Интерлюдия: Ira facit poētam
Саннидейл, Калифорния, 1997 год
Спайк был вне себя от ярости: метался по гостиной словно тигр в клетке, едва ли не круша мебель. — Какого хрена она здесь делает? Хармони, словно не замечая его воплей, сидела на диване и хладнокровно поправляла макияж. — Ангел! Я же к тебе обращаюсь! — В который раз воззвал к рассудку Сира разгневанный Спайк. Темноволосый вампир досадливо поморщился, бросил на буяна рассеянный взгляд и снова погрузился в чтение бумаг, стопку которых ему передала Корделия. Спайк возмущенно замер и воззрился на шефа. — Между прочим, меня также интересует внезапное появление твоей подружки, которая несколько дней назад лежала в коме и приходить в себя не собиралась! Ангел не счел нужным отвечать, и Корделия, вздохнув, попыталась хоть немного разрядить обстановку. — Спайк, вместо приветствия я позволила тебе вонзить клыки в мою шею и убедиться, что я состою из плоти и крови, — спокойно ответила мисс Чейз. — Не горячись. Спайка аж перекосило; он бросился к девушке и схватил её за плечи. Лицо тотчас же превратилось в вампирскую маску. — Не горячиться? Ты мне предлагаешь не горячиться? Не много ли ты на себя берешь, красотка? Ангел мгновенно возник рядом и отшвырнул Спайка в сторону — прямо под ноги вошедшей Баффи. — Э-э-э, — озадаченно протянула она. — Всем привет? — Извини, мы немного заняты, — улыбнулся ей снизу вверх Спайк и продолжил: — То есть я, который досконально продумал действия и установил все необходимые контакты, вызываю у тебя сомнения, а эти дамы — нет? — Даже лежа на полу он был само очарование. — Разговор окончен, — спокойно ответил Ангел и поинтересовался у Корделии, не хочет ли она присутствовать на тренировке Баффи. Истребительнице новые действующие лица не понравились, и это было взаимно: темненькая куда ни шло, но вульгарная блондинка, исподтишка бросающая на Спайка вполне определённые взгляды, раздражала неимоверно. Да к тому же Спайк явно нервничал. Спайк. Медленно поднявшись, он прошёл к бару и налил себе выпить, никому не предложив. Даже сока, даже Баффи. — Думаю, сначала нас стоит представить друг другу, — примиряюще сказала Корделия. — А то как-то не совсем вежливо получается. — Баффи Саммерс, Корделия Чейз, — с готовностью отозвался Ангел и, сочтя, что все приличия соблюдены, удалился, прихватив с собой документы. — А это — Хармони Кэндалл, — видимо, решив быть тактичной во всем, представила вторую девицу Корделия. — Мы также являемся сотрудниками детективного агентства «Ангел». Баффи недоверчиво посмотрела на Спайка, но тот лишь коротко кивнул. — Вы тоже вампиры? — поинтересовалась Истребительница. — Только та, которая блондинка, — ответил Спайк, полностью игнорируя присутствующих коллег. — Вторая — вообще неизвестно что. Какой-то демон, видимо. Корделия вздохнула, но спорить не стала. — Ангел сказал, что ты делаешь успехи, — улыбнулась она Баффи. Спайк тут же изобразил на лице живейший интерес. — Все чудесатее и чудесатее! Не знал я, что в нашем деле уже столько участников! Неужели Ангел перед тобой отчитывается? — Не ревнуй, медвежонок, — хихикнула Хармони, окончательно настроив Баффи против себя. — Старшие младших не во все свои планы посвящают. Иди тренируй свою малышку! Спайк не удостоил её ответом и вышел из гостиной; вслед за ним, окинув девиц неприязненным взглядом, поспешила и Баффи. *** …Вампир двигался слишком быстро, и она не успевала отбивать атаки, то и дело оказываясь на полу в разных нелепых позах. — Спайк! — полузадушенно прохрипела Баффи, в очередной раз будучи прижатой к полу. — Не надо! — Это тренировка, дорогуша, тренировка, — пробормотал Спайк и медленно ослабил хватку. — А ты сегодня слишком рассеянная. — Зато ты сегодня слишком уж сосредоточенный, — прошипела Истребительница, ощупывая шею. — У меня скоро патрулирование, а ты меня загонял! — Нервы, лапуля, нервы, — извиняющимся тоном ответил Спайк. — Не волнуйся, мы