Истории о Локи и Ко

В славном доме Тюра властвует безлунная ночь. В комнате темно — хоть глаз выколи. С женской половины доносится тихий плач жены, вторгаясь в беспокойный сон однорукого хозяина, и его пальцы впиваются в шкуры, тоска снова рвёт сердце. Удар-разворот-удар-блок-удар. Лязгают мечи, кипит кровь, и горят по другую сторону лезвия глаза ненавистного Локи, победа над бесчестным турсом близка! Лишь ночами славный Тюр теперь волен, счастлив и может как прежде сражаться в полную силу. Только во сне правая рука вновь крепко сжимает верный меч. Детский плач тревожит прохладный воздух, и Тюр ворочается в шкурах, падая в другой сон… Огромные клыки, лапы такие, что, кажется, раздавят — недаром другие асы пугаются, только вот сощуренные глаза спокойны. Все боятся Фенрира, а Тюр — нет. Волк лежит, приветливо помахивая хвостом, и солнечный свет золотит серую густую шкуру. На плече Тюра бык. Влажный нос смешно морщится, и выражение огромной морды меняется, но глаза по-прежнему спокойные. Алый язык, скользнув по губам, выдаёт нетерпение. — Здравствуй, — говорит Тюр и скидывает тушу. Бык исчезает в пасти, под хруст костей вытоптанная земля орошается кровью и слюной. Фенрир сыто жмурится. Тюр достаёт из-за пояса огромный ясеневый гребень и, забравшись на холку, расчёсывает, начиная от мягкой шкуры за ушами, и дальше по спине, к хвосту. Фенрир довольно потягивается, Тюр едва успевает соскочить, когда тот поворачивается брюхом кверху. — Почесать? — усмехается Тюр. Косясь жёлтым глазом, Фенрир машет хвостом и кивает. Тюр улыбается во сне, шкура под пальцами точно призрак тех ощущений. Фенрир. Волк. Чудовищный ребёнок. Детский плач надрывает пелену сна, и Тюр вспоминает: Фенрир давно связан, кормившей и чесавшей его руки больше нет, и плачет сейчас не долгожданное родное дитя, а отпрыск Локи — плод супружеской измены, доказательство бесчестья. Ярость рвётся из глубины души, и Тюр видит… Огорожена ореховыми ветками площадь, жаркий полдень, мечи точно молнии. Удар за ударом. Правая рука сильна, крепко сжимает меч, искусными выпадами теснит Локи к краю. Турс не смеётся больше, не сыплет шутками о близости с Тюровой женой. Удар-удар-удар! Сотни ударов, тысячи — всё, чтобы убить ненавистного! Удар! Капает наземь алая кровь, Локи прижимает руку к груди, а в глазах — страх. Тюр просыпается. Темно. Сердце стучит слишком часто: убил! Убил! Увы — только сон. Плачет-заливается жена — думала обмануть. Как ей верить? Одного ли Локи пускала на ложе? Повернувшись на бок, Тюр закрывает глаза. Во сне лучше. Во сне всё правильнее… Солнце сияет. Асы выходят помериться силами, размять затёкшие от отдыха мышцы. Среди них Тюр на равных. Да и почему ему не быть на равных? Он силён, как они, статен, красив. Большой меч не тяготит правой руки. Тор улыбается, приглашая испытать, что лучше — молот или меч. Улыбается. Улыбается. Солнце блестит на золотых крышах. Улыбаются женщины и дети. Улыбаются валькирии. В толпе зрителей ехидно усмехается Локи. Локи… Локи! Тюр вздрагивает, кажется, слышит смех Локи. Замирает: тихо. Зловещая беспросветная тишина. Неужели всё только приснилось? И жена не предавала, и не было позорного отказа от мщения? Кажется, рука на месте и шевелится, но Тюр проверяет её левой — пустой рукав. Снова тихо, будто котёнок или щенок, плачет дитя измены. Тюр тянет на голову одеяло со шкурами: только бы не слышать, лишь бы снова спать. Дитя. Волчонок размером с крупного волка. Он понуро глядит на асов, на возвышающегося над ним Одина. Всё понимает. Не спорит. Покорно оставляет брата и сестру, следуя за Тюром. — Я думал, ты будешь сопротивляться, — произносит Тюр. — Зачем? Этот ответ-вопрос покоряет слишком ранней для юного возраста мудростью. В жёлтых глазах спокойствие обречённого. Правой рукой Тюр треплет серую холку, и Фенрир довольно жмурится. Пальцы утопают в тёплой шерсти. Во рту тоже тепло. Влажно. Это судьба. Это невысокая цена за отсрочку — потому спокойно. Спокойствие обманывает Фенрира. Ненадолго. Хруст. Страшный хруст