Невидимые шрамы

Раздается тихий треск, и Двалин не глядя поправляет фитиль. Снаружи давно рассвело, но в палатке свеча едва рассеивает густой полумрак. В голове звенящая пустота, ни единой мысли. А те, что появляются, он поспешно прогоняет прочь - все эти «а вдруг?» и «что, если?», которые кружат вокруг, как назойливая мошкара возле фонаря. Торин то приходит в себя, то снова проваливается в беспамятство. Но даже в эти краткие периоды бодрствования он вряд ли понимает, что с ним, и где он находится. Маг и лекари сделали свое дело, теперь все зависит от него самого – насколько хватит сил бороться. Сил и желания. Двалин охотно поделился бы и тем, и другим, но эта не та битва, в которой он может стать с другом плечом к плечу. Весь его воинский опыт здесь бессилен. Особого толка нет даже от минимальных походных навыков в лекарском деле. Их, впрочем, хватает, чтобы расшифровать взгляды, которыми обмениваются эльфийские целители, покидая палатку: Скорее нет, чем да. - Почти наверняка нет. И теперь он цепляется за это «почти», как за ту ветку на горящей сосне, чувствуя, как она трещит под руками, грозя обломиться в любой момент. Держись, Торин. Ты сможешь. Покажи этим дохлякам, что нехуй судить по себе. Двалин напряженно вслушивается в неровное поверхностное дыхание. Торина знобит, хотя еще полчаса назад он метался в горячке. Меховое одеяло съехало набок, и Двалин поправляет его, подтягивая повыше. Сзади ощутимо бьет холодом, и язычок пламени принимается отплясывать на сквозняке. Оин, должно быть, он собирался осмотреть швы. - Т-тхы… Встрепенувшись, Двалин поднимает голову. Глаза у Торина открыты, и лихорадочный взгляд устремлен на что-то за его спиной. Двалин оборачивается и видит замершего в проеме Бильбо, почти неузнаваемого под слоем копоти и запекшейся крови. Он стоит, неотрывно уставившись своими огромными глазами на Торина, и не решается тронуться с места. - Бильбо... – Торин шевелит пальцами, подзывая его ближе, и Двалин поднимается с места, становясь у изголовья. Хоббит как во сне делает шаг, потом еще один, словно не в силах поверить в то, что видит. Вошедший следом Оин отходит в сторону и принимается шуршать своими травами. - Мастер Бэггинс, - Торин слабо улыбается. – Я не хочу… чтобы мы расстались врагами. - Что? - Бильбо вздрагивает, растерянно переступая с ноги на ногу. – Нет, Торин! Я всегда считал тебя своим другом. Мне ужасно жаль, что так вышло… Торин останавливает его, подняв ладонь. – У тебя доброе сердце… и полное отваги. Прости мне… мои слова и… поступки там, у Ворот. Я не должен был… Тебе выплатят вознаграждение. - Н-нет! - Бильбо протестующе взмахивает руками. – Я не из-за этого. Мне не нужно… Это… это была честь для меня – помочь вам вернуть дом. – Он сцепляет руки, прижав их к груди, и Двалин замечает, что они дрожат. - Если бы все ценили дом превыше золота… мир был бы намного лучше, - голос Торина понижается до шепота, и он устало прикрывает глаза. Бильбо шумно сглатывает, не отрывая взгляда от лица узбада, покрытого смертельной бледностью, но с его места не видно того, что видит Двалин – как простыня в бурых пятнах медленно окрашивается красным. - Прощай, добрый вор… Прижав ладонь ко рту, Бильбо поспешно отворачивается и устремляется к выходу. - Торин! – метнувшись к кровати, Двалин рывком откидывает одеяло, уставившись на пропитанные кровью бинты. Торин с усилием приподнимает веки. - И ты… - он улыбается уголком рта и пытается протянуть руку. - Не смей, - рычит Двалин, поспешно снимая повязку слой за слоем. – Даже не думай прощаться! Рука бессильно падает на постель. - Оин! Старый лекарь мгновенно оказывается рядом, оттесняя Двалина в сторону. - Плохо дело, - он наклоняется над Торином. – Зови мага. Быстро! Таркун обнаруживается возле самого входа рядом с Бильбо. Он исчезает внутри, и Двалин какое-то время стоит, отрешенно разглядывая опустившийся на место полог, но все, что он видит - как падает на постель рука, белая как мел на фоне медвежьего меха. - Мне так жаль… - раздается за спиной сдавленный голос. Двалин