сегодня на Рестфилдское кладбище всем отрядом идём, местные вампиры сами на колья прыгнут, лишь бы с нами не связываться. — Что такого сегодня случилось? — осторожно поинтересовалась Баффи. — Если я правильно поняла, девушки ведь на нашей стороне? Или ты сомневаешься в их благонадёжности? — Не сомневаюсь, — вздохнул Спайк. — Они на нашей стороне. Просто у нас… эээээ… сложные отношения. — Сложные, но в девушках ты уверен, — подытожила Баффи. — Как в Ангеле. Как в себе самом. — Спайк чертыхнулся и добавил. — Но с радостью избавился бы от всех троих. *** Ангел вышел из дома, оглянулся, приблизился к машине, припаркованной на противоположной стороне улицы. Закатное солнце сюда не проникало, отражаясь лишь в стеклах окон верхних этажей. Передняя дверца приглашающе открылась, и Ангел сел на пассажирское сиденье. — Как рука, не беспокоит? — осведомился он как можно вежливее у водителя.Глава семнадцатая, в которой инспектор Уинтерс что-то теряет и что-то находит.
Лондон, 1880 год.
— Пить… — Вы лежите, лежите, — пробормотал Джек, поднеся ко рту Уильяма ложечку с водой. — А я пока за доктором сбегаю. Он прогуляться вышел ненадолго, по набережной. Пять минут — и мы тут будем, не двигайтесь только. Как хорошо, что вы очнулись! Очнулся. Уильям напрягся, вспоминая, что же предшествовало его забытью. Последними воспоминаниями были пасмурное, дождливое утро и траурная процессия на кладбище Хайгейт. Дальше — провал в памяти. «Что же там произошло, чёрт возьми, и сколько времени я так провалялся, без сознания?» Болело все тело, да и голова раскалывалась, безумно мучила жажда. Уильям чуть шевельнул рукой и застонал от боли, пронзившей позвоночник. Хлопнула входная дверь и по лестнице затопали три пары ног. Первым в комнату ворвался сэр Джозеф Карнаби и тут же бросился к кровати Уильяма. — Мальчик мой, ты очнулся! Следом к кровати приблизился незнакомый мужчина лет тридцати (среднего роста, русоволосый, голубоглазый, без особых примет — машинально зафиксировал внешность незнакомца инспектор) и, ополоснув руки в тазу, протянутом Джеком, раскрыл свой чемоданчик. — Это доктор Уистлер, — представил спутника между делом мистер Карнаби. — Очень талантливый врач, работает в американском посольстве. Именно благодаря ему тебя не похоронили. Доктор Уистлер между тем, не говоря лишнего слова, приступил к тщательному осмотру пациента. По словам начальства выходило, что на кладбище во время погребения младшего Асквита, ну или кем там на самом деле был покойный, семейный склеп обрушился на головы семьи и гостей. Из-под развалин извлекли трупы пострадавших и только трёх живых людей: священника, Эмму Асквит и Уильяма, но святой отец и девушка от полученных ран вскоре скончались, то же думали и об инспекторе — к исходу второго дня Уинтерс перестал демонстрировать хоть какие-то признаки жизни, но тут на связь с Карнаби вышел давешний американец, Линдси Макдональд и предложил сначала проконсультироваться с его лечащим врачом, мистером Уистлером. Тот определил состояние инспектора как летаргический сон, предложил поместить Уильяма в привычную домашнюю обстановку и немного подождать. «Немного» продлилось без малого три дня, и вот оно, счастье, Уилл пришёл в себя. — Напугал ты нас, спящий красавец, — завершил свой рассказ мистер Карнаби. Уильям слабо улыбнулся и попытался поднять руку, но она лишь бессильно упала на постель. — Думаю, все будет в порядке, — успокаивающе произнёс доктор. — Организм молодой, здоровый — через месяц-другой уже вернетесь к прежней жизни. *** Уильям прислушался к себе: болело только тело, душе было все равно. Его не тронула даже смерть Эммы Асквит, хотя, казалось, совсем недавно, сердце его сжималось только об одной мысли о ней. Уильям хотел пить, есть и спать — и больше ни до чего ему не было дела. Тяжелая усталость давила на ноющие кости и мышцы, внутренности порой горели огнём, и все — никаких переживаний, самобичевания и