Выжить после смерти

Старшие офицеры десятого отряда пили, не просыхая уже больше суток. И никто не хотел браться за приведение скорбящих шинигами в порядок. После объявления о том, что Шиба Ишшин без вести пропал на Грунте, а его реацу больше не улавливается вторым отрядом, Рангику молча вытащила из тайника ящик саке и отпила прямо из горла. Часто моргающий Кисе Рета также безмолвно подтянул к себе второй глиняный сосуд, вытянул с натугой пробку и припал к горлышку. Они пили уже второй день, но алкоголь не помогал. Хотя и давал возможность забыться. Кисе сидел между Кагами и Куроко, неизвестно когда присоединившимися к ним, привалившись плечом к старому другу. На собственный лейтенантский шеврон, полученный всего пару лет назад, Рета смотрел почти ненавидяще — он, лейтенант, не смог помочь своему капитану. Не остановил его, когда Шиба второй раз, не оправившись толком от ран, вновь без разрешения отправился на Грунт. Кисе смаргивал злые слезы и пил — а Рангику все подливала. Рыжеволосая голова постоянно опускалась на плечо Куроко, сидящего так, будто проглотил палку. Бледно-розовые губы были сжаты в упрямую полосу, и Рете казалось, будто Тетсуя давит какие-то слова, пытаясь удержать их глубоко внутри. Тайга сидел, понуро опустив голову. По левую руку от него устроился Тоширо, обняв сам себя руками. Офицеры ниже рангом устроились за соседним столом, надираясь в гробовом молчании. Ишшина в отряде любили все. Теперь, когда Готей официально признал его практически мертвым, они не могли себе позволить даже надежд на возвращение Шибы. Алкоголь был откровенно дрянным — Рета не знал, где Рангику берет такое саке, но упрямо продолжал глушить отеко за отеко. Он просто не мог остановиться. Кисе казалось, что вошедшая в привычную колею жизнь отряда окончательно отрежет от них Ишшина. Который будто вот-вот вломится в комнату отдыха офицеров и вместо взбучки присоединится к алкогольному пиршеству. В распахнутое окно, из которого тянуло утренней свежестью, залетела адская бабочка, опускаясь на подставленный Хитсугаей палец. Снежный мальчик на несколько секунд застыл, до боли закусив нижнюю губу. Тоширо быстро моргал мокрыми ресницами, но пара предательских слезинок все же катились по белой коже. Некрасиво всхлипнув, Хитсугая кулаком утер глаза, хрипло и как-то сдавленно произнося: — Мне назначили квалификационный экзамен на завтра. Я, оказывается, претендую на звание капитана десятого отряда, — и уткнулся в колени мокрым лицом, продолжая сжимать подрагивающие плечи руками. Объявление будто отрезало повисшее в отряде ожидание. Все, Готей Тринадцать официально не верит в возможность возвращения Ишшина. Офицеры молчали, больше не звенели даже отеко. Рета решительно встал, опираясь на плечо Тайги, протиснулся к Тоширо и крепко обнял его, прижимая светловолосую, будто седую голову к себе. Ледяной мальчик плакал удивительно горячими слезами. Шинигами переглядывались и молча разлили саке по отеко. Кисе возвел глаза к потолку, пытаясь не допустить, чтобы слезы с новой силой покатились по лицу. Влажные ресницы часто моргали, уткнувшись в плечо плакал Хитсугая, на груди у Куроко ревела Мацумото, захлебываясь слезами. Кагами закрыл глаза ладонью, а Тетсуя сидел все так же прямо, сжимая побелевшие губы. Рету озарила внезапная догадка, и он по-новому взглянул на старого приятеля — Куроко был на диво спокоен и будто пытался что-то не сболтнуть. Возможно ли, что капитан Шиба все же жив? Кисе чувствовал, как перестал дрожать Хитсугая. Как устала плакать Мацумото. Видел, как смог, наконец, отнять от лица ладонь Кагами. Жалко улыбнувшись дрожащими губами, Кисе все же смог вымолвить: — Теперь из нас всех до высших офицерских чинов не дослужились только Мацомото с Куроко. Рангику негромко засмеялась, а бледные губы Куроко дрогнули в слабом намеке на улыбку. А Рета твердо решил верить, что его капитан жив. ++ Акаши Сейджуро, глава клана Акаши и