Со вкусом морника

Enemy Враг, Familiar friend Знакомый друг, My beginning and my end Моё начало и мой конец.

Меня будит журчание воды. Протягивая пальцы к голове, я натыкаюсь на какую-то ткань. Пытаюсь ощупать голову, но дурацкая повязка мешает. Вздохнув, я прикрываю глаза от солнца и снова прокручиваю в голове… Стоп. Последние события. Нож в животе. Оскал Льюиса. Моё падение. Глаза распахиваются сами собой. Сжав в руке что-то холодное и металлическое, я оглядываюсь, стараясь не делать резких движений. Голова плывёт, и я не сразу распознаю угрозу, нависшую надо мной. - Китнисс! – облегчённо восклицает Льюис. Он присаживается передо мной на корточки, и я автоматически группируюсь, готовясь, если что, напасть. Закусив губу, не свожу с его лица пытливого взгляда. Пальцы крепко сжимают серебряную стрелу. Стрелять сейчас бесполезно – не развернуться. Ну и пусть! Резко, до боли в запястье, выбросив руку вперёд, я оставляю на его щеке глубокий порез. Кровь начинает сочиться на камни, а он ошарашенно смотрит мне в глаза. Не знаю, что он хочет там увидеть, но полыхающий пожар злости и обиды за собственную смерть… Смерть?! Так я же жива! Голова начинает идти кругом. - Ты чего, Эвердин? - Отойди, - прошу я. – Отойди от меня. - Я же помочь… - Я сказала: отойди! – по слогам цежу я. Он повинуется, не сводя с меня настороженных глаз. Что-то в их глубине трогает меня, но я не позволяю этому непонятному чувству расползтись, как сорняку, по моей крови. Сначала надо понять, что произошло. - Что произошло? - Ты мне всё лицо испортила, - ворчит он. - Льюис! – злюсь я. - Эвердин, - передразнивает он. – Ты два дня провалялась без сознания. Я нашёл тебя, когда у тебя кровь из носа лилась, а сама ты лежала, оглушённая, в воде. Профи ищут тебя. - Профи? - Парень из Второго, оба из Четвёртого… Первый умер сегодня утром. - Кто его убил? – сиплю я. Вязкое чувство в горле начинает пропадать, когда я прокашливаюсь. - Я. Потому что он слишком близко подобрался к тебе. Стянув губы в нить, я вздыхаю и пытаюсь рассмотреть истинные мотивы в словах парня, но, похоже, он не лжёт. Или просто хорошо маскируется? С Льюисом не скажешь однозначно. - Почему ты помогал профи выслеживать меня? – задаю мучащий меня вопрос. - Это был единственный путь увести их от тебя – втереться в доверие и водить за нос, - неуверенно выдавливает он улыбку и садится рядом на корточки. - Допустим, - я подтягиваюсь на руках, опираясь локтями о землю. Правый пронизывает острая боль, и я вскрикиваю, тут же умолкая и опасливо поглядывая по сторонам. Льюис бесцеремонно хватает меня за руку, за что получает ощутимый тычок по рёбрам.

Broken truth Искажённая правда, Whispering lies Лживый шёпот.

- Да что ж ты всё дерешься! – возмущается он. Я злобно сверкаю глазами, отползая от него подальше и коллекционируя синяки на своей многострадальной спине. – Два дня спала, мирная и хорошая, а как проснулась – мегера мегерой. Ну, что за несправедливость?! - Тебя никто не держит, - рычу я, садясь и снимая куртку. Ощупываю локоть, но не могу взглянуть. Беспомощно ощупав руку, я прижимаю ладонь к пылающей щеке. Брайан молча подходит и осматривает мою руку, не обращая внимания на злобные взгляды. - Это просто ушиб. Не вывих и не перелом, можешь не переживать. Нужно холодное что-нибудь приложить. - Спасибо за справку, - язвлю я. – Где прикажете искать лёд? - В своем сердце, - вздыхает Льюис. – Китнисс, я пытаюсь помочь. Убери колючки. Неужели то, что я защищал тебя два дня, не говорит тебе ни о чём? - Откуда мне знать, что это правда? – выгибаю бровь я. Его прохладные пальцы прощупывают мой локоть, и я снова шиплю: - Больно! - Прости! Засунь руку в воду. - Чтобы пока я однорукое беспомощное существо, ты оттяпал мне голову? Нет уж, спасибо, - саркастически замечаю сквозь зубы. - Почему ты никогда не слушаешь того, что тебе говорят?! Я. Не собираюсь. Тебя. Убивать. Ясно? – раздражается он. Я усмехаюсь. - Посмотрите-ка, кто вернулся. Влюблённый мальчик. Долго репетировал? – язвительно спрашиваю я, выгибая бровь. Он вздыхает и опускает голову. - Почему ты такая несносная? - Какая есть, - ядовито бросаю я и встаю на ноги. Меня слегка пошатывает, но это терпимо. Парочка глотков водички, и я снова смогу убежать. От назойливого «почти-поклонника», от воспоминаний о Руте, умершей здесь… - Сколько дней прошло? – спокойно спрашиваю я, надевая куртку. Льюис чешет затылок и смотрит на меня, не мигая. - Два дня. … умершей здесь два дня назад.

