Поздравляю, теперь нас будет трое.

Интересно, а парня завернутого в одеяло будут считать психом? Ох, еще и Лори разозлится, ведь оно его любимое… Я поджал пальцы на ногах, стараясь не думать о том, что я еще и босиком. Точно подумают, что Найт выкрал меня из дурки. Эх, такая бы история получилась… Найт припарковался в метрах десяти от подъезда и первым вылез из машины. Ну, а мне что делать? Либо идти как дебил босиком, либо в одеяле… Никогда не думал, что подобное будет для меня такой проблемой. Я вздохнул, приспуская материю чуть ниже. Буду психом в одеяле, а голых ног никто не увидит. Я надеюсь. Найт открыл дверь и, взяв меня за руку, вытащил из машины. Держать подобную конструкцию одной рукой было сложно, так что не удивительно, что одеяло изящно спикировало вниз. Идеально. Я стою в одних трусах на улице перед мужчиной, которого люблю. Что может быть еще хуже?.. — Кристиан? — Найт выглядит действительно удивленным. Какое-то мгновенье он стоит ничего не делая, а после, завернув меня в одеяло, закидывает обратно на плечо. — Нет, я конечно слышал, что вторую половинку нужно носить на руках, но чтоб постоянно… — Судя по голосу, он улыбался. — Ты странный. — Это у тебя на плечо подобный псих! Найт рассмеялся. Весело, заразительно, но с каждым шагом к квартире, смех его плавно исчезал. Это странное ощущение… С одной стороны любимый мною человек признался, что я нужен ему и, кроме того, возвращает меня обратно, но с другой… Я перевел взгляд на ступени, что равномерно сменялись друг за дружкой. К горлу медленно подступала тошнота. Возможно причина тому мое неудобное положение или же… в нечто другом… — Кристиан, достань, пожалуйста, ключи, — попросил меня Найт, когда мы остановилась на лестничной площадке. — Они в кармане. — Х-хорошо, — рука коснулась его бедер, скользнула чуть левее, залезая в карман брюк. Черт, я один вижу в этом нечто интимное?.. Мои пальцы дрожат, когда я пытаюсь нащупать связку ключей. Отчего? — Вот. Найт принимает из моих рук ключи, неловко пытается открыть дверь, придерживая мое тельце одной рукой. Не получается. Ключ не с первой попытки попадает в замок, но, когда это все-таки происходит, дверь открывается сама. Найт только и успел, что отскочить. Меня неприятно качнуло. — Да уж, смотри в главном не промажь. Может, в другом случае это и было бы смешной шуткой, если бы не подавленное состояние Мэтью. Он огибает нас с правой стороны и, больше не говоря ни слова, спускается по лестнице. Сегодня и правда необычный день… — Тебе, наверное, стоит одеться, — Найт осторожно опускает меня на пол и внимательно осматривает, будто за столь короткое время со мной могло что-то случиться. Все, на что меня хватает — кивок. Я правда счастлив, что вернулся, что любимый мужчина рядом со мной, но… Я до последнего стараюсь оттянуть поход в детскую… Найт исчезает за дверью ванной, мне же остается гостиная. Помнится, там оставались мои вещи. * * * Я трус. Мне, конечно, это и раньше было известно, но сейчас, стоя перед дверью детской, осознал намного четче. Мои руки дрожат не в силах просто прикоснуться к ручке, не говоря уже о том, чтобы повернуть ее. Арин находится по ту сторону двери и, пока перед нами есть хоть какая-то преграда, я чувствую себя защищенным. Я поступил не лучше, чем его мать. Оставил, бросил, проигнорировал. Дети не прощают такого… Не прощают… Не прощают… Рука сама поднимается к ручке, обхватывая дрожащими пальцами деревянный материал. Нужно просто отпустить и потянуть на себя. Неправда. Это совсем не просто. Я делаю глубокий вдох, словно перед прыжком, и, не давая себе времени передумать, резко переношу тяжесть руки вниз и на себя. Дверь открывается, представляя моему взору детскую. Головка малыша, сидящего в манеже, дергается. Он плавно поворачивается в мою сторону и замирает. Зеленые, как у отца, глаза кажутся не по годам взрослыми и печальными. Арин смотрит пристально, не моргая, не отвлекаясь на что-либо. Пухлые губки приоткрываются, делают глубокий вдох, затем еще и еще, прежде чем складываются в тонкую линию. Все верно. Я наблюдаю за тем, как Арин отворачивается, отдавая все внимание своей любимой погремушке. Такое не прощают. Одного «прости» тут будет явно мало и я его понимаю… Зеленоватый овал с заячьими ушками поднимается в сжатом кулачке, не кидает, просто резко опускает, создавая маленькими шариками, что расположены в нем, шум. Он смотрит внимательно за своими действиями, но без особого интереса, что был раньше. Сейчас это лишь вещь, которая помогает отгородиться от меня. Человека, которому он больше не доверяет… Я опускаю взгляд, проводя босой ногой по мягкому длинному ворсу. В голове мелькают моменты нашей совместной жизни. Все его улыбки, слезы, доверительные жесты, бросание погремушек. Такой живой, настоящий, любимый. Я делаю шаг. Несмелый, осторожный. Затем еще один. Медленный, позволяющий заметить мои действия. Погремушка вновь взмывает и плавно опускается вниз. — Арин… — я опускаюсь перед малышом на колени. Мне хочется коснуться его, вдохнуть аромат, почувствовать тепло маленького тельца, но страх безразличия в глазах мешает это сделать. — Прости меня, — тихий шепот — это все, что я могу выдавить. Глаза наполняются влагой, но я старательно пытаюсь ее сдержать. Только не плакать. Только не плакать. Он ведь все чувствует. Все понимает. — Я не должен был оставлять тебя… Я знаю, что ты уже больше мне не поверишь, но знай, я действительно люблю тебя, Арин, как своего сына… Мою руку перехватывают у самого запястья. Я вздрагиваю, когда Найт присаживается сзади меня. Одна его рука держит мою, а вторая обнимает за живот, прижимая ближе к своей груди. Я наблюдаю за тем, как он подносит мою руку к кулачку Арина, в котором находится его любимая погремушка. Я сам осторожно перехватываю ее и, наклонив чуть голову, ударяю себя игрушкой по лбу. Чужие пальцы сжались на моем животе. — Прости нас, Арин, — голос отца заставляет мальчика взглянуть на нас. — Я больше никогда не отпущу Кристиана и не позволю кому-то из вас плакать, потому что… — он обрывается. — потому что… — его голос растерянный, но последние слова он произносит тверже. — Я люблю вас… Двоих.