I've got fire for a heart Вместо сердца у меня пылает огонь, I'm not scared of the dark Я не боюсь темноты, You've never seen it look so easy В ней нет ничего страшного.
Бормоча себе под нос незамысловатую песенку, я едва сдерживаю сумасшедшую улыбку, направляясь в пентхаус. Внутри клокочет адреналин, и его искристые порывы мне с трудом удаётся сдерживать. Пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, я распахиваю дверь. И тут же натыкаюсь на взволнованный взгляд Китнисс, нервно заламывающей руки. - Как всё прошло? Подойдя к ней, я уверенно целую её губы. Во рту появляется привкус крови – она искусала их до невозможного. Опять. - Ты зря волновалась, солнышко, - шепчу ей в ухо и чувствую, как она обмякает в моих руках. – Всё отлично. - Ты серьезно? - Серьезнее некуда. Быстро поцеловав её в лоб, я иду переодеваться. Весь обед Китнисс не спускает с меня глаз, и у меня невольно появляется ощущение, что она боится, что моргнёт – и я рассеюсь, как утренний туман. Протянув руку, я касаюсь её холодных пальцев, и она тут же вздрагивает, хватаясь за мою ладонь. - Ты в порядке? - Конечно, - робкая улыбка завладевает её губами, и на щечках появляется едва заметный румянец. Нежность к этому кроткому созданию, внутри которого прячется неукротимая охотница, делает слишком нетерпимой боль грядущей потери. Не моргнув глазом, я возвращаюсь к обеду. - Что вы делали на индивидуальном показе? – интересуется Хеймитч. - Пит учил меня метать ножи, - пожимает плечами моя бывшая одноклассница. – Вот я и снесла парочку манекенов. Пару раз промахнулась, но это было в конце, так что, надеюсь, хотя бы шестерка мне обеспечена. - Ты только метала ножи? – тихо спрашивает Китнисс. - Ну, я ещё немного поработала с растениями – в них я немного разбираюсь. Вот и всё, - грустно улыбается девушка. – А что насчёт тебя, Пит? - Маленькая шалость, - чуть жестче обычного улыбаюсь я. – Ничего особенного. Я рисовал. - Рисовал? – переспрашивает Эффи, вытирая кончики губ салфеткой. – И что же ты рисовал? - Человека, - кажется, я совсем близок к тому, чтобы расхохотаться в голос. А вот Китнисс мои слова вообще не радуют – её лицо становится все бледнее и бледнее. Неужели она вспоминает свой поступок? Я-то как невинный мальчик всего лишь немного испачкал краской один из манекенов… - Кого ты нарисовал, Пит? – глухо спрашивает девушка, и её серые глаза тревожно мерцают в свете ламп. - Потом расскажет. Сейчас пойдём смотреть оценки, - прерывает её на полуслове ментор. Не отпуская её руки, я иду к дивану, после чего усаживаюсь у её ног, на пушистом ковре. Цезарь Фликерман лепечет вступительную речь, и я не могу дождаться результатов. Сработала ли моя уловка? Начислят ли Делли больше баллов? Или всё, что я сделал, напрасно, и я лишь добровольно подписал право стать первой жертвой на грядущей Арене? Словно во сне, я слушаю оценки других трибутов. Одиннадцать баллов у трибута Четвертого, вызвавшегося за своего племянника – Финник Одейр, живая легенда Панема, один из самых молодых Победителей. Никому не удавалось победить в четырнадцать лет, а он смог. И было это десять лет назад. Что же этот парень умеет теперь? Задача вернуть Делли домой усложняется с каждой секундой все больше и больше. - Пит, расскажи мне, пока не поздно, - просит Китнисс, ласково перебирая мои волосы. Сгребая её в охапку, я поудобнее устраиваюсь на полу, ощущая грудью её напряжённую и прямую, как палка, спину. - Всё нормально, Китнисс. Не волнуйся, хорошо? - Пит… - Тшш, - приложив к губам палец, я киваю на экран. – Все вопросы потом. Вздохнув, она продолжает смотреть. Череда шестёрок, семерок и пятёрок неожиданно прерывается восьмёркой. Тоже бывшая победительница. И тоже вышла за свою дальнюю родственницу. Джоанна Мейсон – хладнокровная убийца, прикинувшаяся кроткой овечкой. Только вот теперь не то положение – весь Панем знает о том, кто она такая. И на что способна. - Пит Мелларк, Дистрикт-12, - объявляет механический голос из телевизора. – Десять баллов. На мою спину обрушивается град похлопываний, а я, оглушённый, пытаюсь понять, как такое могло произойти. - Делли Картрайт, Дистрикт-12. Семь баллов. Семерка- вполне неплохая оценка, но мои десять… Неужели всегда вознаграждается наглость и смелость, граничащая с сумасшествием? Это прошло с Китнисс, это сработало со мной… В чём