Катарсис

По мере приближения к Сейрейтею все тяжелее становился пропитанный гарью воздух. Сигналы от отрядов связи с трудом пробивались сквозь толщу помех и шумов, но уже исходя из тех клочков информации, что удавалось уловить, было ясно, что ситуация складывалась критическая. Юмичика бросил короткий взгляд на своего спутника, шумно дышавшего от быстрых перемещений. Изможденное, бледное лицо было абсолютно непроницаемым, будто каменная маска. Впрочем, брюнет прекрасно знал, какая буря скрывалась под ней. За столько лет, проведенных бок о бок с Иккаку, он прекрасно научился распознавать его даже по мимолетной, едва уловимой мимике, блеску во взгляде, движениям, казалось бы, ничего не значащим… Он научился чувствовать напарника как самого себя. Может быть, именно поэтому внутри у пятого офицера тоже пылал огонь, яростный и безжалостно палящий, остановить который смогли бы лишь пятна вражеской крови на косоде да предсмертные крики ублюдков, посмевших так вероломно напасть на мирно дремлющий Сейрейтей. – Не отставай, – голос Иккаку зазвучал хрипло, и сам он поморщился от рези в пересохшем горле, – уже почти… Юмичика молча кивнул, ускорившись насколько позволяли ноющие мышцы. У него уже свистело в ушах и ломило виски. Все-таки, к таким марафонам он не привык. Лететь на всех парах практически из шестидесятого района, бросив на полпути сбор улик… Они абсолютно не были к такому готовы. Черт возьми, да никто и предположить не мог, что все повернется именно так! Что шинигами будут давить как мошек, а Сейретей – крушить, будто это не цитадель, окруженная десятками барьеров, а карточный домик! Еще несколько быстрых рывков, и за кронами расступающихся деревьев стали видны столбы дыма, клубящиеся над горящими зданиями. Юмичика только зубами скрипнул с отчаянной злостью и буквально через несколько шагов наткнулся на первый обезглавленный труп, лежавший прямо посреди дороги, будто приглашая выживших на их пути в кромешный ад. Постепенно запах крови стал бить в нос сильнее, оставляя металлический привкус. У Юмичики аж вязкий ком к горлу подступил, душа и грозясь вывернуть желудок наизнанку от тошнотворности открывающейся картины. Располовиненные тела, узлы выпотрошенных кишок, смрад и сладковатая гниль... Квинси постарались на славу. Оторвались по полной программе, потешив любовно взращенную в самом сердце ненависть к шинигами. Квинси не знали пощады. Им неведомо было слово «жалость». Потому что единственной целью, с которой они пришли сюда, было тотальное уничтожение шинигами. Страшная месть за обиды прошлого. Внезапно шум и помехи на линии связи исчезли. Раздался тихий голос, глухой и механический. Будто из него все эмоции вытянули. – Враги покинули Общество Душ. Наши потери… Катастрофические. Практически весь Сейрейтей уничтожен, – в динамике раздался едва слышный вздох, – главнокомандующий… Мёртв. Конец связи. Юмичика сбавил темп, постепенно замедляя шаг и останавливаясь посреди залитой кровью поляны, на которой совсем недавно, считаные минуты назад, кипела битва. Битва, в которой они могли хоть чем-то помочь. Но не успели. – Иккаку, стой… – офицер собственного голоса не узнал, настолько неестественно спокойно он звучал по сравнению со рвущей его изнутри болью. – Мы опоздали. Опоздали… Проклятье… Проклятье! Тихих слов хватило, чтобы третий офицер тоже остановился, сняв с уха передатчик и глядя на него стекленеющими глазами. Пустыми, будто тихая морская гладь перед сокрушительной бурей. Юмичика невольно выцепил его взгляд и почувствовал вместе с мелкой дрожью, прошедшей по телу, как внутри у него всё опустилось. Такого Иккаку он боялся больше всего. Такого Иккаку он видел лишь раз и предпочел бы забыть этот день как страшный сон. – Ублюдки! – взревел третий офицер в повисшей тишине, и коммуникатор полетел в ствол рядом стоящего дерева. Механизм издал жалобный скрипящий звук, полыхнул искорками пару раз и отключился, исказив напоследок слабую волну передачи. – Твари! Сволочи! Юмичика от каждого вскрика болезненно морщился. Иккаку ревел, как раненое животное, расплескивая вокруг неконтролируемую ярость. Ярость за павших товарищей. За унижение. За собственное бессилие и неспособность что-то изменить. Юмичика чувствовал то же самое, с той лишь разницей, что кричать ему не хотелось. Не было сил. Сокрушительное поражение тяжелым камнем повисло на его душе, притупляя яркость эмоций серой апатией, обволакивающей в кокон отстраненного равнодушия. Если информация была правдива, и шинигами не победили ни в одной схватке, то им просто больше не на что было рассчитывать. Оставалось лишь умереть без страха и с честью, с обнаженным клинком в руках. Впрочем, разве не об этом они с Иккаку практически всю свою жизнь мечтали? Хах. Да будь проклята эта ирония! Когда мечта рассеивается перед реальной угрозой умереть, становится уже не до смеха и бравурных речей, подкрепленных размахиваниями обнаженного зампакто. Юмичике хочется жить. Уж точно не лежать выпотрошенной тушкой под ногами вторженцев, особенно, когда самый его близкий и родной человек безрассудно ломится в бой. И ведь не перенаправишь его доводами разума, и не остановишь прямо перед ловушкой, которую тот упорно отказывается замечать на пути к жару битвы. Юмичика нервно усмехнулся своим мыслям, подходя к притихшему партнеру. Он рублеными движениями перемещался от одного из десятка трупов к другому, с каким-то наивным отчаянием пытаясь нащупать на охладевших телах пульс. – У них у всех уже духовная энергия пропала, – произнёс пятый офицер, чуть скривившись от запаха крови, – это бессмысле… – Заткнись. Юмичика замер на полуслове. – Если бы ты не копался с этими треклятыми уликами, мы могли бы успеть. Понимаешь, Юмичика? Мы могли бы, мать твою, успеть! Пятый офицер не успел среагировать. Крепкие пальцы с силой сжали ткань на его груди в кулак и припечатали спиной к дереву, отрывая тонкую фигурку от земли так, что Юмичика её только кончиками пальцев касался. Полыхающий взгляд карих глаз его парализовал. Не как обычно, гипнотизируя, завлекая своей глубиной и пробуждая в сердце офицера смесь похоти и нежности. Совсем не как обычно. Пугая. Будто перед ним сейчас находился хищник, готовый в любую секунду к прыжку, чтобы спустя мгновение уже рвать его на части. – Я не… – протест Юмичики задохнулся в хрипе, когда пальцы, отпустив измятое косоде, стиснули его горло. – Я сказал, заткнись! Небо качнулось, и Юмичика оказался повален на землю грубым рывком, впечатываясь щекой в смердящую лужу крови. Светлый пух на ресницах тут же слипся, а правый глаз заволокло черным. Брюнет отчаянно затрепыхался, откашливаясь, и Иккаку перевернул любовника на спину, вцепившись пальцами в его плечи. – Просто помолчи… Хорошо? – сухие губы впились в него жадным, кусачим поцелуем, скорее, чтобы заткнуть. Иккаку никогда не был с ним нежен в постели. Впрочем, Юмичика и сам к любовным ласкам и мягкости в отношениях не стремился, во всем и всю жизнь подстраиваясь под напарника. Иккаку любил сражаться – Юмичика перенял от него эту любовь, впитав в себя чувства тогда еще просто друга, как губка. Тот решил поступить в академию шинигами, и Юмичика, не раздумывая ни секунды, последовал за ним, заставив себя смириться со строгой военной дисциплиной и бесконечными изнуряющими тренировками, претившими его изнеженной натуре. Тот любил грубость, переходящую в жестокость в постели – Юмичика научился получать от них искреннее удовольствие и отдаваться со всей своей чувственностью, полностью и без остатка. Острые клыки чуть прикусили губу пятого офицера, и сквозь шорох ткани раздался его тихий, приглушенный стон. Шершавые пальцы прошлись по вялой плоти и скользнули вверх, грубо сдавливая и удерживая талию, чтобы не позволить жертве выскользнуть по счастливой для себя случайности. Толчки были сухими, болезненными, быстрыми. Иккаку не дал партнёру возможности привыкнуть. Сразу начал двигаться, нависая над его лицом и перехватывая свободной рукой тонкие запястья над темноволосой макушкой. Иккаку порой напоминал своему любовнику вулкан. Огнедышащее жерло, готовое в любой момент взорваться, погребая всё и всех вокруг себя под слоем лавы и пепла. Он был несдержанным, диким, необузданным. Он совершенно не умел контролировать свои эмоции, разбрасываясь ими направо и налево. Он был треклятым эгоистом, думающим в первую очередь о себе, прямо как сейчас, вбиваясь в податливое, выгибающееся от смеси извращенного удовольствия и боли, тело. Но именно за это Юмичика и любил его. За его яркость. За дух воина и завоевателя. Иккаку был бойцом везде, и на поле боя, и в отношениях, каждый раз прогибая под себя упрямо сопротивляющегося и своевольного любовника. Именно за это Юмичика и любил его. И именно поэтому он понимал, почему тот поступил с ним так сейчас, поимев, подчиняясь первобытным инстинктам, прямо посреди груды трупов. Катарсис. Эмоциональный взрыв, фантастический по своей силе, от которого все рамки разумного к чертям полопались и осыпались битым стеклом. Вся боль, тоска, страх, накопившиеся на душе, выплеснулись наружу неудержимым потоком под аккомпанемент соприкасающихся тел и шумного, рваного дыхания. И это было неоценимо. Это было запредельно. Это было тошнотворно и прекрасно одновременно.