капитан третьего отряда неторопливо шел в сторону своего кабинета. Его лейтенант уже вторые сутки пропадал в десятом отряде. Акаши понимал, зачем и почему он там, и даже позволял ему эту слабость. Хотя для самого Сейджуро пустая скорбь казалась бессмысленной. Кабинет встретил его привычной тишиной. Только на столе покоился предмет, которого раньше не было. В пару шагов оказавшись рядом, Акаши запустил первое кидо, которое показало, что прямой опасности нет. Сейджуро поднял и покрутил в пальцах простой конверт из плотной желтоватой бумаги, которого в его кабинете быть не должно. Вернее было понятно, как он мог здесь оказаться — Куроко был все так же хорош в скрытом проникновении и больше никогда не оставался один на один с капитаном третьего отряда. Письмо, подписанное привычным, но уже почти стершимся из памяти почерком, почти жгло пальцы. Мидорима чертов Шинтаро все-таки был жив и за семьдесят пять лет в первый раз вышел на связь. Сейджуро не знал, что чувствует сильнее — злость или все-таки радость из-за того, что подчиненный не умер. Акаши неторопливо проверил конверт на вредоносные кидо, которых не оказалось. Сам бумажный прямоугольник оказался сложным конструктом неатакующей демонической магии. Сейджуро просто сорвал сургучную печать и наклонил конверт над столом. По деревянной столешнице весело покатились, подпрыгивая, оранжевые камни с черными прожилками, следом вывалилась пухлая алая папка с подписью: “Клан Акаши”. Сейджуро развязал тесемки и принялся перебирать листы, заполненные убористыми иероглифами с советами по развитию клановых земель, кидо-заклинаниями для улучшения кланового символа и пояснениями к шарикам, способным хранить заклинания демонической магии. Несколько секунд Акаши гипнотизировал оранжевые камни, а затем перевел немигающий взгляд на папку с советами по улучшению жизни на клановых землях. Решительным жестом придвинув к себе папку, Сейджуро решил отложить завораживающие камни на потом. Папка по советам развития пестрела фразами: “поддержка малых предприятий”, “развитие индустрии развлечений” — Шинтаро явно не бездельничал на Грунте. Следом он бегло просмотрел папку с кидо и остался доволен — Мидорима объединился с Хачи и модернизировал клановый символ, еще больше усложняя его подделку. Затем была папка об оранжевых камнях — “устройствах сохранения кидо”. По сути Шинтаро смог остановить момент активации заклинания, сохранив конструкт в камне, сформированном сложным кидо. Теперь заключенное заклинание просто активировалось по команде. Акаши сглотнул, осознавая, что это изобретение может сотворить. Медицинские заклинания последнего шанса. Атакующие кидо, когда кончилась реацу. Барьерные, при массированной атаке. Применений для такого изобретения была масса. А еще они не требовали собственной реацу для активации, и подобными шариками можно было вооружить Руконгайцев. Обладающие подобной атакующей силой, простые души могли бы доставить немало хлопот Готею. А при поддержке части Шинигами Готей мог бы быть полностью свергнут, а совет Сорока Шести уничтожен. Сейджуро откинулся на жесткую спинку стула, перекатывая оранжевый шарик, способный перевернуть существующие миры, прикрыв глаза. На губах блуждала странная улыбка, а левый глаз на несколько мгновений пожелтел. Оторвавшись от размышлений, Акаши, наконец, заметил последнюю часть посылки — тонкую тетрадь в красном переплете, запертую на откидную защелку. На ощупь обложка оказалась кожаной, чуть шероховатой, а замок тускло блестел серебром. Он открылся после первого же нажатия. Сейджуро раскрыл тетрадь, на первой странице которой почерком Шинтаро зеленой тушью значилось: “Здравствуй, Акаши-сан. Эта тетрадь предназначена для обмена короткими сообщениями. Принцип основан на некоторых высокоуровневых кидо для обмена сообщениями. Модернизировав их, я смог добиться связи двух одинаковых тетрадей. После открытия защелки на одной тетради вторая также