Очаровательное создание

– …и-и-и-и обзывают, – Аюшта чуть помедлила, выдерживая паузу, словно ей воздуха не хватало, чтобы произнести это последнее слово, затем протяжно, заикаясь и с придыханием, выдавила, наконец: – ко-ко… козо-о-о-ой… Слезы фонтанчиками брызгали в разные стороны. Ансамбль крошечных духов мелодично вторил Аюште – лесная мелюзга с удовольствием хороводила вокруг плачущей хранительницы. Она была падка на любые ярко окрашенные эмоции и любила выражать сочувствие слезами так же сильно, как и заливаться радостным смехом в пылу битвы. Вконец одуревший Лион сжал голову могучими ладонями и встряхнулся. Это не помогло. Плач Аюшты оказывал какое-то очень странное действие на всех, кто имел несчастье находиться в непосредственной близости. Даже маска Юрнеро, казалось, не выдерживала подобного напряжения. И Лион почти готов был поклясться, что вырезанное на ней навечно неколебимое выражение готово дрогнуть под воздействием лесных чар. Сидевший по левую руку от Юрнеро Кункка был уже совсем плох и методично долбился лбом о деревянную столешницу трактира. Если бы Лиону не было так плохо, он бы, наверное, подошел и помог Кункке посильнее приложиться головой – чтоб не мучился. Но Лиону было совсем-совсем плохо. И Кункка долбился до тех пор, пока откуда-то из темноты не вынырнул Левиафан и не цапнул его за шиворот. Кункка не сопротивлялся, и Левиафан поволок свою жертву куда-то в уголок: то ли за тем, чтобы припомнить какой старый должок, то ли еще за чем. Но в любом случае, проводив их взглядом, Лион почти позавидовал – кто б и его так же утащил куда подальше отсюда. Аюшта страдала совершенно искренне. Подробно рассказывала и объясняла, почему она не коза, демонстрировала пятнистые бока, цокала копытцами, сама снова и снова убеждалась в своей правоте – и ревела от этого вдвое сильнее. Когда поток слез и слов начал иссякать, а крохотные духи леса, наплакавшись вволю, утомились и уснули, до Аюшты потихоньку начало доходить, что таверна опустела. Все просто-напросто незаметно ускользнули, пока она рассказывала! Бесчувственные твари! Аюшта горестно икнула, не в силах решить, то ли разреветься снова, то ли поберечь силы для более благодарной публики. И поняла, что ошиблась. Ускользнули не все. Просто лесная дщерь была настолько погружена в свои переживания, так страстно желала, чтобы ее жалели, что не заметила, когда ее действительно начали жалеть. Бросив взгляд за спину, она и в самом деле обнаружила ту единственную участливую родственную душу, не сбежавшую с остальными: по волосам ее, держась сбоку, ненавязчиво гладила Медуза. Смущенная Аюшта, неловко развернувшись всем корпусом, попятилась. Горгона не входила в число ее подружек, с которыми весело было поболтать о том, о сем. Горгона вообще не входила в число подружек. Ничьих. Наверное. На самом деле, Аюшта не знала, какие там у них, на той стороне, порядки. Сейчас горгона улыбалась. Если можно было назвать улыбкой кошмарный оскал уродливого лица. Пожалуй, она даже улыбалась светло и грустно, словно слезы Аюшты напомнили ей о чем-то сентиментально-далеком, случившемся с ней еще в прошлой жизни. – Ты чего? – пискнула Аюшта, подобравшись и даже рассердившись слегка. – Зачем дразнишься? Медуза многозначительно хмыкнула, поднялась с места и неторопливо выпрямилась во весь рост, возвысившись так, что Аюшта нахмурилась сильнее. Хвост Медузы заструился по полу. – У меня хвост, – величественно сообщила она, – у тебя хвост. Я не дразнюсь. Я понимаю тебя. Аюшта растерялась. Подумала, наклонив голову набок, затем энергично мотнула ею из стороны в сторону – рыжие кудряшки взметнулись в воздух: – Нет. У меня есть ноги. А у тебя ног нет. – Но я понимаю, что я – не змея, а ты – не коза. Аюшта надула губки. Возразить было нечего – и ей это не понравилось. Звонко топнув по деревянному полу, она гордо вздернула носик, отвернулась и в два прыжка очутилась у выхода. Даже если захочет, Медуза никогда ее не догонит! Но Медуза не хотела. Когда-то она думала, что любая красота станет жутко бесить ее, но сейчас понимала, что ни Лина, ни Рилай, ни уж тем более Аюшта не вызывают в ней ни раздражения, ни зависти. Проводив взглядом мелькнувший напоследок в дверях дерзкий хвостик, она улыбнулась своим мыслям и почти ласково сказала вслух: – Очаровательное создание.