же дело? - Не знаю, что ты делал, но это определенно сработало. Десять! Поздравляю, малыш, - криво улыбается Хеймитч, * * * В утро интервью команда подготовки будит нас бессовестно рано, громко возмущаясь тому, что я в комнате Китнисс. - Удачи, - сонно говорит Китнисс с соседней подушки. – Они ещё поизмываются над тобой, так что она тебе понадобится, - девушка хихикает и снова проваливается в сон. - Люблю тебя, - поцеловав её в макушку, я натягиваю халат и, сопровождаемый строгими взглядами стилистов, возвращаюсь в свою комнату. - Это неприемлемо, Пит, - строго говорит Эффи, возглавляющая мою личную инквизицию. – Мне кажется, что хотя бы здесь можно было бы соблюдать приличия! - Извини, - как будто бы мои извинения хоть на грамм виновны. - Ладно. Наслаждайтесь последними днями, - жёстко говорит она и уходит. - Не слушай её. Она просто расстроена. Мы знаем, что Китнисс дорога ей, - шепчет размалёванный парень с малиновым ирокезом. – Порция не говорила о том, какой костюм будет в этом году у Одиннадцатого? Вивьен шепнула, что грандиозным. Они использовали сливовый и малиновый – убийственная смесь, - хохочет он. А я пытаюсь отключиться. Тихий гул каких-то приборов срабатывает в качестве колыбельной. Я морщусь, когда действия стилистов начинают причинять едва заметную боль, но это терпимо – вдобавок, я слишком устал, выматывая себя на тренировках. - Пит? Казалось, прошло пару секунд, а меня уже возвращает в реальность голос Порции. - Я проспал? - Почти. Бессонная ночка? – сочувственно улыбается она. - Немного. Я, конечно, готовился к Арене, выматывая себя в лесу и пекарне, но капитолийский тренировочный центр ни в какое сравнение с этим не идёт. Мои мышцы ныли полночи, и Китнисс пришлось делать мне массаж, прежде чем она смогла уснуть без моих стонов, - сонно потирая глаза, делюсь я. - Вот бедняга! - И не говори. Мне тоже её жаль, - улыбнувшись, я снова поворачиваюсь к капитолийке. - Вообще-то, я про тебя, - смеётся она. – Но вернёмся к нашим проблемам. Итак, готов увидеть свой костюм для интервью? - Полностью вверяюсь тебе, - развожу руками я. И не лгу ни в единой букве. И ожидания себя оправдывают. Белоснежный костюм с черной розой на лацкане. Просто и лаконично. Ничего лишнего – и в то же время все на месте. - Предполагается, что я невинен как дитя? – выгибаю бровь. Она пожимает плечами. - Предполагается, что ты жених, свадьба которого сорвалась из-за Бойни. Чёрная роза здесь вполне к месту, мне кажется, - грустно улыбается она. – Не возражаешь? - Я бы возразил, будь роза белой – это породнило бы меня и президента. Поэтому чёрная роза куда как лучше, - усмехаюсь я. Выгнав остальных, Порция самостоятельно доводит меня до совершенства. Забрызгав мои волосы лаком до состояния камня, она приводит в порядок моё лицо. Кисточки щекочут щеки и нос, и я нечаянно чихаю, тут же закрывая глаза и содрогаясь всем телом. - Прости, - поспешно извиняюсь, когда Порция с задумчивым видом откладывает кисточку. - Аллергия? – обеспокоенно спрашивает девушка. - Нет, вряд ли. Просто кисточки… Щекотно, - пытаюсь объясниться и чихаю заново. – Или это действительно аллергия. Не представлялось случая узнать. - Китнисс не нравится косметика? - В Двенадцатом с этим явные проблемы, но она не поклонница красок. Она красива своей естественной красотой, и это то, что у неё не отнять, - кажется, я расплываюсь в улыбке. Порция присаживается на краешек кресла и склоняет голову на плечо. – Представляешь, её даже в платье увидеть можно было только в день Жатвы. - Это легко представить, - усмехается стилист. - Ты готов к интервью? - Пудрить мозги я всегда в состоянии, - усмехнувшись, я встаю с кресла. – Могу идти? - Можешь. Стой! Помни про свой статус, Пит. Может, жители Капитолия и выглядят не слишком белыми и пушистыми в глазах жителей Дистриктов, но и среди нас есть те, кто достоин уважения. - Это ты сейчас к чему? – подозрительно прищуриваюсь я. - Да так. Поразмышляй перед интервью, хорошо? Дождавшись моего кивка, девушка обнимает меня со всей искренностью, а после отпускает, подталкивая к выходу из комнаты, где меня уже ждёт Китнисс. При виде её я просто теряю дар речи.All these lights Все эти огни They can't blind me Не могут ослепить меня. With your love Ты любишь меня, Nobody can drag me down И потому никто не в силах сломить меня.