автоматически открывается, подавая сигнал о новом сообщении.” Ниже все той же зеленой тушью появилась следующая надпись: “Акаши-сан?” Несколько секунд Сейджуро изучал возникшее из ниоткуда сообщение, а затем, хмыкнув, придвинул тушечницу. Плавно обмакнув кисть в черную тушь, Акаши несколько секунд обдумывал, что стоит написать в первую очередь. — Я доволен, Шинтаро, — вывел Сейджуро, замечая, что черная тушь плавно превращается в красную. Покачав головой, он продолжил выводить: — И я рад, что ты жив. ++ Жизнь Мидоримы Шинтаро на грунте больше напоминала цирк. Хиори колотила Хирако, Шинджи зубоскалил и издевался над Саругаки, Роуз пропадал в магазинах специализированной косметики, Маширо доводила Кенсея до белого каления, Мугурума продолжил свое увлечение пирсингом, Лиза подсела на пошлые новеллы, Лав пропадал в парикмахерских, экспериментируя со своей шевелюрой... Только Хачи-сан был адекватным и интересным собеседником, пока не набредал на лавки с вагаси. Почему Шинтаро не уходил из этой компании, он и сам не знал. Урахара обеспечил его, как и прочих вайзардов, гигаем, вручил документы, подозрительно пахнущие свежей тушью и краской, и отправил в свободное плаванье. Гигаи скрывали всплески реацу пустых, а прочие проявления сил шинигами-изгнанников подтирал кто-то из высокопоставленных приятелей Киске в отряде Омницукидо и в Исследовательском Институте. Первые дни после пустификации были самыми трудными — Шинтаро привыкал к ехидному голосу, который изредка прорывался в его голову, помогал Урахаре сдерживать других пустифицируемых, учился призывать маску… Пытался понять, как будет жить без отряда. При всех своих попытках облегчить собственную работу Мидорима был ужасным трудоголиком. Он по-прежнему вскакивал с рассветом и порывался бежать на собственное рабочее место. Сидя на разворошенном футоне, Шинтаро крутил в пальцах схваченные с пола очки и валился обратно на подушку. Заснуть больше не получалось. Кончики пальцев двигались, будто Мидорима все еще перебирает кипу отчетов. Как там та старательная девочка, Нанао?.. Справляется ли одна? Сдерживает ли Кьераку? Готей выписал им смертный приговор, а Шинтаро беспокоился, в порядке ли его отряд. Это было глупо. Но именно так и было. Полгода спустя он уже сносно научился призывать маску и пользоваться силами своего пустого. По утрам Мидорима разбирал документацию и накладные магазинчика Урахары, но чувствовал, что в этом крохотном традиционном местечке ему тесно. В очередное рабочее утро медитацию Шинтаро над заполненными бумагами прервал Киске. Он не расставался с полосатой панамой, но взор серых глаз из тени казался еще страшнее, чем прямой взгляд бывшего третьего офицера второго отряда. Губы Урахары растягивались в неестественную улыбку, едва прикрытую традиционным японским веером. — Яре-яре, Мидорима-сан, спешу сообщить вам, что Канаме Тоусен мертв. — Почему вы говорите это мне одному? — спокойно осведомился Шинтаро, чувствуя странное довольство. Пустой в его голове бесновался, пытаясь понять, кто же увел его будущую жертву. — Может потому что он был убит для вас? — вопросом на вопрос ответил Киске, несколько секунд смотрел в спокойные зеленые глаза, а затем неторопливо покинул кабинет, бросив на Мидориму последний выжидательный взгляд. “Акаши?” — едва не произнес в слух Шинтаро, как только створка седзи за Урахарой закрылась. Чувствуя, как где-то в груди разливается странное, иррациональное тепло, Мидорима откинулся на спинку стула, стягивая с носа очки. Резко оттолкнувшись спиной, Шинтаро вернул очки на место, придвинул стопку чистой бумаги и принялся разрабатывать очередное кидо. В конце концов, то, что он стал частично пустым, еще не значит, что он перестал быть членом клана Акаши. После он работал как одержимый, следуя за остальными вайзардами, путешествующими по Японии. Пейзаж за окном менялся, менялись блюда на столе, но Шинтаро почти не замечал этого. Его с