отчаяния… Ни-че-го. Словно он больше не человек, а его тень. Оболочка, из которой вынули жизнь, а затолкали только стянутые в плотный узел кишки и острые кости. Пустота тяготила. Голод злил. Жажда сводила с ума. Уильям, скривившись от боли, ухватил-таки шнурок, свисавший у изголовья кровати и внизу тихо звякнул колокольчик. — Вам плохо, сэр? — почти мгновенно возникший на пороге спальни Джек встревоженно посмотрел на него. — Послать за доктором? — Нет, — выдохнул Уинтерс. — Читай. — Газеты? Письма? — Всё. — Хорошо, сэр. …Полковник Адамс, которого подозревали в совершении ряда убийств, скрылся при попытке его арестовать, при этом смертельно ранив полицейского сержанта; миссис Адамс и её любовник Генри Хартфорд (а по совместительству жених Эммы Асквит, представляете?) погибли при обрушении склепа на кладбище Хайгейт; проституток с перерезанным горлом продолжали находить — все шло своим чередом, но совершенно не волновало инспектора. — Хватит, — прохрипел он и закрыл глаза. Джек сразу же выскочил из спальни — готовить ужин. У хозяина после пробуждения аппетит был волчий, но куда что девалось — исхудал, вытянулся, озлобился. Мальчишке было его очень жаль. *** …Через неделю в кровати Уильям садился уже вполне сносно, хватаясь за подвешенное над ней полотенце. — Ужасно выглядишь, Уилл, — покачал головой мистер Карнаби. — Может все же тебе сиделку? Джек — смышленый и расторопный мальчуган, однако должный уход… — Спасибо, не нужно. — Речь давалась Уильяму теперь гораздо лучше, произнесенные слова не отдавались болью внутри, дыхание не сбивалось. — Скоро выйду на работу. — Прекрати, — нахмурился Карнаби. — Ты вернешься на службу только когда окончательно выздоровеешь! Зачем я вытаскивал тебя с того света? Чтобы ты туда снова отправился? Уильям промолчал, откинулся на подушки и дальше только безучастно кивал, слушая, что происходит в Лондоне, стране и во всем мире. Ему перестали сниться сны. Нет, не так. К нему перестали приходить его видения, он больше не испытывал этих кратковременных помутнений сознания и моментов слияния с чужой душой, даже через рисунки Лиама ОʼНила (альбом ему вернули — мистер Карнаби или ещё кто, сейчас ему было на это наплевать). То, что волновало его ранее, увлекало своей мрачной тайной, жгло ужасной догадкой — выцвело, наскучило, опротивело. Он даже спросил как-то вечером, улучив момент, когда Джек ушёл домой, и мистер Карнаби сидел в кресле у окна, листая «Таймс»: — За что моя мать убила отца? К чести Джозефа Карнаби, он и глазом не моргнул, не выказал удивления — а может, ждал этого вопроса рано или поздно — лишь опустил газету и посмотрел в глаза. — Она мне так и не сказала. Я знаю то же, что и ты. Больше они к этой теме не возвращались. И попытка вернуть себя к прежней жизни не удалась. *** На исходе второй недели Уильям уже вставал и даже ходил по комнате, опираясь на трость. Ноги болели, позвоночник ломило, но он упорно продолжал свое занятие. Джек взирал на него с благоговением. Хозяин все больше походил на себя прежнего, мрачный, конечно, но ведь понятно, почему, зато теперь уже не такой жуткий, и на мертвеца больше не был похож. *** Уильям медленно застегнул рубашку, прикрепил воротничок, надел сюртук и только потом посмотрел в зеркало. Сегодня ему наконец-то разрешили выйти из дома и даже погулять в парке, под присмотром Джека. Из зеркала на инспектора смотрел все тот же молодой человек, может, чуть более бледный и тонкий, чем всегда, но на лице — никаких следов от недавней болезни, ничего, что могло хоть немного изменить привычные черты. И всё-таки что-то было не так. — Джек? Мальчик, словно по волшебству, появился за его спиной и с любопытством посмотрел на него и на его отражение. Сравнивал, что ли? — Да, сэр? — Как я выгляжу? Уильям повернулся к зеркалу спиной и протянул руку за тростью. — Очень хорошо, сэр! — улыбнулся Джек. — Вы кажетесь вполне выздоровевшим! «Именно что