Распущенные по плечам тёмные волосы слегка завиваются на концах. Блестящие пряди ровными локонами спадают на плечи и спину, совсем не закрывая платья, которое воистину прекрасно: простое, белое, невинное. И длина потрясающая: чуть-чуть выше колена. - Ты похожа на невесту. - А ты – на жениха, - чуть улыбнувшись, говорит Эвердин. - Вы ментор и трибут, не забывайте об этом, - подливает масло в огонь Хеймитч. У Эффи глаза на мокром месте, а на команды подготовки я и смотреть не хочу – мне надоел вид слёз. Ничего не имею против выражения чувств, но зачем понапрасну повышать уровень влажности воздуха? Это и без нас сделает природа. - Приговоренный к смерти и добровольный мученик, - саркастически выплевывает Китнисс. Хмурится. Морщит нос, а потом снова натягивает на лицо вежливую улыбку. Взяв под руку Хеймитча, она старается не смотреть а меня. Вообще. Изящная ладошка в белой кружевной перчатке без пальцев бледнее самой перчатки, но я замечаю на её безымянном пальце то самое кольцо, что когда-то надел у камина. Сам. Распределение названных ролей она предоставляет каждому из нас. В груди скребется непонятная смиренность и обреченность: несмотря на все мои попытки, она так и не простила мой выбор. Добровольный мученик – это наверняка про меня. Но почему же тогда она – приговоренная к смерти? Или в ее словах есть тайный смысл, не понятный никому, кроме, очевидно, самой Китнисс? - Нам пора, - объявляет Эффи, и Делли подскакивает с дивана. На ней длинное струящееся чёрное платье, которое сужает её фигуру и приоткрывает все, от чего мужчины всех возрастов должны сворачивать шеи, глядя вслед моей школьной подруге. - Чудно выглядишь, - широко улыбнувшись, замечаю я. - Спасибо. Платье чудесное, Цинна, - искренне благодарит девушка и тоже улыбается мне. У нее дергается глаз, и я списываю это на волнение. Китнисс не произносит ни звука. * * * Опасную игру способен вести лишь тот, кому больше нечего терять. Все начинается слезами и заканчивается ими же. У меня пару раз даже пролетела мысль: а не собираются ли родственники тех, чьи имена со страхом и омерзением мы произносим в Котле, затопить столицу слезами? Каждый из них выдает слезливую историю о том, как добр был к ним и их родным Капитолий, какая привилегия это – участие в легендарной Квартальной Бойне, как они счастливы попасть сюда – просто уши в трубочку сворачиваются слушать такое. Разнообразие привносит бывший Победитель – Финник Одейр. Настойчиво уговаривая своего племянника не чувствовать вину за то, что дядя вызвался за него на Арену, он ловко сводит разговор в похожее на западню русло: ещё бы, красавчик, секс-символ Капитолия – и вдруг прощается с публикой, которая обожает его от макушки до пят. Тут уж кто угодно из его фанатов начнёт рыдать – и, словно в подтверждение своих мыслей, я слышу всхлипывания из зала. Неудивительно! Соперничать с Финником Одейром отважится лишь чокнутый. Шум восторгов немного стихает. Пятый, Шестой… Лица, знакомые мне по Турам Победителей, которые я тайком смотрел мальчишкой, сменяются, но бурных восторгов не вызывают. Ещё бы! Жёлтые, сколько бы ни старались стилисты это исправить, похожие на сморщенные печеные яблоки люди почему-то не приятны напомаженным жителям столицы. Зато очередную волну аплодисментов принимает трибут Седьмого – Джоанна Мейсон. Ещё одна Победительница, ещё один смертельно опасный соперник… Во что же я ввязался?Nobody can drag me down Никто не может сломить меня.