головой поглотила работа над кидо и проектом улучшения жизни на землях дома. И вот, спустя семьдесят с лишним лет работы Мидорима с быстро бьющимся сердцем наблюдал, как красные чернила выводят вердикт Акаши. Ни один росчерк кисти не дрогнул, будто Сейджуро и не волновался вовсе. Будто не было долгих лет вовсе без контактов. Будто то, что Шинтаро принес новые идеи спустя столькие годы — абсолютно ожидаемо. Будто у вайзарда не было другого пути, кроме как продолжить работу на благо клана. Акаши был твердо уверен в нем, будто в себе самом. Именно за таким предводителем Мидорима готов пойти и в огонь и в воду. ++ Куроко сидел за столом в своем кабинете, отодвинув непроверенные документы в сторону. Сейчас он пытался составить свое расписание таким образом, чтобы успевать на занятия к Йоруичи и одновременно иметь возможность помогать Ишшину. Шиба усиленно подтягивал свои медицинские знания, собираясь открывать клинику. Девчонка, которую он спасал, Масаки, в позапрошлом году закончила школу и поступила в университет. Она съехала из дома Исид, дома потомственных квинси, который сам Тетсуя огибал по широкой дуге. Шиба, с помощью Урахары сумевший заработать крупную сумму, купил дом, в который Куросаки переехала. Куроко не знал, какие отношения связывают эту парочку, но видел, что друг влюблен. Он следовал за Масаки как металлическая стружка за магнитом, вся его жизнь вращалась вокруг Куросаки, будто бы она была солнцем личной вселенной Ишшина. Масаки была милой. Она почти всегда улыбалась, мило шутила, не обижалась на ответные шутки. Энергия била из нее буквально ключом. Она смеялась, когда Ишшин натягивал халат, в котором планировал однажды принять своего первого пациента, смеялась, когда Куроко, даже в гигае не утративший своей незаметности, неожиданно окликал ее. Кажется, Ишшин соврал ей, будто его изгнали из Сообщества Душ — Тетсуя не вдавался в такие подробности. Слушая что-то подобное, она улыбалась, будто излучая доброту. Карие глаза как-то по-особому щурились и когда Масаки на пару с Ишшином встречала его улыбкой, Куроко казалось, будто он вернулся домой. Рядом с Куросаки было тепло. Любовь Шибы заставила ее расцвести, а учеба в университете прибавила ей бойкости и уверенности. Ишшин светился только тогда, когда говорил о Масаки, а девушка же сияла всегда. Куроко отложил график со схематично заполненными ячейками дней на ближайший месяц и принялся подписывать бумаги, собираясь удрать на Грунт. Когда с волокитой было покончено, Тетсуя, максимально используя незаметность, проскользнул прочь, мимо бдящего с еще одной пачкой бумаг Хоро. Куроко привычно выскочил в шунпо возле Сенкаймона второго отряда, привычно проскочил его и привычно оказался возле магазинчика Урахары, в котором хранился его гигай. Там невидимку поймала Йоруичи. Тетсуя приготовился извиняться, но Шихоин остановила его жестом: — Я знаю, что ты сегодня не ко мне, Тетсу. Я хочу попросить тебя, сними усиленный патруль с Каракуры. Куроко нахмурился — вмешательства в свою работу он не любил. Да и потом, усиленный патруль в городке появился потому, что ни Ишшин ни Масаки не могли защитить себя от пустых. Йоруичи, спустя почти сотню лет общения, легко читала его эмоции по лицу. — Я знаю, зачем ты держишь тут десяток бойцов. Но ты не боишься, что они узнают кого-нибудь из нас? Тетсуя на насколько секунд задумался — состав патрульных для Грунта был набран из свежих выпускников Академии — они закончили свое обучение всего-то двадцать лет назад. И вряд ли помнили Йоруичи или Урахару. Но… Они могли узнать Ишшина. Глядя на промелькнувшее в глазах понимание, Шихоин улыбнулась: — Мы проследим за Каракурой, а ты прекращай свою чрезмерную заботу о друзьях, Тетсу, — хлопнула женщина по плечу Куроко и исчезла в Шунпо. Тетсуя в задумчивости натянул гигай, ощущая непривычную коже ткань. После того, как Шихоин начала учить его сюнко, ему пришлось сменить привычную форму без