Моё

Ты мой, а я твоя. Умирать так умирать, Джон Сноу, — все когда-нибудь умирают. Но сначала мы поживем. - Я вольная женщина. Я могу убить тебя, а могу любить до самой смерти. - А я? - в его глазах, точно в зеркале, отражаются яркие языки пламени. В них она читает свое отражение, скорее мысленно чем по-настоящему. Все чаще Игритт находит в вороне себя - и ей тепло от этой мысли. - И ты можешь. Но ты должен помнить, что ты мой, Джон Сноу. Мой и ничей больше, - она обнимает его за спину - крепко-крепко, не до хруста костей, но достаточно, чтобы почувствовать все его мускулы. Джон смеется и зарывается лицом в ее волосы: - Я постараюсь это запомнить. Джон так редко смеется. Игритт одним рывком перерезает горло мужчине, упавшему перед ней на колени. Кровь, хлещущая из горла, мгновенно заливает одежду и руки, но она лишь спокойно вытирает пот, выступивший на лбу, и перешагивает через мертвое тело. Глаза застилает дым от горящих домов крестьян, а хрупкие снежинки ложатся на разгоряченные щеки колючими поцелуями, но рыжая не чувствует холода. Она бьется отчаянно, точно раненный зверь, так что даже закаленные во многих боях тенны удовлетворительно хмыкают. Кажется, копьеносица даже забыла что значит усталость, она не помнит сколько людей полегло от её руки, её движения отточены и смертельны. Остановиться ей помогает только тяжелая рука Тормунда на собственном плече. - Тише, девочка, это все. Тормунд все понимает. Игритт иногда хочется убить его за это понимание, но Джон Сноу предал не только её, и на душе у Великаньей Смерти тоже неспокойно, однако Игритт все равно. Игритт в миллион раз больней, и ей хочется, чтобы кровь на её руках оказалась вороньей. Но это лишь сельчане и те парочка юнцов, что заглянули в местный бордель. Игритт не хочет думать о девушке с ребенком на руках, доверчиво глядящую на нее из-под сотен шкур. Она сама себе удивляется, что у нее на сердце ещё что-то осталось, но одичалую сразу видно и копьеносица точно знает, что та не пропадет. "Вороны лживы, что их Стена. То сверкают как драгоценные камни, не одному топору не взять, то проваливаются под тобой, стоит взяться". До Черного Замка остаются считанные лиги, они передвигаются тихо, но быстро, тенями скользят по Зеленым Землям. Закат размазывается по небу блеклыми золотисто-розовыми красками, все быстрее бледнея. Вдалеке уже виднеется темная башня Дозорных, она кажется совсем хлипкой рядом с величавой громадой Стены, но Игритт едва сдерживается от восхищенного вздоха. Давным-давно Сноу обещал показать ей башни далекого Винтерфелла. Винтерфелла, где высокие стены теплы и зимой растут цветы. В том прошлом она ещё наивно верила, что любовь сердца будет дороже сыну лорда чем его пустые клятвы, что когда-нибудь она будет рожать ему сыновей - сероглазых и рыжеволосых, которые никогда не узнают о тех, что приходят ночью. Копьеносице хочется отвесить себе оплеуху, она не изнеженная леди, рожденная в замке, а вольная женщина! Разве она не была вольна любить его? Мужа, что взял её на Воющем Перевале, а позже отпустил восвояси. Зеленого мальчишку с глазами волка и теплыми губами, чьи поцелуи жарче пламени. Мужчину, с кем они грели друг друга ночью, которому можно доверять прикрывать свою спину, что вцепился тогда на Стене в её запястье, когда лед трескался и смерть холодными пальцами тянула её вниз - она прочитала по его губам "не отпущу". Ворону-перевертыша, ворону-обманщика, который говорил, что любит её. Что она его любит. И самое ужасное, что не смотря на все Сноу в первый раз был прав. Игритт с рождения была поцелована огнем. Костром, что горел в её волосах и в её сердце, что никогда не даст замерзнуть даже в самую лютую стужу. Так говорила её мать. Так думала она, надеясь отогреть ворону с леденяще-спокойным именем Сноу. Именем, что значило многое по ту сторону Стены, но ничего не значило для Игритт. В её объятьях он не был бастардом, сбежавшим дозорным, предавшим свой долг - он был ей мужем. Он с самого начала принадлежал ей - с Воющего Перевала, где он убил её друга, с той пещеры, где они должны были остаться. Он был её по праву, а она - его. И она заберет его назад. Игритт с самого рождения была рыжая, Сноу сделал ей серой под цвет своих глаз. В темном небе загорались первые звезды. Ночь темна как кудри перевертыша и пахнет гарью. Черный Замок расстилался перед ним как на ладони. В её руках - туго натянутая тетива, а стук сердца отдает в ушах. Наверное, её должны были слышать по всей округе. Игритт все равно - её костер горит внутри, сжигая все на своем пути. И пускай сгорит она сама - Джона она подожжет тоже. Самая фатальная ошибка Джона Сноу заключалась в том, что он не смог её убить. Теперь она убьет его сама. Теперь она убьет их обоих.