно канувшие в небытие моменты, были сколь смешны, столь и горьки. Джон понимал, что мог обманываться и дальше, но от главного, от правды никогда не уйдёт; может, сейчас ещё и можно поразвлекаться, понаблюдать за тем, кто его знает от силы три дня и кто в прошлом был почти основной его опорой, можно малость погоревать, походить на исповеди, потратить кучу денег впустую, выиграть или не выиграть спор — неважно, по факту — да, всё это можно и, скорее всего, даже необходимо ему, но в конце-то концов нужно признать, что рано или поздно придётся отказаться, уйти, распрощаться навсегда и больше не вспоминать. Если не остановится — остановит кто-нибудь или судьба, но тогда будет сложнее и намного больнее… Короче, ради какого-то внутреннего успокоения (на самом деле это ещё более раздражало и будоражило его) можно и побыть тут парочку дней, не больше, для собственного же блага; но надеяться на что-то ещё — глупость несусветная.
Понимал ли это Джон? Понимал. Но какая разница? Всё равно поступит по-своему… точнее, уже поступил. Решил, конечно, что не будет заигрываться, но до конца дойдёт. Если бы выбрал второй, более лёгкий путь, то перестал бы уважать себя. А вы говорите — взрослость бьёт изо всех мест! Тут как раз наоборот…
А ещё Джон перестал понимать, почему позавчера пошёл во все тяжкие, как будто жутко взбесился и не мог понять, почему не прав. Хотя причины и лежали на поверхности и он даже их вчера говорил чуть ли не вслух, на трезвую голову всё оказалось куда сложнее — причины чуть ли не идентичны тем, по которым он оказался здесь, а может, и вовсе слеплены из похожего теста. Он не знал, но чувствовал.
Короче, шёл Джон с каким-то противоречивым, скорее нейтральным чувством на душе; если одни и те же положительные и отрицательные числа сложить, то, как известно, получается ноль. Вот и у Джона в данный момент настроение было «ноль», но с некоторым глупым уклоном в положительное.
***
Вновь не занявшись ничем в тот день, Джон, проснувшись почти ранним утром на следующий, твёрдо решил, что сегодня точно займёт своё не знающее куда деться тело чем-нибудь. Буря в голове и то отборное отчаяние как-то приутихло, и наступил штиль; главное сейчас — ненароком не раскачать уравновешенное состояние и не давать мыслям шибко огромного простора. А лучший способ — труд, желательно физический. Будучи одетым и готовым хоть к чему уже в семь утра, Джон набрал номер Миднайта, решив сегодня вытрясти из него все сведения о разных мистических штуках здесь, в Лионе, даже можно было и вне города и в другом — уже неважно. Он был готов ехать хоть сутки, лишь бы сойтись лицом к лицу со своей работёнкой.
— Здорова, Миднайт. Слушай, у тебя случайно нет каких-нибудь странных слухов, которые нужно проверить, здесь, в Лионе? Думаю, ты понял, о чём я, — в трубке послышалось покашливание — видно, Миднайт никак не ожидал такого.
— Работы хочешь? Что ж… надо подумать, Джон, так сразу не скажешь. И с чего ты вдруг таким деятельным сделался?
— Отдых нужно совмещать с работой, — довольно холодно ответил он, пожав при этом плечами. — Поэтому говори. Хоть что-нибудь, пусть и глупый слух. Я съезжу проверю. Даже если это не в Лионе…
— Что-то ты там совсем скучаешь… непохоже на тебя, ну да ладно. Я позвоню тебе минут через пять или семь — узнаю у кое-кого. Жди, — послышались гудки. Джон глядел на яркий экран с абстрактными обоями и не опускал глаза, словно гипнотизируя его и взывая Миднайта позвонить раньше. Пять минут, конечно же, растянулись в двадцать, хотя Миднайт и позвонил ровно в 7:06.
— Ну, что могу сказать, Джон… На твоё счастье, есть одно дельце, правда, такое тёмное… я б тебе его не давал, скажу честно.
— Хах! Думаешь, не справлюсь? — съязвил Джон, а потом расхохотался. Миднайт хмыкнул.
— Дело не в этом. Просто такая ситуация… возможно, обычными серебряными пулями и оберегами ты не обойдёшься. Если б ты взял что помощнее!..