рукавов на форму, у которой не было еще и спины. Сой Фонг заметила перемены во внешнем виде подчиненного и воспылала к нему еще большей ненавистью — до этих пор она считала, что единственным полноценным учеником Йоруичи была она одна. Куроко сам не заметил, как дошел до дома Ишшина. Из распахнутых окон доносилось сердитое пыхтение. Тетсуя с едва заметной улыбкой распахнул гостеприимно незакрытую дверь и едва успел подхватить левую сторону карниза, летящего на пол. — Что же ты так, Шиба-кун? — пытался укорить друга Куроко, но на губах сама собой расползалась улыбка. — Я теперь Куросаки! — ткнул себя в грудь рукой балансирующий на стремянке Ишшин, выпуская правую сторону карниза из рук и тот все-таки рухнул на пол. Сначала Тетсуя нахмурился, а затем губы его расползлись в неудержимой улыбке. — Масаки тебя усыновила? Ишшин сердито надулся, спускаясь со стремянки, чтобы поднять свою сторону карниза. — Не совсем, — в итоге хмыкнул он, закрепляя перекладину. — И знаешь, как будет называться эта клиника? Клиника Куросаки. Его друг был до безобразия счастлив. Любое его движение, любой жест буквально кричал об этом. Буквально ослепляющий улыбкой мужчина закрепил карниз и спустился со стремянки. Куроко несколько секунд изучал тяжелую перекладину из темного дерева, а затем задумчиво спросил: — А как на эту штуку крепятся шторы? Бывший Шиба вытянул из кармана горсть цельных колец со странными крючками и звучно хлопнул себя по лбу свободной рукой, вновь начиная взгромождаться на стремянку. Остаток дня Ишшин с Тетсуей наводили в будущей клинике лоск — вешали шторы, которые, судя по спокойной расцветке, выбирала Масаки. Собирали и расставляли мебель, размещали аппаратуру… Куроко не знал, ждал ли его сегодня Ишшин, но не представлял, как бы бывший капитан десятого справился с такой масштабной работой в одиночку. Уже под вечер, когда они почти закончили, в клинику в облаке цветочных духов и веселого смеха впорхнула Куросаки. — Я вернулась! — крикнула она с порога жилой части. Звонкий голос развеял тишину, в которой последнюю пару часов трудились шинигами. — Добро пожаловать домой! — во всю мощь капитанской глотки рявкнул Ишшин и счастливо улыбнулся, принимаясь еще энергичнее прикручивать дверцу к тумбочке. Когда рыжеволосая девушка показалась на пороге кабинета, они как раз закончили расставлять мебель. — Вы такие молодцы, — весело улыбнулась Масаки, наконец заходя в кабинет для приема посетителей. Она бережно расправила шторы и закрыла приоткрытую дверцу шкафа для историй болезней. Ишшин расплылся в еще более широкой улыбке, хотя еще мгновение назад Тетсуе казалось, что это физически невозможно. — У меня есть сюрприз, Масаки. Бывший Шиба поднял со стола большую табличку, на которой размашисто значилось “Клиника Куросаки”. Масаки всплеснула руками и кинулась обнимать своего мужа. — Я вижу, вы почти закончили. Давайте я вас теперь покормлю, работники? — весело подбоченилась девушка и Ишшин торопливо закивал, да и сам Куроко чувствовал, как подводит живот. Масаки тянула своего мужа за рукав рубашки за ней, а Тетсуя шел следом и чувствовал, будто подглядывает за чужим счастьем — они выплескивали его вокруг, заряжая скучную комнату и будто даже целый дом начинал светиться от их любви. Они тратили это счастье бездумно и Куроко не мог понять, почему он тоже попадает под добрые взгляды обоих. Семейство Куросаки будто обожало весь мир скопом. И Тетсуя вдруг остро почувствовал себя лишним. Они устроились за низким столом и Масаки поставила перед Куроко его личную тарелку — черную, с голубой каймой по ободку. Палочки тоже были личные, выполненные в тех же цветах. Ужин прошел непринужденно — Ишшин продолжал травить байки из своей капитанской практики, во многих из которых Куроко принимал самое деятельное участие, Масаки поделилась случаями с пар, а Тетсуя немного застенчиво рассказал о легенде вежливого призрака, вызывая своим повествованием