***

Над крышами полуразрушенных бараков еще видны были струйки дыма. Погребальные костры жгли наспех, да и вообще вся прощальная церемония прошла как-то скомкано. Слишком много дел свалилось на плечи оставшихся в живых. Слишком много нужно было предпринять, чтобы хоть как-то укрепить оборону и переформировать поредевшие отряды. Слишком… – Как думаешь… Что будет дальше, Иккаку? Офицер откинул назад влажные после наспех принятого душа волосы и перевел взгляд на партнера. Тот угрюмо гипнотизировал золотистую от заходящего солнца линию горизонта и, услышав вкрадчивый голос над своим ухом, чуть вздрогнул от неожиданности. – Сражение, – Иккаку пожал плечами и непривычно нежно, будто извиняясь за произошедшее утром, коснулся ладони Юмичики и переплел с ним пальцы. – Мы выстоим, Юми. Что, есть какие-то сомнения? Брюнет помотал головой и улыбнулся краешками губ. Статичность, уверенность и привкус горечи от утраты. Да, наверное, именно это он чувствовал после столь сильного всплеска эмоций. Произошедшего уже не изменить. Осталось лишь идти вперед, с клинком наготове. Главное, что Иккаку рядом с ним, плечом к плечу. Так было всегда, и ничего не изменится. От осознания этой простой истины становится хорошо... Они выстоят. Обязательно выстоят.