— А-а, ты о той пушке! — Джон закачал головой, сладостно вспоминая свой блестящий пулемёт с большим калибром; кажется, нечто подобное брал в руки Чес на своё последнее в жизни задание.
— Да-да… но если считаешь, что справишься, то пожалуйста. Суть дела вот в чём: не в Лионе, но рядом с ним есть небольшая деревня, а в ней — церковь. Так вот, живёт в этом посёлке что-то около пятидесяти человек всего, и многие ходят в церковь. Один из моих знакомых имеет там какую-то родню или чёрт его знает и рассказывает, что те жалуются на ту самую церковь! Говорят, что почти две трети жителей ходят в неё постоянно и теперь стали замечать нечто странное… но что именно — мало кто мог объяснить. Наподобие какого-то беса или зверя; будто, рассказывают, сидит в углу в маленькой часовенке и рычит. Были даже случаи с ранениями, но всё списывали либо на диких собак, либо на что-нибудь другое. Странное дело, короче говоря: демон — в церкви! Да и странный демон — не выходит, шибко не нападает, а будто чего-то ждёт. Если разберёшься, деревня вздохнёт спокойно. Но будь осторожнее — пугают лично меня эти демоны-«богослужители»…
— Ладно, — тут же согласился Джон. — Вышлешь маршрут?
— Да, конечно, но… ты уверен? Эта странное дело. Я не хотел тебе давать.
— Разберусь, — обрубил он, не дёрнув бровью. — Просто вышли координаты и, если вдруг окажется, какие-нибудь подробности.
— Ладно… — кажется, Миднайт хотел спросить о его делах, но передумал и сказал: — Удачи.
Джон сбросил вызов и с нетерпением дождался сообщения с картой и маршрутом. Это оказалось довольно далеко: в километрах шести от ж/д станции здесь, потом нужно было перейти по мосту и на той стороне реки ещё два километра. Он решил, что доедет на автобусе, правда, какие тут именно ездили дотуда, он не особенно знал, но желание действовать было сильным, поэтому Джон вскочил тут же и, схватив свою сумку, выбежал вон.
Дело его не совсем заинтересовало при разговоре, но теперь, задумавшись о нём, он вдруг понял, что это действительно нечто интересное; тогда ему было важно лишь какое-нибудь наличие работы. «Демон, обитающий в церкви… не сказать, чтоб уж совсем странно, из ряда вон выходящее, но необычно. Мне такие никогда не попадались», — думал он и почти что бежал до станции. Там, ни о чём не думая, сел на первый попавшийся автобус, едущий до первого округа, то есть до парка Сюте — ближайшего к его маршруту.
Когда ехал, не думал ни о чём; наоборот, в эти последние дни на душе был какой-то явно временный, но штиль. Джон тревожно размышлял, как его сохранить, но вовремя приостанавливал себя, потому что будоражить рассудок с утра пораньше — дело пагубное. Может, это из-за Кристиана и их недавнего разговора? Но, как он сам потом рассудил, все эти словечки были лишь не более, чем жалкой пародией прошлого, которое он пытался натянуть на свою жизнь сейчас. Конечно, от вчерашнего становилось как-то менее безысходно, даже в церковь не захотелось идти, но ощущение какой-то лживости, подставы, какое бывает при покупке странного на вид продукта, не уходило. Джон будто всё равно понимал, что ничего не получится, что он в итоге будет ненавидеть это всё ещё больше, что… как бы не ушёл от него и так пошатнувшийся рассудок насовсем! Ибо недавние открытия этому очень даже способствовали…
Джон только и держался теперь на том, что имел работу, время, когда можно совсем отвлечься, и уже точно желал одного: скорейшего закрытия дела. Он хотел уехать отсюда, навсегда, и больше не вспоминать этот город; приехал бы к себе в квартиру, зажил прежней жизнью, оставил бы Чеса в покое, и таким образом его состояние бы заметно улучшилось. Но нет… кто знает, насколько может задержаться дело? Джон не был уж теперь точно уверен, что сможет справиться с собой; наверное, какие-то психические отклонения у него диагностировали ещё давно, но дали они себя знать только сейчас. И если раньше было как-то легче, то теперь стало совсем жутко — он понял, что в нём самом ещё до черта тайн и загадок, каких-то мыслей и чувств, им самим не открытых. И что делать со всем этим добром, никто не мог подсказать. А молитвы, знал Джон, — слишком пропащее для него дело.
Но пока было время на отстранение ото всех этих дел, Джон наслаждался им.