бурю смеха. Уже поздно вечером, когда на улицах зажглись фонари Куроко собирался уходить, прощаясь с семейством Куросаки. — Мы в субботу собираемся вешать табличку, приходи, Тетсуя, — радушно пригласил Ишшин и звучно хлопнул друга по плечу. Масаки обняла призрака, шепотом произнося: “И мы действительно будем рады тебя видеть, прекрати выдумывать”. Куроко шел обратно к магазинчику Урахары и не мог понять, как девушка, которая знает его всего несколько лет, смогла так четко понять его мысли. ++ А на выходе из Сенкаймона его отловила Ячиру: — Тетсу, почему ты в последнее время к нам не заходишь? — несмотря на по-детски надутые губы, карие глаза девчонки смотрели предельно серьезно. — А пойдем сейчас? — предложил вдруг Куроко, решая прекратить откладывать разговор. Лейтенант Кусаджиши с удовольствием устроилась на подставленных руках, на ходу продолжая рассказывать о новых видах вагаси, которые она научилась делать, о том, что Кен-чан повысил Лысика, о том, что в их отряде есть забавный Ананасик, которого Куроко должен был видеть, но наверное не запомнил. О том, что Ананасик похож на Кису, но какой-то более глупый. Когда они дошли до расположения одиннадцатого отряда, Тетсуя знал все о происходившем в нем за прошедшие полгода. — Ну привет, Куроко, — оскалился Кенпачи и кивнул в сторону полигона. Тетсуя, чувствуя себя невероятно виноватым, покорно спустил малышку с рук и пошел в сторону полигона, на ходу находя рукояти своего занпакто. Зараки, не размениваясь на мелочи, быстро рубанул друга наискось, как только они вошли на полигон. Куроко, будто ожидавший этого, проскочил под рукой, обозначая удар лезвием в область сердца. Кенпачи рявкнул: — В полную силу бей! — и отскочил назад, на сей раз пытаясь нанизать на лезвие меча капитана отряда Омницукидо. Куроко резво уклонился от лезвия, принимая его на крестовину своего занпакто и зажимая так, чтобы сдвинуть катану было нельзя. Проскользнув вперед, он вновь обозначил удар, не собираясь наносить другу ран. — Куроко, ты издеваешься? Мою кожу не так-то просто пробить! Выпуская лезвие чужого занпакто, Тетсуя ответил разозленному противнику: — Чем больше тень, тем больше урон, который я могу нанести. Зараки бросил взгляд на тройку теней, которые расходились от него в разные стороны из-за нескольких фонарей и остановился. — Можешь считать, что я тебя простил. Но ты должен мне нормальный спарринг, а не это убожество. Куроко виновато улыбнулся и покорно кивнул. Кенпачи неожиданно бережно взъерошил голубые волосы и потянул приятеля в сторону своего кабинета. Там, с вагаси и горячим чаем их уже ждала Ячиру. — Почему же ты избегаешь своих друзей, Тетсу? — осведомился мужчина, делая глоток роскошного красного чая, заваренного по всем правилам. Куроко бросил на Кенпачи виноватый взгляд. Он действительно был виноват перед друзьями, но Тетсуе казалось, что его частые отлучки из Готея уже взяты на карандаш и в любой момент могут полететь головы. Он знал, что является главой единственной такой структуры в Готее, но сама его работа призывала к почти параноидальным проверкам. Поймав виноватый взгляд голубых глаз, Зараки оскалился: — Все твои друзья офицеры не из последних. Чего им боятся? — Того, что выкосило половину капитанского состава восемьдесят лет назад? — резко ответил Куроко, наконец, впервые озвучив собственные панические мысли. Взгляд Кенпачи стал острым. Он несколько раз кивнул, демонстрируя, что понял. Они пили чай молча — за троих болтала Ячиру, продолжая выбалтывать Тетсуе тайны одиннадцатого отряда, которые не каждый шпион смог бы раздобыть. Когда в окне стала видна полная луна, а Кусаджиши начала широко зевать, Куроко тихо попрощался с друзьями, чувствуя, как в груди успокаивается беспокойство. — Но к друзьям ты все-таки сходи, — догнал его голос Зараки у самого выхода. Куроко лишь молча кивнул. ++ Тетсуя продолжал мотаться в мир живых. Он держал крохотного рыжего сына Ишшина