и боль… Тюр хватается за пустой рукав. Темно. Страшно. Тело помнит боль. Чувствует её снова и снова. Слишком часто кажется — рука на месте, и это не даёт забыть… Спокойные жёлтые глаза наполняются страхом. Надежда, что Фенрир пощадит руку, его кормившую, ласкавшую, прерывается хрустом. Боль. Асы смеются. Кровь хлещет меж зажимающих рану пальцев. Кто-то помогает, перевязывает, а гигантский, чудовищно сильный Фенрир беспомощно катается по каменистой земле, и Глейпнир впивается в мохнатое тело. Асы хохочут. Фенрир рычит, его взгляд прожигает насквозь так и не высказанным укором в обмане. — Вяжите, — приказывает Фрейр. Тюр сидит на камне, всё ещё чувствуя откушенную руку, и смотрит, как асы, посмеиваясь, сторонясь клыков, хватают тонкую ленту волшебных пут за конец Гельгья и протягивают сквозь огромную плиту Гьёлль, вкапывают её глубоко в землю. Фенрир понимает неотвратимость, неизбежность происходящего, но пытается вырваться — и эти попытки обмануть судьбу режут сердце. Не надо будет теперь приносить забитых быков и чесать шелковистую серую шкуру, не будет долгих разговоров, не разбудит лунной ночью протяжный вой, не быть теперь калеке равным среди асов. — Рычи-рычи, — усмехается Хёд. На сердце тяжело и больно. Поднявшись с камня, Тюр уходит. Далеко слышен рык Фенрира, и его обрывают пронзительные, полные боли завывания. Тюр закрывает глаза — как же хочется, чтобы всё это стало неправдой. Тюр открывает глаза в кромешной тьме. Предательство жжёт, не даёт покоя, во сне, в полудрёме и средь белого дня откушенная рука напоминает о себе ощущениями в пальцах. Так сложно привыкать к однорукости. Привыкать быть ущербным среди великолепных асов. Взять бы меч, как прежде. На трапезе так и хочется правой рукой ухватить кубок, отломить хлеба. На пиру асы смеются и шутят, пьют, свободной от кружки рукой загребая угощения. Тюру же всякий раз приходится отставлять пиво. Он ещё не привык. Ест и пьёт медленно и неловко. Может, так будет всегда — и от этого пир не весел. — Жаль твою руку, — Ньёрд хлопает по плечу. — Но это невысокая цена за отсрочку Гибели Богов. — Да, невысокая, — улыбается Тюр, но ему хочется зарыдать, точно женщине. С другого конца стола на него смотрит Локи. Улыбается, и улыбка эта не предвещает ничего хорошего, хотя за сына он поклялся не мстить. В темноте всё громче, пронзительнее. На женской стороне плачет ублюдок проклятого турса, тихо подвывает изменница-жена. Дитя обликом выдало её тайну. Вот она, бесчестная месть Локи за пленение Фенрира — позор. Пусть ещё никто не знает, и это можно утаить — но позор, позор! И этот позор не смыть кровью — с одной рукой не одолеть Локи, можно только голову сложить, глупо позволив попирать свой труп, насмешничать, хвалиться победой. Ущербный, калека, слабейший из асов — вот кто теперь Тюр, и как бы его ни возносили за принесённую жертву, сколько бы Один на пирах ни нахваливал его смелость и силу — величие в прошлом. Оскорблённому, обманутому, осмеянному Локи и собственной женой Тюру придётся смириться с позором, отговариваясь мудростью решения. Закрыв глаза, Тюр заставляет себя не думать — не думать — не думать — и медленно уплывает на тёмных мягких волнах сновидений. Асы улыбаются за пределом из ореховых ветвей, песок обагрён кровью теснимого Локи, а Тюр… Тюр сыплет ударами, он силён и ловок, как никогда. В правой руке ослепительно блестит меч. Неторопливо занимается рассвет, развеивая чернильную тьму, выступают из неё резная мебель, стойка с мечами. А Тюру снится, что у него две руки, и не надо поступать благоразумно, не надо прощать, предвидя поражение, — можно вызвать Локи на поединок и смыть позор кровью. Снова и снова во сне Тюр убивает Локи. Но только во сне. А когда сон пройдёт, придётся смириться с чужим ребёнком в своём доме, ведь с одной рукой против Локи идти неразумно; улыбаться, понимая, что не стать прежним смелым и отважным воином, не определять победу в бою по праву сильного — такова цена за отсрочку Гибели Богов. Невысокая цена. И слишком высокая.