кажусь», — мысленно ответил мальчику инспектор, но вслух сказал: — Значит, пора возвращаться к прежней жизни! Однако прозвучало это совсем фальшиво. …Тусклое ноябрьское солнце изредка выныривало из толщи серых туч, под ногами хрустели подтаивающие тонкие ледяные корочки луж, а северный ветер гудел в ветвях. Поутру Риджентс-парк был ещё безлюден, безмолвен, и лишь одинокая ворона каркала где-то над головой. Джек шёл рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь, болтал, не переставая, и Уинтерс был ему за это благодарен. Если бы не мальчишка, он бы уж точно ошалел от звенящей тишины и пустоты. — Неплохой сегодня денек выдался, а ведь всю неделю шёл дождь, — говорил Джек, и Уильям кивал, не слишком вдаваясь в смысл произносимых им фраз. — Поутру так деревья в инее были, такая красота, и зима скоро, вот бы снег на Рождество, а матушка зажарит гуся, я принесу, я тоже могу гуся — но у матушки лучше, ой, а вон доктор Уистлер к нам идет! Это действительно был доктор, довольно щегольски одетый, с моноклем, тросточкой и гвоздикой в петлице — лощеный джентльмен, да и только! «Как чёрт из табакерки выпрыгнул», — подумал инспектор. — Доброе утро, — поприветствовал он их. — Вижу, вы следует моим рекомендациям. Как самочувствие? — Спасибо, хорошо, — вежливо ответил Уильям, гадая, каким будет следующий вопрос. Не случайно же доктор появился в парке. — Джек, я думаю, твоя матушка будет только рада, если ты сейчас забежишь к ней в гости. Вернешься к обеду, а мы с мистером Уинтерсом пока погуляем. Джек улыбнулся и мгновенно улепетнул прочь. Уинтерс тяжело оперся на трость и сделал шаг в сторону Уистлера. — Поговорим? — негромко спросил он доктора, затем, отвернувшись от него, двинулся дальше по аллее, в глубину парка. — У вас имеются вопросы? — Уистлер быстро обогнал его, а показалось — в мгновение ока возник перед ним, сощурился. — Что вас волнует? Уинтерс задумался. Что же его волновало? Больше ничего. Это и не нравилось, и пугало. Но Уистлер об этом, естественно, знал. Уильям пристально посмотрел на него, словно пытался прочесть мысли — действительно, по старой памяти попробовал уловить эмоции собеседника — тщетно все, словно стоишь у холодной каменной стены. — Зачем вы меня воскресили? Доктор хмыкнул, криво улыбнулся. — Не в моей власти возвращать мёртвых к жизни, я врач — я спас вас от смерти, но и только. — Вы не человек, Уистлер. — Кто же я? — притворно возмутился доктор и ненароком коснулся лба Уильяма, нет ли горячки. — Демон? — предположил инспектор. — Вы служите в «Вольфрам и Харт»? — По-моему, я переоценил ваши силы, мистер Уинтерс. Жара нет, но вы несете полную околесицу! Какой из меня демон, право слово? — Увы, я не разбираюсь в классификациях подобных созданий, но вы, Уистлер, создаете впечатление очень могущественного существа… — Уильям, — искренне рассмеялся доктор. — Ещё немного и я решу, что вам нужно исцелять не только тело, но и душу… Это абсолютно не смешно. Уинтерс вздохнул и тяжело опустился на скамью. — Простите, доктор. Что-то на меня вдруг нашло… наверное, мне следует вернуться домой. — Пойдемте, инспектор, — с готовностью отозвался Уистлер. — Не стоит напрягать ваши и без того скудные силы. Подумайте об отдыхе за городом, на лоне природы, или на морском курорте, ибо Лондон сводит вас с ума. Друг мой… Вы ведь позволите называть себя моим другом? Уильям кивнул, не открывая глаз, тщетно стараясь увидеть истинный облик доктора. — Вот и славно, — ласково произнёс Уистлер и ещё раз ощупал его лоб, затем замерил пульс. — Пойдемте, я вас провожу. Посидим дома, попьем чаю и поговорим о чем-нибудь приятном. *** В канун Рождества пошёл снег. Новые могильные плиты, лежавшие на месте рухнувшего склепа, были уже почти полностью заметены. Уильям аккуратно очистил рукой в тёплой перчатке надгробие, крайнее справа. «Эмма-Маргарет-Кэтрин Асквит. 