And it hurts again... И мне снова больно...

- И ты два дня пялился на спящую меня, - констатирую я. Дождавшись утвердительного неловкого кивка, небрежно прищуриваюсь, глядя на солнце и бросаю: - Извращенец. - Хватит! – кричит он. – Достала! В доли секунды оказавшись рядом, он крепко сжимает мои предплечья своими ладонями и накрывает мой рот своим. Какой. Мерзкий. Тип. Со всей злостью кусаю его нижнюю губу, резко отпихивая его обеими руками в грудь. - Ты что творишь? – воплю я, совсем теряя терпение. Вытираю кулаком губы и с ненавистью сдёргиваю лук с плеча. Мгновение – и в моих руках заряженный лук, острие стрелы упирается прямо туда, где бьётся погано-лживое сердце Льюиса. Он накрывает стрелу рукой, и я чувствую почти неуловимое движение, когда он легко вдавливает её себе в грудь. - Убей, - говорит он. – Убей, и ты уже никогда обо мне не услышишь. Я смотрю в его глаза, наполненные неподдельным равнодушием, и моя злость куда-то испаряется. Устало моргнув, я терзаю зубами нижнюю губу, решая, что всё-таки делать. Не придумав ничего лучшего, вскидываю на него глаза и, пристально вглядываясь, заключаю сделку с самой собой. - И что ты предлагаешь? - Не убьешь? - Успею ещё. Твои предложения? – раздраженная его спокойствием, спрашиваю я. Он протягивает мне руку для рукопожатия, а я так и застываю, чуть не уронив челюсть на мягкую, пахнущую утренним солнцем траву. Он предлагает… союз?! Видимо, пригрело солнышко и пережарило мальчику мозги. - Ты это что, серьёзно? – с удивлением киваю на его протянутую ладонь. - Вполне. Мне кажется, у нас неплохо выйдет. - Я не профи, - говорю я, настороженно изучая его лицо. – Я не собираюсь быть в союзничестве с тобой для того, чтобы кого-то выслеживать. Я одиночка – выживаю сама по себе. - Но одиночке порой можно свихнуться от этого самого одиночества, - не соглашается он. – А с напарником всегда есть о чём поболтать. Ну, или помолчать, если на то пошло…

And it finds me И это настигает меня, The fight inside is coursing through my veins Внутренняя борьба бежит по венам. And it's raging Она бушует, The fight inside is breaking me again Внутренняя борьба снова меня ломает...

