Слепая связь

От автора: история Саске основана на реально произошедших со мной событиях, не вся конечно, но во многом. Так что Саске можно назвать неким моим отражением. Отовсюду разноситься звонкий смех, суета. Веселые детские голоса, пытаются перекричать друг друга в каком-то бессмысленном споре, дающем мне по мозгам. Я не выношу людную обстановку, да еще и такую шумную. Я привык быть один в тишине или вместе с кем-то, но все равно в глубоком молчании. Сквозь голоса, сложно услышать мир вокруг, я же его не вижу, так хочу хотя бы слышать, чтобы представлять. Фантазия из палитры звуков – это единственное, что есть у слепого. Похоже, я дождался своего одиночества, у меня теперь нет даже Шизуне, которая, как могла, заботилась обо мне и не навязывала свое общество. С ней было просто. Она разговаривала со мной, только когда я заговорю с ней, и никогда больше. В этом я был ей благодарен, ей удавалось найти со мной правильный контакт. Шизуне была подругой мамы еще со школы. У них была сильная связь, выдержавшая годы, и продолжилась во взрослой жизни. Она часто приходила к нам в гости и подолгу щебетала с мамой о всякой чепухе, но очень важной по их мнению. В эти моменты, казалось, ничто не сможет их остановить. Я иногда приходил послушать их, но либо засыпал в скором времени, либо ничего не понимая, уходил. Она всегда приносила гостинцы мне и брату. Распиналась, какие мы хорошенькие мальчики, будущие серцееды. Теребила мне волосы, одаривая тоскливым взглядом. Наверное, ей не хватало своей семьи, и она восполняла это заботой о детях подруги. Брат не сильно ее любил, говорил, что она дотошная и чаще всего, вежливо поздоровавшись при ее приходе, убирался с глаз долой. Я же ее считал грустной феей, доброй и милой. И не сильно удивился, когда оставшись сиротой, узнал, что она готова взять меня на свое попечительство, ведь не это ли работа доброй феи. Но это лишь детские размышления, она просто хотела ребенка, даже уже повзрослевшего. А как, собственно, я дошел до своей инвалидности и одинокого существования? Да вот так. Мне было четыре года, когда мой свет оборвался, ворвавшейся в мою жизнь трагедией. Несмышленый мальчишка потянулся за злополучной кружкой, полной свежего вскипяченного молока. Мама всегда подогревала мне молоко до того, как я просыпался, ставила его остывать, а сама уходила еще немного поваляться. В тот раз, я встал раньше и незаметно пробрался на кухню и конечно же увидел свою любимую кружку с вкусным напитком. Я не успел ничего сообразить, как накаленный металл выскользнул из рук, разливая кипяток. Попало на шею, на грудь, плечи и самое главное в глаза, обжигая сетчатку. Кожа слезала лоскутами, сворачиваясь, превращаясь в кашу и доставляя немыслимые мучения. Мой крик раздался на весь дом. Прибежала мама, сказать, что она была в шоке, это значит, ничего не сказать. Она готова была упасть в обморок от испуга, но все же удержалась и кинулась ко мне, стягивая с меня прилепившуюся одежду вместе с кусками кожи, и успокаивая меня тихим шепотом. Но я все кричал и не мог остановиться, боль слишком жгла, невыносимо разрывала на части. Так хотелось стряхнуть ее с себя, вырвать с корнем и не чувствовать этих мучений. Но это было невозможно. Мама уже плакала и звала папу, он, кажется, еще спал в это утреннее время, но и его я разбудил. Прибежал он быстро, все-таки кричал я как сирена. Оценив ситуацию сонным видом, он кинулся к телефону звонить в скорую. Больница стала моим домом на несколько месяцев. Вкалывания обезболивающих, операции по пересадке кожи, очищения обожженных участков. В то время, я практически не чувствовал боли, слишком сильным был болевой шок. Врачи удивленно говорили матери: «Такой еще малыш, а не кричит от уколов». Мама только пожимала плечами и глядела на меня с сочувствием. Я уже не мог разглядеть ее полные боли глаза, они стали для меня размытым пятном, какой-то перекошенной радугой. - Мама, почему я не вижу, как раньше? – об этом я спрашивал каждый день. И плакал-плакал. - Ты повредил глаза, сынок. – Отвечала она и пыталась утешить. – Ты обязательно выздоровеешь. И я верил ей, и прекращал истерики. Никогда бы не подумал, что мама может ошибиться в чем-то. Она же мама, большего авторитета для меня не было. Ей нельзя было не верить. Когда с больницей было покончено, и я вернулся домой, от ожогов остались лишь небольшие шрамы, белыми звездами, расположившиеся на моей коже. На лице все зажило, и оно было