Поездка до парка заняла не больше двадцати минут; был выходной день, автобус оказался почти пустой. На улицах было свежо и хорошо, но точно сказать, какая погода будет днём, было нельзя: утром Лион всегда облачался в туманную дымку, бодрящую свежесть и молочные облака, независимо от того, будет ли днём палить жаркое солнце или бесконечно лить дожди. В чём-то Джон, конечно, этот город полюбил — что уж говорить, а красоты в нём хоть отбавляй, да и атмосфера какая-то особенная, не сравнимая с Лос-Анджелесом: всё так спокойно, размеренно. Что-то похожее, кажется, вчера говорил он Кристиану. «И ведь если вспомнить… не мой город!» — вдруг с удивлением подумал Джон и вышел около парка. Да, наверное, не его, но всё-таки Лион был притягателен.
Парк был похож на какой-то эльфийский лес в тумане; роса на траве тускло поблёскивала; Константин лишь хмыкнул и принялся обходить парк — ему надо было идти дальше, до самой реки. На той стороне он планировал поехать на автобусе, так как идти долго — целых два с половиной километра; но это не казалось проблемой, особенно сейчас…
Джон шёл, вдыхая прохладный воздух, и изредка бросал взгляд налево, туда, где располагался его район и церковь. Когда он вспомнил о церкви, ему совсем неожиданно стало жалко священнослужителей — тем ведь приходилось выслушивать всякую дребедень, помогать, да причём бесплатно каждому безумцу, например, такому, как он. И ладно если с кем-нибудь обходилось лёгким наставлением, то что творилось в его случае!.. К тому же, как найти подход к любому человеку? А к такому грешнику, каким был он? Это же просто нереально! Вот его святой отец и что-то говорит, и советует, и наставляет, и даёт молитвы, а он что? В тот же вечер напивается до полусмерти и уходит в разврат! Джона, конечно, это не шибко удивляло, зато поражало терпение священника, сколько тот его знал. Лично он такого бы засранца давно выгнал. А тот терпит; и, впрочем, понятно по каким причинам…
Джон не заметил, как добрался на автобусе и высадился на какой-то остановке, где, как показалось ему, он попадёт в конечную точку маршрута. В итоге оказалось, что он не доехал около шестисот метров до той самой церкви, поэтому пришлось идти пешком.
Вокруг были небольшие частные домишки с красивыми садиками перед ними; несмотря на то, что на дворе осень, многое ещё цвело и благоухало. Джон шёл рядом с главной магистралью, по которой изредка пролетала какая-нибудь машина, и старался шибко не торопиться. Он не признавал, но на деле наслаждался обстановкой, такой успокаивающей впервые за всё время. Конечно, впереди злобный противный демон, но это уже не так и расстраивало… Джон увидал впереди виднеющуюся деревню и слегка ускорился.
Белокаменная церковь находилась на изгибе улицы и была обнесена невысокой решёткой; Джон прошёл по тропке сбоку неё и остановился напротив входа, решив осмотреться получше. Деревня ещё будто спала, по крайней мере, с начала улицы он никого не встретил, но ведь всем известно, что в тихом омуте водится!.. Церковь не выглядела старинной, по крайней мере, снаружи — вся такая свежая, чистая, без изысков, характерных древним векам; вокруг неё был небольшой садик, не более тридцати метров в длину, но такой ухоженный и красивый, с цветами и подстриженными газонами, фигурными кустами, что даже Джон, обычно равнодушный к природной красоте и красоте вообще, на секунду остановился и едва смог оторваться от созерцания.
Наконец он вошёл внутрь, прошёл по мощёной дорожке до церкви и дёрнул массивную дверь на себя — время раннее для посещений, но дверь неожиданно легко поддалась. Внутри оказалось на удивление теплее, чем снаружи, хотя все помнят, как бывает в каменных церквях холодно в жаркую погоду. Джон подумал, что здесь всё как-то специально придумано для людей и тут же встал как вкопанный около порога: церковь-то оказалась не так пуста, как он посчитал… Впереди, около маленького алтаря стоял какой-то человек, если точнее — мужчина; он не повернулся, когда позади него хлопнула дверь, а продолжил молиться. Его непонятная французская, а оттого ещё более странная молитва разносилась по всему небольшому залу и, ударяясь о каменные стены, улетала дальше, долго не рассеиваясь в воздухе. Джон слышал каждое слово очень чётко, но ничего из них не мог понять.