Чувствуя кровь во рту, я прекращаю кусать свою нижнюю губу. Опустив лук, я несмело принимаю его ладонь, но второй рукой всё же крепко держу дрожащее от моих пальцев оружие. - Руки не распускать. Посмеешь поцеловать ещё раз – пристрелю, не глядя. Вздумаешь навести на меня профи, я расскажу им о лживом союзнике. И пристрелю. Это ясно? – спокойно сообщаю я, глядя в глаза визави. - Предельно, - осторожно отвечает он, явно напуганный моей настойчивостью и подозрительностью. - Вот и славно. Сейчас набираем воды и валим, пока на наш след не набрели, - решаю я и прислоняю бутыль к камням. – Ты не заметил никого? - Значит, ты главная? - Что-то не устраивает? – спрашиваю я, тоном прекрасно давая понять, что проще со мной согласиться. - Да нет. Люблю, когда женщина сверху, - мурлычет он, когда я отворачиваюсь. Вспыхиваю неровным румянцем, особенно сильным на щеках, и зло смотрю на парня, источающего ехидные ухмылочки. Ах так… Стрела царапает его скулу и с силой срезается в ствол дерева, расположенного за его плечом. Его настороженные глаза наполняются испугом – диким, живым, животным. Что-то подобное я видела в глазах животных дома, на охоте. Кинув на него полный превосходства взгляд, я высокомерным тоном (ещё бы не так сильно горели щёки!) едко спрашиваю: - Ты что-то сказал? Он молчит. Вот и славно! * * * Посмеиваясь над попутчиком, я уверенно схожу вниз по островкам травы, устланной сосновыми иглами. - Не топай так громко, - тихо говорю я, прикусывая внутреннюю сторону щеки, чтобы не засмеяться. Очередной громкий шаг. Он оступается, хватается за мой рюкзак, чтобы удержаться, меня отбрасывает к нему, и мы вдвоём кубарем катимся в низ оврага. Болезненные укусы веток и шишек чувствуются то на руке, то на больном локте, то на спине, и я изо всех сил сдерживаю поток ругани на этого неуклюжего… медведя, который и меня за собой потянул, упав. - Зато быстро спустились, - пытается пошутить он. Я сжимаю губы в тонкую линию и встаю, отряхиваясь от иголок и влажных листьев. Локоть ноет, но я игнорирую эту боль, смотря на Льюиса. - Ты умеешь смотреть под ноги? – шиплю ему, разгибаясь и постанывая – спина нещадно ноет. - Да что ты ноешь? - Ною?! А ты не нарываешься, Брайан? Я же просила: иди за мной след в след и топай как можно тише. Неужели это так невыполнимо? – рычу я. – Вставай, нам ещё идти и идти. - Подожди, - окликает меня он. Я останавливаюсь и вскидываю брови. – Нога… Я встать не могу. Мысленно ругая его всеми нехорошими словами, которые мне не разрешал произносить папа, я со вздохом подхожу и протягиваю ладонь. Он гордо не замечает моей ладони, кряхтя и пытаясь встать самостоятельно, но тут и белке ясно, что он не в состоянии. Серьёзно обеспокоившись, я присаживаюсь рядом с ним на корточки. Он держится за ногу, и в его глазах стоят слёзы. - Отпусти ногу, - прошу я. Когда он выпускает из пальцев конечность, я бесцеремонно стягиваю с его ноги ботинок, носок и разглядываю стопу. - Что там? – спрашивает он, видя, как вытягивается моё лицо. Я осторожно трогаю начинающую наливаться синевой часть стопы и ощущаю лёгкую припухлость. - Сильно болит? – спрашиваю, глядя на союзника исподлобья. - Угу, - кривится он. - Похоже на растяжение, - неуверенно ставлю диагноз я. – Идти самостоятельно ты уже не сможешь… Поднимайся. Пойдём вместе. Ничего не поделаешь. Эх, Льюис, вот чего ты такой неуклюжий, что при первом полёте с горы вниз заработал растяжение? Теперь свою гордость пускай засовывает куда подальше – ему действительно нужна моя помощь. Обхватив его за талию, я помогаю ему подняться и охаю, когда он наваливается на меня. - Полегче! Я не смогу тебя донести, - кряхчу я. Он поспешно смещает руку на мою талию, и я чувствую, что каменная тяжесть, давившая на меня, стала раза в полтора меньше. – Так-то лучше. Видимо, нужно