таким же безупречным, как и раньше, по крайней мере я не чувствовал на нем грубых рубцов. На глазах же, шрамы не зажили, и кроме белесых пятен, я ничего не видел. По прошествии времени, и тех не осталось, меня окружила темнота, непроглядная и жуткая. Я опять кричал и плакал, я же должен был вылечиться. Почему же я не вижу? - Мама, ты говорила, что я буду здоров, а это не так! – я сидел у нее на коленях и вздрагивал от рыданий, а она гладила меня по голове и снова говорила лживые речи, в которых я начал сомневаться. - Привыкни к темноте, теперь она останется с тобой, как верная подруга. – Произнес Итачи. Я и не слышал, как он подошел. - Итачи, не надо такое говорить. – Мама снова попыталась защитить меня от правды. - Надо. – Сказал он твердо. – Ему жить с этим, а ты все время подаешь надежду на светлое будущее. - Еще неизвестно… - Тут и думать нечего, он ослеп, и ты уже должна смириться. Я поражался брату, в свои десять лет, он был умнее всех в семье, даже отца. Он все понимал с полувзгляда, ему не нужно было долго объяснять что-либо, скорей уж он сам все объяснит и растолкует. Итачи никогда не врал мне как мама, говорил все напрямик, к чему и приучил в итоге. Я часто обижался на него за это, но потом понимал, что он во всем прав и мои обиды не имеют смысла. После трагедии, Итачи стал относиться ко мне грубее и отстраненно. На мои просьбы помочь, отвечал отказом. Я его больше не интересовал, я для него стал отголоском ненужного прошлого и обузой. - Ты никчемный слабый ребенок. – Говорил он мне. – Заботься о себе сам. Эти его слова меня сильно задели. Я хотел доказать ему, что я не такой, я не безвольное существо и даже в темноте могу найти свет. Я учился быть слепым, втягиваться в эту жизнь. Не просил о помощи маму, ходил по дому один, падал, спотыкался, но зато сам. Из принципа не брался за трость, хотел сам. И получалось, через содранные коленки, огромные синяки и разбитую голову, но я добился. Я полностью сосредоточился на звуках, и передвижения больше не были для меня проблемой. Но брат не оценил моих стараний, а вылил на меня новые оскорбления. - Саске, ты потратил много времени на ерунду. Думаешь этого достаточно. Ты не выживешь в этом мире, если будешь уметь лишь ходить на своих двоих. Ерунда?! Для меня это было серьезным усилием и перебарыванием, а он говорит ерунда. Почему я вообще пытался ему что-то доказать? Хотел его одобрения или ощущения равности? До конца я так и не понял. Мое чувство гордости было задето, и я пошел на опасный шаг – вышел из дома один, без сопровождения, только с тростью. Пара кварталов была пройдена успешно, но моя прогулка окончилась тем, что я чуть не попал под машину, благо меня вовремя оттащили с проезжей части и отвели домой. Мама ругалась на меня за упрямство, а на Итачи за плохое влияние. Он ей ничего не ответил, а я попросил прощения за необдуманность поступка. Когда брат кинул мне, что я и читать сам не могу, а довольствуюсь маминым чтением вслух, и опять же, я никчемный недоделок. Еще немного и я мог вспыхнуть, как огонек от его тона, но успокоился, когда он тут же предложил научить меня читать по-особому, по Азбуке Брайля. Он и вправду научил меня читать по пупырчатым бумагам, угадывать в количестве точек определенную букву, и достал для меня специальную литературу для слепых. Я был безумно благодарен за это, но не сказал ему, гордость не позволила. Отец умер от инсульта, когда мне шел одиннадцатый год. Ни с того ни с всего, просто упал посреди комнаты. Его полностью парализовало, говорить он не мог. Вот так, какой-то проклятый тромб укоротил его жизнь, а потом, и вовсе лишил ее. Я даже не плакал на его похоронах, он уже раньше стал для меня потерянным. Через месяц Итачи вдруг сорвался. Много ругался с матерью, на меня не обращал внимания. Постоянно куда-то ездил, общался с неизвестными людьми. Его жизнь превратилась в мишуру, в ней больше не было места родным. И вот он уехал. Сказал, что за границу по важным делам. С нами, еле простился и исчез. До сих пор, он не появлялся, а уже прошло шесть лет. Мне кажется, он там погиб или таким образом, отрезал меня никчемыша, от себя здорового человека. Хотелось бы понять, нужно ли на него злиться или нет. Мамы не стало через два года, сердце не выдержало. Проблемы и страдания навалились на нее твердым пластом, сжимая внутренности и мешая крови свободно течь по венам. Видимо, она и жить уже не хотела, даже ради меня. Ее все достало. Она