4.IV.1860 — 30.IX.1880. Сияет душа твоя на небе звездой путеводной». В его памяти дочь лорда Асквита так и осталась нежным, диковинным цветком, которым хотелось любоваться, который следовало лелеять и защищать от жестокого мира вокруг… Увы! Он попытался вызвать в своём сердце грусть, но все было тщетно. «Покойся с миром, дорогая Эмма». Уильям ещё немного постоял, словно в раздумьях, а затем зашагал прочь, не оглядываясь. …Лондон сверкал, как рождественская ёлка и гудел, как улей снежных пчел. Витрины магазинов, украшенные ярко и буйно, радовали даже его глаз, ломившийся от провизии рынок Ковент-Гарден тешил предвкушением его желудок. Гуси, утки, индюшки, фазаны, рябчики, кролики, оленина, овощи, фрукты, ягоды — Уильям шёл вдоль прилавков, впитывая запахи еды, и откровенно радовался тому, что дома его ждал обильный и сытный рождественский ужин: Джек и его мать потрудились на славу. За это Уинтерс даже вытерпел нашествие их семейства на собственный дом: они выскоблили до сияющей чистоты полы, натерли воском мебель, отдраили до зеркального блеска все столовое серебро, а также установили в гостиной ёлку. Джек с младшей сестрой, кудрявым ангелочком лет шести, накануне допоздна украшали её яблоками, апельсинами, цукатами, конфетами и всякой мелкой дребеденью; получилось довольно мило, хоть и несколько аляповато. Покинув рынок, инспектор неспешно направился домой. Навстречу ему двигались потоки людей, сотни, тысячи взбудораженных и счастливых мужчин, женщин и детей. И Уильям сам невольно улыбался, думал о празднике, который так любил ребёнком, и о котором почти забыл в последние годы — из-за службы и всяких дел, но сейчас он был абсолютно свободен и немного счастлив. Adeste fideles laeti triumphantes, Venite, venite in Bethlehem. Natum videte Regem angelorum. Venite adoremus Venite adoremus Venite adoremus Dominum. (1) Пела девушка и пела прекрасно. Инспектор вспомнил, как в прошлом году, в Сочельник, они с Робом и ещё одним сержантом унимали нескольких нетрезвых молодчиков, вздумавших распевать рождественские гимны под окнами самого начальника Скотланд-Ярда. Сэр Говард Винсент ничего не имел против колядочников, но голоса этих конкретных певцов были просто невыносимы, к тому же мерзавцы приходили под его окна уже третий день кряду, и он-таки не выдержал. Те типы, помнится, тоже голосили «Venite adoremus», и Уильям ещё долго не мог избавиться от навязчивых латинских песнопений. Девушка пела где-то неподалёку, то ли за углом, то ли сидя у распахнутого настежь окна — хотя кто раскроет окно в такую погоду? Уильям улыбнулся своим мыслям и решил проверить догадку, но девушка вдруг сдавленно всхлипнула и замолчала, словно кто-то закрыл ей рот ладонью. Когда Уильям завернул за угол, там никого уже не было, и все окна были плотно прикрыты ставнями. *** Уильям протянул ноги к жарко затопленному камину и пригубил бокал красного вина. Джек уже отбыл домой, груженный корзиной с им же приготовленной снедью и половиной зажаренного гуся, завернутой в плотную бумагу. Клятвенно заверив инспектора, что приготовленные им подарки для семьи будут незаметно положены под ёлку, Джек и ему исхитрился оставить что-то — по весу довольно лёгкое, упросив раскрыть обертку только утром. Негромкий шум за окном заставил его обернуться — ничего, наверное, мокрый снег упал с крыши. Уильям вздохнул, допил вино и закрыл глаза, размышляя. Джозеф Карнаби настойчиво предлагал ему съездить на пару недель в Бат. Ему вторил доктор Уистлер, находя состояние пациента вполне удовлетворительным, но отнюдь не прекрасным: «А с вашей профессией, друг мой, вам надо обязательно быть в превосходной форме, иначе все мои труды пойдут насмарку, а мне свой труд, знаете ли, жалко». Впрочем, Уильям пока не поддался на их уговоры. Не сказать, чтоб его совсем не волновало собственное здоровье, что-что, а оберегать себя от проблем он всегда умел. Но разъезжать по курортам не хотелось. …Джек подарил ему забавную, видимо собственноручно сделанную