поискать место для привала. - Не надо, - слабым голосом говорит он. Вид такой, будто он сейчас в обморок грохнется. А это всего лишь растяжение… Вздохнув, я делаю шаг, и Льюис прыгает за мной. * * * Льюис костлявый, но тяжелый - единственная мысль, которая сопровождает меня, пока я, закинув его руку себе на плечо, помогаю ему добраться до временного укрытия. Когда над нами возникает свод пещеры, я думаю о том, что самое сложное позади - все же втиснуться в пещеру он может и сам, потому что ногу ему не отрубили, но я ошибаюсь. Самое сложное – это заставить его снять носок и ботинок и задрать ногу повыше. - Твою же мать, - шипит сквозь зубы Льюис, постанывая от боли. - Моя мать умерла, когда мне было девять, - холодно бросаю я. – Без движения. Я пойду и найду что-нибудь на ужин. С наслаждением вдыхая свежий воздух, я выгибаюсь, как кошка, и потираю ноющую поясницу. Резкий шум с правой стороны заставляет меня обернуться. Девушка. - Что ты здесь делаешь? – тетива напряжена. Пальцы крепко сжимают стрелу. Хоть малейший намёк на угрозу с её стороны – я выстрелю. Мне нечего терять. - Не стреляй! – шёпотом молит она. – Профи. Они гонятся за мной. Я в ловушке. Помоги! Секунду я стою в оцепенении, но собственная шкура дороже, и я толкаю девушку в пещеру. Слышу возмущения Брайана, которого она, видимо, задела при падении, после чего ныряю туда сама. Шикаю на товарищей по несчастью и кусаю губы. Неужели нас убьют? Неужели мечта вернуться к Питу так и останется мечтой? Не верю! Все не может так бездарно закончиться! Стиснув зубы, я сжимаю ладони в кулаки. Сострадание и милосердие – вот то единственное, что никогда не прощается на Арене. Плохо, что я узнаю об этом лишь тогда, когда мои слабости предают меня. Девушка бросается к выходу, и я не успеваю даже поцарапать её – слишком уж проворная она. - Я нашла их! – вопит она. Тяжёлый топот ног. Её короткий визг. Выстрел пушки. Я держу в руке заряженный лук. - Ты всегда была такой дурой, - шипит Льюис и ойкает, когда я закрываю ему рот. - Заткнись. - Китнисс, - издевательски пропевает трибут из Второго. Тот самый, подружку которого я застрелила тогда, в день, когда погибла Рута. Только сунься! Он не рискует. На секунду закрыв собой проход, он просто швыряет в пещеру копье, разрывающее мою плоть. * * *

We both know Мы оба знаем, How this will end… Чем это закончится…

Я прихожу в себя от ощущения ледяной влаги на всём теле. Кашляю, вздрагиваю – и едва не плачу от пекучей боли в левой икре. Мои руки связаны, и я понимаю, что пытаться выпутаться бесполезно – верёвки в кровь раздирают нежную кожу запястий. Заставляю себя терпеть и поднимаю почти мокрые глаза к тому, кто разбудил меня таким неласковым образом. - Проснулась, Птичка моя, - воркует верзила из Второго. Животный ужас, которым я забавлялась, пугая Брайана, теперь часть меня. – Как ты? Ничего не болит? Помирать – так с музыкой. Набрав полный рот слюны, я плюю ему в лицо. Мои глаза – злые, ненавидящие, почти плачущие – говорят больше, чем любые слова. Он вытирает лицо ладонью, и хлёсткая пощёчина опускается на мою щеку. Лицо горит от унижения. Щека горит от удара. Я горю от стыда – какая же я сейчас жалкая и беспомощная – руки завязаны, ноги ватные, а икру одной я и вовсе не чувствую… Что бы сказал папа? Не важно. Хорошо, что он не видит этого позора. Что бы сказал Пит? Эта мысль подогревает меня, и я вздёргиваю нос, глядя в глаза обидчику. Я не позволю ему так легко и быстро отобрать у меня жизнь. Выцарапаю, выгрызу, выбью последние секунды с достоинством – гордость по-другому не позволит. И я не смогу иначе. - А твой дружок как-то не хочет просыпаться, - с сожалением говорит он. – Но мы ведь сможем найти способ его разбудить, верно, куколка? – улыбается он. Моя игра на выживание только начинается… Слёзы