стала еще более никчемной, чем я. Побыл несколько дней в детдоме, и меня взяла Шизуне, а потом и она умерла… - Ты почему один сидишь? Звонкий детский голос вывел меня из глубокой задумчивости о прошлом. Я все также, сидел на потрепанной скамье среди деревьев, шелестящих листьями. Вокруг по-прежнему голосили бегающие и играющие ребята, которые вовсе не задумывались о том, какого не видеть ничего. Вся их энергия сейчас направлена на веселье, безделье и какой-то ненужный треп. Всем безразлично, что я абсолютно один, не подражаю обществу. Увидев мои глаза, все стараются избежать дальнейшего общения со мной, ведь не хочется иметь дело с больным. И вот очередной умник решил попробовать влезть ко мне с вопросами. - Тебя это волнует? – я ответил в своей обычной манере, к которой привык, которая стала для меня нормальной и приемлемой. - Ты выглядишь уныло. Тебе не скучно? – грубость не возымела эффект, пошел на следующую стадию недолгого разговора. Давай-давай рискуй. - Я еще раз спрашиваю, тебя волнует? – я и не поворачивал голову в сторону этого мальчика, все равно не видно. - Волнует. – Пришел неожиданный ответ. – Я раньше тоже был один и не мог найти друзей. - И поэтому, тебе стало меня жалко? Вроде встал на мое место, да? Не люблю проявления жалости в свою сторону, меня отучили от этого. Жалость унижает достоинство, не дает чувствовать себя полноценным, уничтожает личность. - Может и жалко, но здесь всех ребят можно пожалеть. Они ведь все остались без дома, без родных, отданные на государственное попечительство. Я и сам такой. - Мне здесь не место. – Раз я не жалел себя, то и других не собирался. - Наверное, все так думают. - Ты не понял, мне именно здесь не место. Я отличаюсь от других. - Это ж чем? Я раскрыл глаза, которые сразу охватили маслянистые пятна, и повернулся в сторону собеседника. Какое-то время, тот рассматривал лицо, потому что молчал, слышно было лишь тихий звук его дыхания и шуршание ботинок по земле. - А это… - …слепота! Я ничего не вижу! Теперь вали отсюда, иди, играйся с другими, более подходящими для тебя товарищами. – Это должно его отрезвить в добрых порывах. Я надеялся, что услышу звук удаляющихся шагов, а почувствовал удар в плечо. - Ты дурак! – закричал мальчик, чуть ли не в самое ухо. - Что в этом такого? Ты мне тоже подходишь. Ну и пусть, что не видишь, это же не уродство, ты тоже человек. Я не отношусь к людям предвзято, независимо не от чего! - Странный… - только и ответил я на это, уткнувшись взглядом в землю под ногами, по крайней мере, я чувствовал, что там была именно земля, а не асфальт. - Меня зовут Наруто Узумаки! И да, наверное, я странный, но меня это устраивает. Как тебя зовут? – а в его голосе остался задор и нет намека на обиду. Я немного попыхтел себе под нос, но все же ответил: - Саске Учиха. Приятно познакомиться говорить не буду, я еще не уверен в этом. - А ты прямолинейный. Говоришь всегда, что думаешь? - Я не пытаюсь казаться лучше, чем я есть. Лесть – это не мое, это чье-то чужое качество. Наруто хихикнул, неизвестно, что смешного он нашел в этой фразе. Мне почему-то стало приятно, что кто-то смеется рядом со мной. Может, не такой уж я и запущенный. - Можно, я тогда тоже буду прямолинеен? Почему ты здесь? Он, вероятно, думает, что мне тяжело говорить об этом, о своем горе, но он ошибается. - Родители умерли уже давно, а опекуншу убили. Я сирота. - У тебя вообще никого не осталось? – казалось, он посчитал мой ответ неполным, незавершенным. Зрит в корень. Кто-то один остался, но его уже давно не существует в сердце. - Никого. - У меня тоже. И это может нас связать, мы как бы похожи друг на друга. Друзья по несчастью. Но все равно разные. С недугом я всегда буду непохожим на других, разве что на таких же слепых, да и те не смогут разделить мое горе. - Саске, а ты хочешь со мной дружить? – и снова неожиданный вопрос. Парень на самом деле странный. - Я не знаю, а ты сам хочешь? - Ты интересный, так что, пожалуй, да. Я интересный? В чем же? В своей прямолинейности и грубости? Или во мне еще есть что-то интересное? А вроде тому убийце я тоже показался чем-то интересен. - Давай дружить. Только расскажешь, что во мне нашел такого интересного. - Расскажу потом как-нибудь, ты не против? - Идет. Детвора зашумела совсем близко, проходя мимо. Ах да, сейчас время ужина, вот все и порвались за жрачкой. Наруто тоже вскочил со скамьи, подцепив меня за футболку и дергая. - Пошли на ужин. - Пойдем.