Когда моё имя произносит Цезарь Фликерман, я даже не волнуюсь. Всё просто. Ловушка, расставленная мною на индивидуальном показе, ещё не захлопнулась. Мне стоит лишь подложить приманку для Распорядителей, что я и собираюсь сделать. И первым шагом для всего этого будет самая обезоруживающая улыбка из всего моего арсенала. - Здравствуй, Цезарь. Шаг второй: расположить аудиторию к себе. Ничего не значащие шуточки про изысканные капитолийские закуски, вкус еды и необычные цвета «вырви-глаз». Немудреные слова, максимально точные формулировки – я словно паук, натягивающий паутину для жирных мух. - Думаю, если бы я имел возможность прожить ещё одну жизнь, то я выбрал бы Капитолий для этой цели, - моя улыбка непоколебимо, твёрдо держится на губах. Шаг третий: вплести ниточку грустной загадочности. - Но есть одно «но»… и оно разбивает мне сердце, - вкрадчиво, тихо произношу я, исподлобья глядя на навострившую уши аудиторию. Шаг четвертый: проявить эту ниточку, чтобы каждый прочувствовал терпкий вкус моей боли. Или хотя бы представил. - Знаешь, Цезарь, - тихо начинаю я, проникновенно глядя в зал, - словами не передать, как тяжело мне оставлять Китнисс одну, без поддержки. Особенно в такой момент. - Какой ещё момент? – удивляется ведущий. - Наша помолвка только-только состоялась – у меня постоянно такое чувство, что это было вчера, - а тут выясняется, что я вынужден оставить невесту. - Судьба порой несправедливо с нами обходится. Помнится, на своём интервью наша Огненная девушка обещала тебе, что вернётся. А что же скажешь ей ты? Спасибо, Цезарь, вопрос как раз что надо… - Я не стану говорить «прощай». Но, знаешь, в наших с Китнисс ситуациях есть небольшое различие: теперь нас не разделяет двенадцать дистриктов, и я хотел бы сказать ей пару слов. Не возражаешь, если мы пригласим её на сцену? По залу пробегают восторженные шепотки. Обаяние обаянием, но быть только обаятельным – словно сидеть на сухом пайке. Нужно быть изворотливее, хитрее: нужно распалить интерес ноткой интриги. - Я даже не знаю, - на моей памяти ведущий впервые растерялся. - Китнисс! Китнисс! – ревёт возбуждённая толпа. И даже президенту не усмирить это море ревущих глоток. Бледная до невозможности, моя несостоявшаяся невеста бредёт по проходу, поддерживаемая услужливым парнем из числа местных. Когда они поднимаются на сцену, я буквально вижу молнии беспокойства, которыми искрятся грозовые глаза любимой. «Что за цирк?» - читаю я по её губам. Осторожно глажу ладонью мягкую кожу щеки. Руку словно пронизывает миллиардами иголочек: все следят за каждым моим движением. You taught me how to be someone Только благодаря тебе я тот, кто я есть. - Китнисс. Нет, не так. Недостаточно проникновенно. Я должен заставить их сочувствовать и сопереживать мне, нам. Осторожно пустившись на колени, я беру тонкие ладони в свои дрожащие руки. - Ты самое дорогое, что есть в моей жизни. Миг, когда мы познакомились, был самой большой радостью и самой большой удачей в моей жизни. Прости за то, что так долго осознавал мои чувства к тебе. Знаю, нам суждено расстаться, но, обещаю, я сделаю всё, чтобы вернуться к тебе. Ведь клятва, которую я принёс тебе там, у нашего камина… она нерушима. Как и моя любовь. И я сделаю всё, чтобы вернуться к вам, - на этих словах я прижимаюсь лбом к её животу, и она вплетает тонкие пальцы в мои волосы. Сжимает их. Больно настолько, что на глазах выступают слёзы – похожие стоят и в её глазах, когда я поднимаю их, чтобы взглянуть на девушку. «Лжец». Она права. И боль в любимых глазах бьёт больнее любого снаряда. Но мне не стыдно: я обещал Делли, что помогу ей на Арене. Если не нашёл способа сделать это на интервью в пользу ей – сделаю в пользу себе. Мы союзники. Моя жизнь в обмен на ее – равноценно. Все, что спонсоры пришлют мне – верну ей. И не стоит смотреть на меня так, словно я предатель, Китнисс: я беру пример с тебя. Безрассудная храбрость и нескончаемая жажда справедливости – вот они, особенности жителей нашего Дистрикта, то, что стало нашей плотью и кровью, въелось в кости и проникло в голову. Тебе не спасти меня от самого себя, солнышко. А для себя я все решил. Что ценнее: жизнь одного или двух? Твой выбор, Китнисс. А я свой сделал.