струятся по лицу, когда он с силой сжимает мою многострадальную ногу. Наступая на неё своей лапой, он больно давит на кость, и я почти слышу её хруст, но… он отпускает. - Твои ножки слишком хороши, чтобы ломать их сейчас. Мы сначала поиграем, - говорит он и гнусно улыбается. Сквозь стучащие зубы не слышно моих проклятий, и я продолжаю ловить его движения. Рядом валяется девушка, которую я спасла ценой нашей с Льюисом безопасности, и я невольно чувствую к ней жалость. Кроваво-красное пятно на её брюках заставляет меня сглотнуть. - Кит… нисс… Мои глаза мечутся между трупом и источником шума. Брайан раскрывает глаза, и мы встречаемся взглядами. Его ресницы смешно вздрагивают, когда он выпучивает глаза, глядя на меня. Его руки связаны за спиной, нога неудобно вывернута. - Герой-любовник! – воодушевленно говорит Катон. – Очнулся! А я-то думал, что ты пропустишь всё представление, - сладко улыбается он. Актёр хренов. Он наступает на растянутую конечность моего союзника, и громкий крик закладывает мне уши. Морщусь и цежу: - Не трогай его! - Забыла про особого друга, прелесть моя? – едко спрашивает он. – Влюбилась в этого мальчишку? Пф, я был лучшего о тебе мнения. Впрочем… Если хочешь, чтобы твой любовничек немного передохнул, я с удовольствием отдохну в твоей компании. Эй, Льюис, она громко кричит? – издевательски спрашивает он у поскуливающего Брайана. Я глотаю злые слёзы. Катон идёт ко мне и одним движением руки расшвыривает мои ноги в разные стороны. По позвоночнику ползёт ледяная змея. Поняв, что он от меня хочет, я взвизгиваю и свожу вместе ноги. - Ну что ты… Он поднимает меня, и я закусываю губу от боли, которая миллионом раскалённых иголочек пронизывает ногу. Молчание – мой единственный козырь: пока я молчу, он злится, но не трогает. Пока… - Поговори со мной, - мурлычет он. – Ты убила Мирту, а с ней было интересно поболтать вечерком. Пошёл к дьяволу! Он прижимает меня к дереву, и я больно ударяюсь спиной и царапаю нежную кожу ладоней о шершавую кору. Коленом разводя мои ноги, он натыкается на преграду – я вовсе не желаю ложиться под него. Да я никому не дамся! - С тобой она такая же несговорчивая? – сокрушается Катон и смотрит на Брайана. - Не смей её трогать, скотина! – взвывает тот. - Почему? Приятная фигурка, симпатичная слащавая мордашка… Только зажатая больно. Неужели девственница? – вздёргивает брови верзила. Проводит рукой по моей щеке, и я, извернувшись, кусаю его за широкую ладонь, после чего лягаю здоровой ногой в колено. Падаю на земляную насыпь. Иголки впиваются в щеку, и я ощущаю во рту солоноватый привкус. - Ах ты тварь! – ревет Катон. От былой игривости ни следа – сейчас передо мной зверь. Беспощадная машина, настроенная убивать. Первая мишень – я. Уже не дурачась, он садится мне на бёдра. Грубые руки рвут на мне ветровку, и я визжу от ужаса. Ладно, мою смерть Питу и так пришлось бы пережить, но изнасилование в прямом эфире… Мозолистые пальцы рвут на мне рубашку. Вспоминаю, что на мне только нижнее белье, и лицо вспыхивает новым румянцем. Стыд застилает глаза, и я вою и вырываюсь, как дикий зверь. Катону все мои усилия ни по чем – он срывает с меня белье, и пальцы сжимают мою грудь, оголённую и беззащитную. Нервы ни к черту – я почти готова умолять его прекратить. Задыхаясь от унижения, я корчусь от боли и бессилия. Оттолкнувшись все той же здоровой ногой, я сбрасываю тяжеленного парня с себя и переворачиваюсь набок, чтобы разодранная рубашка хоть немного, но прикрывала мои прелести. Полыхая стыдливым румянцем, я мысленно прощаюсь с Питом и всеми, кого оставила в Двенадцатом. Истерзанное собственное тело страшной картинкой застыло перед глазами, и я распахиваю глаза, чтобы не видеть этого. Руки беспорядочно дёргаются, пытаясь выпутаться, и я почти высвобождаю ладонь, в кровь