Сомнус

      Замерли вросшие в землю светофоры. Льётся медом свет от фонарей, растекается по асфальту, к ногам на перекрестке, касается щек и замирает отблеском на волосах. Шелестит сонная листва, отвечая теплому ветру.       - Время остановилось, - произносит Ниикура, и чувствует на себе взгляд Тошимасы. – Я часто бывал здесь после работы. Тут всегда так - бермудский треугольник в центре города, - смотрит на него и вдруг улыбается. - Садись.       - Здесь?       - Да, прям здесь.       Ниикура опускается на асфальт первым, подавая пример. Отряхивает руки друг о друга, и достает из кармана конфету, шелестит фантиком.       - Вот увидишь – ни одной машины не появится. М? – протягивает ещё одну Тошии.       Хара берет конфету за другой конец фантика, благодарно улыбается, но не раскрывает, сжимая в кулаке. Догадывается, что Ниикура недавно бросил курить, и судя по тому, что не пил в кафе – бросил и это. Тишина и свежесть вечера, перекресток, теплый асфальт. Каору мнет бумажку в пальцах, скрестив под собой ноги. И что-то в этом человеке подсказывает Тошимасе, что изменилось немного немало, но всё.       - Скажи. Будь ты свободным от тела, чтобы сейчас делал?       - Это сложный вопрос, - отзывается Хара.       - Я не тороплю с ответом.       Закрывает глаза и поднимает подбородок. Прислушивается.       - М. Первое, что приходит в голову – я бы не знал прошлого. А всё, что бы делал, это носился по пространству: сквозь него, по нему, вне него. Наверное, ничего бы не было. То есть, вообще ничего.       Открывает глаза, убирает с лица щекочущие волосы.       - А ты?       - А я бы создал из ничего - всё.       Сухую кожу рук под воду. Холод. Чувство, что сдался и не боролся; как будто сдаться было одним единственным способом спасти и себя, и его. А Тоору больше не звонит. На часах начало первого, метро закрыто. Это место кажется отдаленно знакомым. Все здесь словно уже побывало в памяти. Трудно ориентироваться, трудно дышать. Каору стоит сзади, вытирает руки. Оборачивается, чтобы взять другой конец полотенца. Нужно остановиться, но оба продолжают мять ткань.       - Кофе?       Неловкая и уже замеченная прежде улыбка.       - С сахаром? – останавливает его руку в своей.       Прошибает жадность, и поднимает глаза, догадываясь, как неадекватен взгляд. Улавливает тонкий запах Каору. Проскальзывает его образ у кухонного стола с чашкой горячего, с сахаром на блюде. «Ты сварил его… для меня?» и тот усмехнется. Конечно. Он не читает Борхеса, не так часто и раздражительно молчит, о нем не устаешь думать. Его можно идеализировать, ему можно простить. А Тоору – уже нет. Он прост, как данность, обливающая дождем, потому что небо хмурилось с ночи. Он тот, с кем можно жить, но всего секунду, а это другое… Выдыхая:       - Обними.