Развалившийся паззл

- Детка, я дома, - говорит Себастьян, бросая ключи на тумбочку. Он чувствует лёгкую вину из-за того, что снова ушёл. Но иногда Дженни не в силах ему помочь. Даже если она рядом. Даже если они занимаются любовью. Даже если она обнимает его и говорит, что всё хорошо. Потому что ни хрена не хорошо. Потому что он видел в прицел винтовки, как человек, которому он отдал всё своё грёбанное нутро, со всеми секретами и внутренностями вперемешку, засунул пистолет себе в рот и, блядь, выстрелил. Случаются дни, когда он до сих пор видит это в кошмарах. Видит безумную улыбку Джима и пустые глаза, уставившиеся в летнее лондонское небо. И слова “Всё хорошо” после этого звучат чертовски нелепо и настолько же убедительно, насколько история о том, как человек выбрался живым из закрытой клетки с голодными разъярёнными львами. Однако когда Себастьян входит в гостиную, то застывает, потому что там стоит Джим, выглядящий невероятно живым для человека, пустившего себе пулю в рот, и поигрывающий ножом. И никакой Дженни. - Нет, детка, это я дома, - голос у него всё такой же, интонации издевательские, в глазах – всепоглощающая ярость, не скрываемая, а лишь подчёркиваемая напевными нотками. - Где она? Себастьян смотрит на кровь, впитавшуюся в ковёр, и понимает, что вопрос, в общем-то, довольно глупый. Какой ответ он ожидает услышать? “Я купил ей билет на Мальдивы, она вылетела первым рейсом, но почему-то из окна”? Шуточка была бы в стиле Джима. Тот подходит ближе, смотрит снизу вверх, предельно серьёзный, что в иное время смотрелось бы довольно абсурдно, сейчас же – выглядит устрашающе, и говорит: - Кое-что случилось. Ей пришлось уйти. “И не вернуться”, - мысленно заканчивает за него Себастьян, в ушах которого слышатся отголоски вдребезги разбивающегося мира. Бьющегося стекла, которое режет слух как будто даже не метафорически. Разваливающегося паззла. Он сам, весь, по кусочкам, разваливается внутри себя. Он только начал пытаться жить снова. Он только начал восстанавливаться, хоть немного, после смерти Джима. И - вот ирония! – сам Джим заявляется к нему спустя два года и убивает человека, благодаря которому он держался всё это время. Дженни обнимала его и качала в своих руках, словно ребёнка, когда он вскакивал с криками с кровати и больше не мог уснуть. Дженни готовила ему вкусный чёрный чай и ласково ерошила волосы, делала массаж кожи головы, ласково мурлыча где-то за его спиной, что это помогает расслабиться. Дженни ждала его дома, когда Джим вернулся и решил, что надо напомнить Себастьяну, кому он принадлежит. - Собирай вещи, /детка/, мы сваливаем отсюда, - раздражённо говорит он, буквально выплёвывая обращение. Себастьян, опустевший внутри, не видевший смысла оплакивать, но мысленно просивший у неё прощения, молча кивает. Он почти не передёргивается, наступая на засохшую лужу крови на ковре, и послушно идёт в комнату. Под ногами хрустят безжалостно растоптанные кусочки паззла.