на руках. Они на пару с бывшим Шибой на целый вечер остались один на один с младенцем, который вдруг ни с того ни с сего начал громко плакать. Куроко мастерски научился менять подгузники и играть в “ку-ку”. Он посещал друга не то чтобы часто, но зато плодотворно. Несколькими годами позже Тетсу уже вполне профессионально помогал ухаживать за парой милых близняшек. Юзу обожала играть с капитаном отряда Омницукидо в прятки, а Карин больше предпочитала кататься на голубоволосой лошадке. Серьезный Ичиго задирал нос, считая, что прятки и лошадки для малышей и притаскивал яркие книжки. Мальчик был серьезным, но всегда улыбался для мамы так широко, как только мог. Куроко обожал этих детей, любил Масаки как сестру и каждый раз приносил забавные гостинцы, которые иногда невежливо заимствовал на другом конце Японии. Этот мирный дом с клиникой были его тихой гаванью, отдыхом от постоянных допросов, слежки, сбора компромата и дикого напряжения. В один из дней, когда Тетсуя никак не мог выбраться из Готея, не пренебрегая работой, единственный патрульный с окраины Каракуры не вернулся. Хоро докладывался серьезно, рассказывая о нападении известного в двенадцатом отряде низшего пустого. Говорил о человеческих жертвах — в груди Куроко при таких новостях что-то тревожно трепыхалось. Великому удильщику вновь удалось уйти, оставив мобильную группу двенадцатого отряда с носом. Хоро видел, как внезапно встревожился Тетсуя. Вообще лейтенант отряда Омницукидо считал, что у капитана в Каракуре женщина. Причем женщина непростая, а подчиняющая или квинси, поэтому он услал все патрули. Сейчас, глядя на неподдельную тревогу Куроко, он еще больше уверился в своих мыслях. Тетсуя сидел, уставившись на столешницу из светлого дерева, правая рука выстукивала рваный ритм, левая сжалась в кулак, который неподвижно покоился на колене. После непродолжительной паузы Куроко выдохнул: — Хоро, я отправляюсь на Грунт, должен расследовать все сам. Пока не вернусь, ты главный. Шинигами кивнул, провожая взглядом резко вскочившего и направившегося к выходу мужчину. Как только дверь за Куроко закрылась, Хоро сел на место капитана, ощущая, как неприятно впивается в спину твердая деревянная спинка стула. Рабочее место, заваленное кипой бумаги с пометками “срочно”, “важно”, “секретно” вдруг показалось ему не таким уж и привлекательным. А Тетсуя уже бежал через Сенкаймон, подгоняемый интуицией. Каракура, накрытая хмурыми облаками. В городе было душно и влажно, как обычно бывает перед грозой. Он, не здороваясь с Урахарой, схватил свой гигай и помчался к клинике Куросаки. Киске только покачал головой, пряча болезненно искривленные губы за веером. Клиника встретила Куроко темными окнами. Тетсуя толкнул гостеприимно незакрытую дверь, негромко произнося: — Я дома, — к этому приветствию его приучила Масаки, с ласковой улыбкой величая старшим братом. Ичиго быстро подхватил ее обращение, и вот он уже был Тет-аники, а не Куроко-сан. Малышки же даже не знали, что он им не родня. С лестницы спустилась заплаканная Юзу — глаза покраснели, мордашка опухла, она периодически шмыгала носом. — Добро пожаловать домой, братик, — всхлипывая, произнесла она, а затем подбежала и горько заревела, уткнувшись носом Куроко в живот. Тетсуя подхватил малышку, чувствуя, как горько сжимается что-то в груди. Юзу плакала навзрыд, уткнувшись в подставленное плечо. Внутренности болезненно тянуло, Куроко не мог вдохнуть полной грудью. Он шел в сторону комнаты с домашним алтарем, ощущая запах благовоний. Ишшин стоял перед гробом, отгороженным перевернутой ширмой рядом с домашним алтарем, заклеенным белой бумагой. У изголовья гроба был разожжен ладан, обволакивающий весь дом своим тяжелым запахом. Рядом стояла чашка риса с вертикально воткнутыми палочками, а на листе рисовой бумаги разложены булочки. Стол был буквально усыпан хризантемами и магнолиями. Куросаки стоял неподвижно, он едва поднял глаза на