Две трети

Где-то две трети моей души представляют собой одинокую бродячую собаку. Внешне я – ни дать ни взять человек, а вот в поведении да привычках проскальзывает с завидной частотой нечто свойственное «бывшим лучшим друзьям человека». Говорят, и во взгляде читается просьба заново приручить. Заново – это потому что мой внутренний пес уже находил хозяина. И хозяина столь доброго, любящего, что за его ласку можно было и погибнуть. С ним я становилась щенком, юным и полным сил. Перенимала привычки, училась чему-то новому и интересному. От малейшей похвалы меня переполняли радость и счастье. Любовь. Из песьей души она вырывалась тысячей нитей, привязывавших к хозяину. Хозяин пытался привыкнуть к нитям, но с каждым днем они все больше раздражали. От собачьего визга закладывало уши, и я научилась молчать и скулить почти незаметно. С надеждой заглядывая самому дорогому человеку в лицо, я видела, как он отворачивается. Впрочем, недостаточно быстро, чтобы успеть скрыть отражавшиеся в глазах мысли. «Этот пес доставляет слишком много забот. Мне дороже мое одиночество и свобода, а ему с каждым днем требуется все больше». Я вышла из возраста щенка и перестала умилять. Нити любви путались под ногами, и хозяин комично дергал ими, пытаясь освободиться. Мне было сложно научиться прятать чувства обратно в себя. Попытки получить ласку оканчивались тем, что щенка отгоняли и просили не отвлекать от дел. В голосе хозяина все чаще звенело раздражение. В один из дней, проснувшись вдали от тепла все еще любимого владельца, в моей душе вновь пробудился человек, собрал разгрызенные остатки гордости и заставил себя уйти первым. Хозяин покричал для приличия на улице, когда не обнаружил ненужного питомца в доме. Пару раз он видел потрепанную и исхудавшую собаку неподалеку, но не подзывал. Пес смотрел тяжелым взглядом исподлобья, но не подходил. Залечивал раны. Спустя месяц пса принялся подкармливать другой человек, что любил наблюдать за своим двором. Бродячая душа собаки вызывала в нем сострадание и желание кинуть в грязь у моих лап кусок колбасы. Я не спешила доверять и не давала увести себя в теплый дом. Позволяла только изредка гладить по голове и промеж ушей. Через две недели женщина потенциального хозяина настоятельно попросила не кормить собаку. «Что тебе дороже – я или этот кучерявый пес?» Мне повезло не успеть привыкнуть к этому человеку. Постепенно мне начала нравиться вольная жизнь. Наблюдая за людьми, я стала ближе к ним, нежели к собакам. Не стоило забывать, что тело-то ходит на двух ногах и умеет работать руками, говорит человеческим голосом – пусть плохо, но все же говорит. Я скрывала собачий взгляд и прятала хвост под серое пальто – цвет в цвет моя шерсть. Боль от предательства первого хозяина почти ушла. Изредка я забредала в его двор и останавливалась поговорить ненадолго. Собаку во мне он больше не видел, а я скрывала глаза при дружеских объятиях. Несмотря на отголоски боли внутри, – их вполне можно затоптать – я была все еще рада его видеть. А потом была ночь, из тех, что называются судьбоносными, роковыми. Полностью в человеческом обличье, привыкшая смеяться так, чтобы не было похоже на лай, я наслаждалась своим одиночеством и свободой, сидя в гамаке невдалеке от людей, что заменили мне собак. От толпы отделился один, с кем я неловко обменялась парой фраз, подсел рядом и заговорил о чем-то. От него разило алкоголем, но глаза не были затуманены. Той ночью я тоже успела выпить. На собак алкоголь не действует совсем. Увы, но на треть я человек, а потому под его воздействием чувствовала себя спокойно. Я позволила человеку погладить меня промеж лопаток, и не заметила, как с легкой болью внизу копчика вновь появился потрепанный серый хвост. Прикрыть его было нечем: пальто осталось в доме. В двух шагах от меня и так далеко. Человек не заметил, как стал моим хозяином в эту ночь. Человек говорил с псом и не видел преданно смотрящих глаз из-за нарастающей сонливости. Он был слишком пьян и уснул, обнимая дрожащего даже под слоем одежды и одеял пса. Пса, который понимал, что его приручили слишком быстро. Пса, вновь ощущающего себя щенком, способным визжать от счастья и опутывать своей любовью безостановочно, дарить всего себя и без остатка. Новый хозяин моей песьей души почти не дает поводов усомниться в своей любви к питомцу. Ему нельзя держать меня в доме, поэтому как можно чаще я прохожу в человечьем обличье полгорода, чтобы погреться об его руки хотя бы недолго. Дни, когда пес во мне смог проснуться, уже не дрожа, рядом с хозяином – самые счастливые. Треть души человека и две трети души собаки до ужаса боятся потерять того, кого полюбили слишком сильно и быстро; с нарастающим ужасом замечают, как изредка хозяин отворачивается и скрывает глаза. Я верю, что это только случайность. Что это только кажется. Две трети моей души принадлежат бродячей собаке, получившей дом, любовь и тепло хотя бы на время. Треть – человеку, у которого есть семья и квартира, где они живут, а также домашний питомец – пес с полностью песьей душой. Такой пес, которому не нужно мимикрировать под человека: он спит на подстилке, ест сухой корм и старательно выклянчивает мясо со стола, скулит под дверью в ожидании прогулки и грызет мебель от скуки. Его любит вся семья, но почему-то за лаской пес идет ко мне. И я не гоню его прочь, даже если у меня нет времени. Я умею читать по собачьим глазам. Я не хочу, чтобы еще хоть один пес почувствовал, как нити, вырывающиеся из разбитой на трети или целой души, скидываются хозяевами - незаменимыми, единственными и порой слепыми ко всему людьми с чисто человеческой душой.