поворачивается и тонет в блестящих глазах Бильбо. Нижняя губа у него дрожит, и две тонкие дорожки прочерчивают грязные щеки, размывая кровь и сажу. – Так жаль… Двалину невыносимо хочется заткнуть ему рот, чтобы не говорил, чтоб даже думать не смел, потому что этого не может случиться. Не может. Не может… Придя в себя, он обнаруживает, что трясет хоббита за плечи, а тот болтается в его руках тряпичной куклой. Двалин отшатывается от него, словно обжегшись, и натыкается на полный ужаса взгляд, устремленный на его ладони. Ладони, с которых стекают на снег густые капли крови… Двалин рывком садится на кровати, загнанно дыша. Сердце бешено колотится о ребра, словно хочет вырваться наружу. Разжав крепко сжимающие одеяло ладони, он вытягивает их перед собой, напряженно вглядываясь в темные контуры. Огонь в очаге давно прогорел, и в тусклом свете луны, падающем из высокого окна, все кажется серым, призрачно светящимся, как полотно эльфийских хламид. И его руки тоже серые, чуть желтоватые, и на них нет никаких пятен. Это просто сон. Дыхание постепенно выравнивается, и он укладывается обратно, уставившись в потолок. Этот сон снится ему уже не первый раз. И умом он понимает, что Торин жив, что идет на поправку, что со дня на день пошлет Оина ко всем барлогам и сбежит из лазарета… Но во сне снова и снова безжизненно падает на одеяло белая как мел рука, и каждый раз с этим движением обрывается его собственная жизнь. И опять кровь, его кровь капает с ладоней… Двалин вздыхает и закидывает руки за голову. Сна ни в одном глазу. Кошмар с завидным постоянством приходит посреди ночи, оставляя его ворочаться с боку на бок и бороться с идиотским желанием пойти и проверить, как там Торин. Там наверху луна выходит из-за облаков, и тени становятся гуще, а контуры четче. Он все никак не может привыкнуть ни к зеленоватому мрамору стен, ни к высоте потолков, ни к эреборской резьбе на камине – ко всему, о чем они так долго мечтали, к чему стремились все эти годы. Что, если это тоже сон? Что, если он откроет глаза, и окажется в полутемной палатке, а на его руках будут кровавые потеки… Двалин садится и нашаривает сапоги. В этот час в коридорах никого. Он отворяет дверь и, стараясь ступать бесшумно, делает несколько шагов. Торин лежит на спине, разметав волосы по подушке. В лунном свете отчетливо виден тонкий шрам, пересекающий бровь и спускающийся к носу. - Прям, как у Двалина, - весело подмигивает Кили. - Вас же теперь не отличить… У него их все равно больше. Мелкие и длинные, ровные и бугристые, от стрел, клинков, клыков… У Торина страшнее. Толстые вспухшие борозды на месте ран, любая из которых могла стать смертельной. Иногда ему кажется, что тянущую боль от этих рубцов он чувствует сильнее, чем от собственных. Двалин вытягивает шею, вглядываясь в лежащую на животе руку в попытке уловить, как она поднимается и опускается в такт дыханию. Пошевелившись, Торин поворачивает голову набок. Двалин облегченно вздыхает, только сейчас понимая, что все это время стоял, затаив дыхание. Слабонервный мудак. Теперь бы выйти незаметно, пока не проснулся. - Двалин?.. - Торин сонно моргает, приподнявшись на локте. Можно, конечно, сказать, что послышалось что-то подозрительное. Или, что разболелись старые раны, и решил заглянуть в лазарет за настойкой… - …ложись ты уже, - Торин откидывает край одеяла и поворачивается набок, подгребая под себя подушку. Двалин стоит посреди комнаты, разглядывая белеющую в темноте спину Торина, и чувствует себя полным идиотом. Самое лучшее сейчас – повернуться и уйти. Утром все равно не миновать вопросов, и дай Махал, чтоб только от узбада. Из двери тянет холодом и Торин передергивает плечами. Плюнув, Двалин направляется к постели и, стащив сапоги, осторожно умащивается на узкой, явно не предназначенной для двоих койке. Торин фыркает и, нашарив его руку, тянет на себя. Поймав ладонью мерное сердцебиение, Двалин закрывает глаза и прижимается теснее, уткнувшись носом в спрятанное за волосами ухо. Сны уйдут, они всегда уходят. А это останется.