Он решил притаиться в углу на скамейке и подождать, пока человек уйдёт; кто знает, а может, тот и станет его подопытным, если вдруг нападёт демон. Этот вариант даже больше нравился Джону; пока соучастник его дела жарко молился, он осматривал с вниманием помещение, силясь увидать что-нибудь странное со своего скрытого поста. Внутри всё было, как обычно бывает в церквях: вот алтарь, вот скамейки, вот пару часовен с иконами. Особого шика не было, но для небольшой деревни казалось очень богато. Конечно, церковь святого Бонавентуры не за что с ней не сравнится, но это было довольно приятное место, если б не одно но… Джон был мастер своего дела, поэтому, только зайдя сюда, ощутил, что нечистая сила здесь точно побывала: атмосфера, хоть и услаждённая множественными молитвами и освещённая ладаном, была напряжённая, даже гнетущая; если обычные взрослые этого не чувствовали, то маленький ребёнок давно бы расплакался, побыв здесь всего пять минут.
Джону не сказать, что не понравилось это — вообще, в его случаях нельзя было чему-нибудь удивляться или чего-нибудь пугаться, но всё-таки быть настороже и смотреть в оба он принялся усилиннее.
Человек промолился ещё что-то около двух минут; Константин был в таком нетерпении, что порой в его голове возникала с частой периодичностью «А не оглушить ли мне этого святошу, чтобы побыстрее начать?» А начать ему хотелось сильно; особенно интересовали его алтарь, точнее, задняя часть, и боковые коротенькие галереи с часовнями. В церкви было очень темно — горели только свечки на алтаре и тусклый утренний свет проникал в мозаичные окна, разливая слабую радугу на шероховатый пол, поэтому рассмотреть, что творилось в углах, не представлялось возможным. Джон в это время принялся заряжать пистолет, вертеть его в руках, на сотый раз прокручивать в голове уже надоевший план, который он использовал не впервые, и напрасно пытаться торопить события — почему-то, когда нужно было, мысль не становилась материальной. Тогда он стал разглядывать молящегося — кажется, он был ещё молод; и зачем ему понадобилось в полвосьмого молиться? Не мог попозже? Или это утренняя молитва? Джон точно не знал, когда и сколько нужно молиться в христианстве, но, судя по всему, утром точно. Шёпот лился непонятной, слегка рычащей вязью, даже гипнотизировал, усыплял; странно, но, совсем не зная слов, Джон ощущал неосознанно, что значило каждое из них — пусть в шёпоте интонации почти не различить, но молящийся всегда ставил ударение на каком-нибудь, вероятно, значимом для него словечке. Константин почему-то без труда понял (или почувствовал), что тот молился за кого-то близкого, слишком-слишком близкого, кого боялся потерять, и просил у Господа Бога счастья не для себя — у себя, кажется, просил даже убавить, а тому человеку. Джон видел это такое глупое, но точно твёрдое в своих принципах создание и задавался вопросом: а у него-то самого есть что-то подобное в его безобразной жизни? Чтобы он мог запросто приходить и пусть не так страстно, но молиться за кого-то, верить в кого-то, поставить счастье кого-то выше своего и быть счастливым хотя бы от этого? Есть?..
Джон задумался; нет, задумывался он над этим не впервые, а, быть может, раз в тысячный, но всегда приходил к такому осточертевшему варианту — не может он себе позволить такого. Потому что это, как ни крути, наивно и затратно, потому что не вяжется с его прошлым образом, который он так любил и лелеял. Ну не мог циник, проснувшись с утра, сказать, что счастье другого человека выше его собственного и теперь он будет желать его не для себя, не мог! А Джон почти ничем от идеального образа циника не отличался; по крайней мере, так считал сам.
А почему вдруг задумался? Да просто во время каких-то незатейливых, далёких порой от нас дел мы начинаем видеть некую скрытую подоплёку, возможно, неявную для других, но для нас такую видную!.. И на какую-то жалкую минуту мы задумываемся: может, что-то в нашей жизни действительно не так и стоит нечто поменять? Но потом, отбрасывая этот бред, всё равно очухиваемся с горьким послевкусием; когда-то эта проблема, пусть сейчас и пассивная, всплывёт выше других. Когда-то… Кого вообще интересует это «когда-то»?
Лично Джона — никогда.