вошедшего друга. Юзу, чувствуя удушливый запах, заплакала еще горше. Тетсуя кивнул Ишшину и вышел прочь, собираясь уложить малышку спать. Наверху, в комнате девочек сидела Карин, обняв колени руками. Она не плакала, а просто качалась из стороны в сторону с болезненно-сухими глазами. Куроко присел рядом с ней, кровать только прогнулась под весом мужчины, и прижал девчонку к свободному плечу. Карин бестолково ткнулась лбом в плечо, а затем Тетсуя почувствовал, как мокнет тонкая майка от горячих слез. Девочки горько плакали, цепляясь за взрослого, которого их мама ласково звала старшим братом. Они так и уснули, не переставая всхлипывать. Куроко бережно устроил девочек на одной кровати, укрывая одеялом. Темные и светлые волосы переплелись на подушке, девочки тесно прижались друг к другу, будто даже во сне искали утешения. Тетсуя осторожно закрыл дверь и направился к комнате Ичиго. Мальчишка сидел возле окна, бессмысленно пялясь в темное небо. Куроко осторожно присел рядом, касаясь плеча ребенка. Ичиго обернулся к нему, карие глаза лихорадочно блестели, а губу рассекла кровоточащая ссадина из-за постоянно впивающихся острых зубов. — Это я виноват, аники, я, — шепотом признался мальчик и заплакал. Тетсуя прижал его к себе, пытаясь успокоить. Мальчик, не прекращая плакать, продолжал говорить: — Мне вчера показалось, что я видел девочку. Она была у самой реки, ей нужно было помочь. И я потянул маму туда. Я не помню, что произошло дальше. Но когда я очнулся, мама не двигалась, закрывая меня… Зачем я потянул ее туда? Куроко шептал ему, что Ичиго не виноват, но мальчик все твердил “зачем?”. Плач постепенно стих, сменяясь редкими всхлипами и мальчик уснул, все еще уверенный, что виноват. Тетсуя жалел, что так и не смог убедить его. Куроко с тяжелым сердцем спустился к Ишшину. Тот стоял все в той же позе, неподвижно созерцая гроб. Куросаки не повернул головы, но вдруг заговорил: — Бог Смерти проводит эти глупые обряды. В них нет никакой силы, но это вдруг стало так важно… — затем, без перерыва, переключился на другое: — Она так прекрасна в этом белом кимоно. Как живая, Тетсу, как живая. Ей идет белый. И ей всегда нравились хризантемы. Ишшин замолк, все также не сводя взгляда с гроба. — Мне пришлось прикрыть ее. Дети плакали. Она там как живая, Тетсу, — он опять замолчал. Когда Куроко уже думал, что друг больше не произнесет ни слова, Ишшин вдруг спросил: — Как думаешь, она отыщется в Руконгае? — Я поищу, — разомкнул пересохшие губы Тетсуя. Он боялся говорить, что большинство умерших не помнили своих прошлых жизней. Он испытывал безумную надежду сам — вдруг ее дух в Руконгае, вдруг она помнит?.. — Глупые обряды, глупый бог смерти, у которого смерть отобрала самое дорогое, — монотонно продолжал Ишшин. — Она оставила мне трех детей и фамилию любимой женщины. Внезапно без перерыва он вдруг продолжил: — Я чувствовал пустого. Чувствовал и Масаки. Может ты и не знал, но у нее уже начали просыпаться силы квинси. Она бы могла себя защитить. Этим блютом. Но она будто вдруг лишилась всех своих сил. Я не успел, Тетсу, я просто не успел. Куроко положил руку на плечо Ишшину и потянул друга в сторону кухни. Тетсуя быстро соорудил простой ужин, поставил на стол саке и отеко. Куросаки залпом осушил посудину, не глядя в сторону холодного риса. — Ждешь, что я заплачу? — спросил Ишшин, выпивая вторую отеко. — Она бы не одобрила, если бы я плакал. И я не плачу. Он молча пил, не утруждая себя едой. Куроко сидел рядом и не знал, как может помочь своему другу. Ишшин пил и молчал. Когда бутылка показала дно, мужчина произнес: — Тетсу, ты не мог бы остаться на пару дней? Дети… Куроко кивнул молча, боясь, что его подведет голос. Затем, откашлявшись, он ответил: — Я только предупрежу Хоро, что задержусь. Ишшин отстранено кивнул, вставая из-за стола и направляясь к гробу жены. Тетсуя вышел из еще недавно такого теплого дома Куросаки и наконец заплакал сам.