раздирая нежную кожу, как меня снова переворачивают. - Мне надоели твои брыкания, девочка, - выплёвывает мне в лицо Катон. – Несговорчивая сука, которой нужно было давно выпустить кишки. - Гори в аду, - шиплю я. Ладонь выскальзывает, и моя грудь снова подвергается атаке. Жестокие пальцы терзают нежную кожу, и я быстро выдёргиваю ладони из-за спины, непроизвольно выгибаясь навстречу насильнику. Он сжимает рукой моё горло, и я давлюсь слезами ужаса. Окровавленные руки впиваются в его пальцы и выцарапывают глоток воздуха. Забыв о стыде, я сосредотачиваюсь только на новом вдохе и снова изворачиваюсь в руках насильника. Моя прыть сбивает его с толку, но в глазах заметны искорки интереса: видимо, по его подсчетам, я должна сейчас постанывать и извиваться под ним по другой причине? Не на ту напал! Отползая в сторону, я дрожащими пальцами застёгиваю рубашку, а потом запахиваю ветровку. Чувствуя себя недостаточно одетой, я отползаю от надвигающейся угрозы. Пальцы шарят по земле в поисках оружия, зарываются глубоко в землю, и я обнаруживаю что-то стальное. Нож? Меч? Оружие? Палец пронизывает боль, и я поднимаю предмет. Изящно загнутый ножичек расцарапывает мою многострадальную ладонь. Катон наваливается на меня с новыми силами, но в этот раз я не так беззащитна. Нож с тоненьким всхлипом разрезает плоть. Я морщусь от крови, хлынувшей мне на куртку, и дрожащей рукой отшвыриваю нож, которым только что перерезала глотку верзиле из Второго. - Это тебе за Ливи, - дрожащими губами чётко выговариваю я. Выстрел пушки. Слёзы ручьем текут по лицу. Я всхлипываю, заваливаюсь набок и реву, уткнувшись лицом в траву. Сдираю с себя обагрённую чужой кровью куртку, смотрю, как капли стекают по чёрной ткани – и плачу. Плачу от пережитого ужаса, от обиды на жизнь за то, что она заставила меня пускать кровь, что она заставила меня убивать, бороться за выживание. На душе пакостно и гадко. Я не хочу ничего – просто обнять колени, лечь и забыться. Заберите меня отсюда. Просто убейте – я лёгкая добыча сейчас. - Китнисс, - шепчет Льюис. – Китнисс, оденься. Он учтиво отводит взгляд, пока я стискиваю руками рубашку, но не встаю. Мне нужна минутка, чтобы не разрыдаться и собрать себя в кучу. - Я понимаю, что ты не в себе. Но нам пора идти, - трясёт меня за плечо союзник. - Не в себе? – хриплый, осипший от слёз голос. - Не в себе. Мы должны отойти от тела. - Иди к дьяволу, - прошу я. – Катись на все четыре стороны – нас осталось мало. Союз можно уже разорвать! Просто уйди… Он молча переворачивает меня и смотрит в глаза. Вздыхает и накрывает своей курткой. Я прижимаю к себе дрожащие ладони, всё ещё обагрённые кровью Второго. А вот и он – мёртвый и холодеющий. Алый росчерк кинжальчика на его шее. Багровое зарево на воротнике футболки. Это сделала я. Убийца. Убийца. Убийца. - Сколько нас осталось? – истерика, кажется, улеглась. Я смотрю на свою пальцы, на которых подсыхает кровь, и раздумываю о том, где бы мне добыть воды, чтобы вымыться и отмыть красную жидкость хотя бы с тела – о душе даже не заикаюсь. Кем я стала? - Идти не можешь, - скорее утверждает, чем спрашивает Льюис. Его больная нога – по-прежнему без ботинка и носка – уже не мертвенно-синяя, а просто бледная. Неужели у него прошла нога? - Как нога? – тихо спрашиваю я. - Терпимо. А вот твоя не очень, - говорит он. – Обопрись на меня – незачем напрягать ногу сильнее. Делать нечего – мне приходится довериться рукам бывшего мучителя. В памяти почему-то воскресают все насмешки, и я долгим взглядом смотрю на парня. - Не нужно, - твёрдо говорю я и вздёргиваю голову. – Пора расставаться, Брайан. Спасибо, что заступился, но сейчас у каждого своя дорога. Прощай. Он пытается возразить, но я прерываю его дружеским похлопыванием по спине. - Нам не по пути, Льюис. Я тоже хочу вернуться домой.