деревянную фигурку-подвеску на чёрном кожаном шнурке. *** После праздников Уинтерс впервые с конца сентября оказался в здании по адресу Уайтхолл, 4. Сослуживцы встретили его как обычно: сдержанно кивали, протягивая ладони для рукопожатия, если не получалось выбрать другую траекторию движения в узком коридоре, а по большей части — старались не попадаться ему на глаза. Никто не притворялся взволнованным или радостным, но и разочарованным не был никто. Уильям прекрасно знал, что не вызывал у коллег по работе в Скотланд-Ярде негативных эмоций, пусть они и считали его особой, приближенной к начальству; признаться, поначалу, столкнувшись с таким к себе отношением, он несколько озадачился, но потом и сам задумался, не слишком ли быстро поднимается по карьерной лестнице, быть может, и в самом деле он, Уильям Уинтерс — внебрачный сын мистера Карнаби, всякое же бывает в жизни. Потом он решил, что нет, и Джозеф Карнаби не так уж и продвигает его по службе, скорее, не ставит ему палки в колёса, как порой бывало с излишне ретивыми карьеристами, охочими до славы и высокого положения: в памяти ещё были свежи события трёхлетней давности, когда имел место сговор с преступниками в системе пари. Именно тогда сменились почти все начальники детективных отделов, а мистер Карнаби возглавил департамент уголовного розыска. Уильям по привычке было заглянул в комнату сержантов, но уже на пороге одернул себя: кроме покойного Роба, там вряд ли кто-то когда-нибудь был ему искренне рад, а вежливое равнодушие было ни к чему. В личном кабинете инспектора было тепло и тихо. Уильям прошёл к сейфу, достал новую чистую папку, стопку листов бумаги и чернила. Пора было возвращаться к своим обязанностям. *** Пообедать инспектор теперь не забывал, да и как забудешь, если голод, не утоли его вовремя, начинал сжирать его самого изнутри. — Меня радует твой аппетит, мой мальчик, — сказал Джозеф Карнаби, сидя за столиком кафе и наблюдая, как Уильям быстро поглощает суп, рыбный пирог и апельсиновое желе. — Мой аппетит разжигает работа, — усмехнулся Уильям. — Зверское убийство юной служанки в Сочельник, расчлененная француженка в номере отеля… — И чувство юмора, я смотрю, к тебе вернулось, — одобрительно хмыкнул Карнаби. — Хорошо, что все в порядке. — В полном, — подтвердил Уильям и перешёл к кофе. — Кто занимается делом Адамса? — Оливер Дойл. Вцепился, как собака. Прочесал уже весь Лондон в поисках нашего беглого полковника. — Думаете, найдёт? — Чем чёрт не шутит! Он и его ребята хорошенько протрясли всю их так называемую «тайную организацию», крупная рыба, понятное дело, ушла на дно, однако и то, что попало в сети — неплохой улов. Конечно, сверху дали отмашку, вот полиция и рада стараться. О «Гадюке» было известно уже давно, но никаких распоряжений сверху не поступало, кроме «пока не трогать». Почему вдруг трогать «гадюк» стало можно, Джозеф Карнаби, если и знал, Уильяму так и не сказал, да инспектора это и не особо интересовало. Хотя «тронуть» убийц Роберта Рида он был не против. *** …Это случилось во время допроса. Подозреваемый в убийстве француженки ее любовник при виде вошедшего в комнату инспектора Уинтерса вдруг забился в истерике, признаваясь во всем, умоляя увести его, повесить, сделать, что им угодно, только не оставлять в одной комнате с этим чудовищем. Уильям недоуменно посмотрел на полицейских, затем пожал плечами и вышел в коридор. *** Он не ведал, сколько прошло времени. Он не помнил, как тут оказался. Все, что он знал — его зовут Уильям Уинтерс и ему очень больно. Иногда он слышал чьи-то голоса, ощущал прикосновения, но не понимал, кто это и что им от него нужно. «Скоро проснется», — услышал он однажды. И стал ждать своего пробуждения. (1) Рождественский гимн. О верные Богу, радостно ликуйте! придите, придите во град Вифлеем. Царь там родился, Царь небесных воинств. Придите поклониться, Придите поклониться, Придите поклониться, Господу!