It's nothing Это - ничто, (It's everything)… (Это - всё)…

Я ковыляю, подобрав палку, прочь, в лес. Шумом разгоняя птиц, иду так быстро, как позволяет нога. В уме подсчитываю соперников и ужасаюсь тому, как быстро мы покидаем Арену. Остались только Цеп, рыжая девчонка из Пятого, Брайан и я. Оставляя за спиной одного из соперников, я совершенно спокойна. Странно пустую голову заполняет чудовищный крик. Выстрел пушки острой бритвы распарывает мозг. Кровавая каша брызжет во все стороны, и я хватаюсь за ствол, чтобы не упасть. Вой. Дикий вой одинокого волка. Запоздало соображаю, что раньше такого не слышала… и поворачиваюсь туда, где я оставила Льюиса. Из пасти зверюги несёт так, что мне хочется попросить его почистить зубы, а после уж дышать мне в лицо. Абсурдность моих мыслей смешит меня, и я с трудом удерживаю смешок во рту: он пристаёт к зубам, как сырое вязкое тесто – к пальцам, и превращается в горький комок. Странная апатия сгребает меня в свои объятия, и я понимаю одну удивительную вещь, стоя лицом к морде этого огромного переродка-собаки: я не боюсь. Никогда не боялась. Только жуткое отвращение посещает меня при взгляде на это существо. Как-то мы с Гейлом нарвались на стайку диких собак в нашем лесу. Дело было зимой, и жуткий холод, видимо, пригнал голодных животных к самому краю Луговины. Мы в то время возвращались с привычного обхода ловушек, но возле последней увидели знакомую рыжеватую шерсть. Тогда Гейл сказал то, что я никогда не забуду, как бы не старалась – он научил меня не бояться собак. - Они уважают сильных, Китнисс, - шепчет Гейл мне в ухо и осторожно за плечи уводит оцепеневшую меня от стайки подвывающих животных. – Главное – показать свою силу. Смотри в глаза и выдержи взгляд. Покажи, кто главный. Кто главный… У кого-нибудь есть сомнения, что это я? Я удобнее перехватываю свой посох и скольжу взглядом по чёрной курчавой шерсти животного. Чувство тревоги бьётся пташкой в животе, но я не слушаю – не до того. Секунда – и наши с животным глаза пересекаются. Мой тихий вскрик. Торжество в глазах зверюги. Я знаю эти глаза. Я видела последние минуты их обладательницы. Я держала её руку! Рута… Смотрю в тёмные, наполненные ночью и голодом глаза. Обескровленное личико маленькой союзницы каким-то непонятным образом накладывается на морду переродка, и в голове всё мешается. Я не понимаю, кому из них я должна доказать свою «главность», а кого приручить. В надежде разобраться смотрю в глаза животному и… теряюсь. Мне хочется опустить голову и преклонить колени, хочется спрятаться от пронизывающего взгляда, хочется сделать так, чтобы эти глаза не причиняли такой боли, которая волнами накатывает, затапливая моё хрупкое равновесие. Волны боли бьются о каменный утёс моего спокойствия. Я смотрю в глаза Руты. - Мне жаль, - на выдохе, как молитву. Не опускаю головы – слишком страшно. – Прости, что я позволила им сделать это с тобой. Прости, что не уберегла. Мне жаль, Рута. Услышав имя девочки, зверь начинает поскуливать. Я кладу дрожащую руку на талию, Сдавливаю собственное тело. Ноющий бок не утихает, и я не смею отвести взгляда от существа, внутри которого сейчас борются наука и душа.

The fight inside is hurting me again Внутренняя борьба снова меня ломает... And it finds me И это настигает меня, The war within me pulls me under Моя внутренняя война тащит меня вниз.

Совсем спятив от своего спокойствия (теперь оно меня пугает!), я смотрю, как карие глаза наполняются чернотой. Что-то внутри говорит, что это плохой знак, но я не могу послушать – я ясно ощущаю присутствие той маленькой девочки, которую так и не смогла уберечь. Чувствую подсознанием того ребёнка, который умер, чтобы выжила я, и не боюсь. Лишь сильнее ненавижу Капитолий за его Голодные Игры, из-за которых маленькая птичка перестала петь. - Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Голос слушается плохо. Но мелодия выливается из души и превращается в своеобразный реквием по моей безвременно почившей союзнице. Я мурлычу под нос слова, и зверь не нападает. - Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет. Солнце давно спряталось в свою норку. Тихое рычание привлекает мое внимание. Всё происходит в доли секунды. Рывок зверя с глазами Руты. Мой скачок в сторону. Мягкое, почти бесшумное приземление на задние лапы. Я прижата к широкому стволу, и зверь, плотоядно облизываясь, подходит ближе. С глаз падает пелена скорби, и я замечаю, что не так уж эта зверюга и безобидна, как мне казалось. - Эй, ты! Непонятный свист слева, и я вижу камень, которым кто-то отвлекает от меня животное, повернувшее морду в ту сторону. Я смотрю туда же. - Льюис… Он с пылающими щеками смотрит на зверя, не спеша проделывающего свой путь. У нас только один победитель – эта зверюга, которая выбирает себе ужин. Я с ужасом смотрю на бледного Брайана, а в следующую секунду тварь срывается с места, и вопль боли закладывает мне уши. Слёзы стекают по лицу. Я ищу, чем бы мне помочь, но под руками ровным счётом ничего. Будто всё испарилось, стоило нам оказаться в близости от переродка. - Беги! – я отчетливо слышу голос Брайана в череде криков. – Спаса… Молчание. Выстрел пушки. Какой-то вой, и зверь поднимает морду. Облизывает окровавленный нос. Хищно оглядывается и замечает меня. По моим меркам, осталось всего двое трибутов. Если Брайан мёртв, то… видимо, осталась лишь я и кто-то ещё. Вой становится громче, и переродок, недовольно рыкнув на меня, мчится на звук. Я подлетаю к Брайану и застываю в ужасе от зрелища, которое вызывает в горле комок. Сплошное кровавое месиво вместо живота. Его пальцы слабо дрожат. Я опускаюсь на землю и кладу его голову к себе на ноги. Ошарашенно смотрю на посиневшие губы и не верю в происходящее. - Да будьте вы прокляты! – рвётся прямо из души. Я слишком расстроена, чтобы задумываться о последствиях. - Уб…ей, - едва различимый шёпот. – Уб…ей… мен… Снимаю с себя куртку и закрываю кровавую кашу, заменяющую ему живот. Передёргиваю плечами и вытираю щёки красными от крови руками. - Я не буду говорить, что всё будет хорошо, Брайан, - мой голос звучит настороженно и тихо. – Ты не глуп. Спасибо, что ты дал мне шанс выжить. Касаюсь, поколебавшись, губами его лба, и он закрывает глаза. По его щекам стекают слёзы, и я не хочу знать, какова его боль на вкус. Мне страшно. Протягивая руку, я берусь за рукоятку изящно изогнутого ножичка. Не нож – произведение искусства! А у него такая кровавая рукоятка… - Прости за это, - шепчу и быстро проворачиваю нож в его груди. Сжимаюсь в комочек, пальцами обеих рук обнимая ножик, и утыкаюсь лицом в колени, совсем рядом с лицом Брайана. Его голова безвольно лежит на моём колене. Прозрачные слёзы. Разводы на его щеках. Вытянув из нашаренного рюкзака бутылку воды, я осторожно опускаю его голову на землю. Лицо бледное-бледное, но руки, сжимавшие моё запястье всё ещё теплы. Видимо, мёртвыми, как и спящими, мы выглядим наиболее трогательно и беззащитно. Фанфары больно бьют по ушам. Я щипаю ладонь, убеждаясь, что это не сон, и поднимаю голову. Хмурюсь. - Леди и джентльмены! Позвольте представить вам победительницу 74-ых Голодных Игр – Китнисс Эвердин! – щебечет Клавдий Темплсмит. Я непонимающе озираюсь по сторонам. Я? Победительница?! И тут до меня доходит… Брайан – вот он, последний выстрел пушки! Я его убила! Я… получилось? Я могу… вернуться? Прямо перед моим носом опускается лестница. Рядом со мной железные щупальца хватают Брайана, и его тело скрывается. Только когда он исчезает, поглощённый планолётом, я заставляю себя отвести глаза. Мысленно прощаюсь с тем, кто подарил мне шанс на жизнь, отвлек переродка, пожертвовал собой, чтобы выжила я. Может, он и впрямь меня любил? Впрочем, сейчас это не важно. Единственное, что бьётся в воспалённой голове – Пит. Я возвращаюсь домой.