Пока Лейны не было

Сирин Ро’Шерр — Позвольте представить мою будущую супругу Расинтэль, — громким ясным голосом произнёс Торрен и посмотрел на смущённую девушку светящимся взглядом. Сирин замер. Впечатление было такое, будто он упал с огромной высоты: сердце пропустило череду ударов, и он не мог заставить себя сделать вдох. Он не ослышался: принц действительно сказал «будущую супругу». Однако он уже знал об этом, он был в том зале и слышал, как Торрен просил руки дочери Линиэля. Зато он не видел его глаз — и вот сейчас, когда Тор смотрел на эльфийку с таким обожанием, Сирину показалось, что мир начал рушиться вокруг него. Уже в который раз. Глаза Советника заволокло кровавой пеленой. На него обрушилась волна ярости, и он застыл с приклеенной на губах улыбкой, ничего не выражающим вежливым оскалом истинного придворного. Сквозь тяжелую дымку до него доносились поздравления дроу и светлых эльфов, и Сирин вспомнил, что тоже должен засвидетельствовать своё почтение. Должен… Он тяжело ступил вперёд, когда молодая пара поравнялась с ним. — Я полагаю, что могу поздравить Ваше Высочество с помолвкой, — холодно произнёс он, склонив голову в чуть менее почтительном поклоне, чем положено по этикету. На губах была вся та же ничего не значащая улыбка. Торрен нахмурился и не ответил ни на поклон, ни на улыбку, ни на слова Советника. — Пожалуй, Вам досталась весьма выгодная партия, — продолжил Сирин. — Ваш отец весьма доволен Вами… Он так надеялся увидеть в глазах принца хоть что-то — обиду, ярость, презрение в конце-концов! Сам он был в бешенстве. Ему приходилось прикладывать все свои силы, чтобы казаться равнодушно-отстранённым. И на какое-то призрачное, бездумно-счастливое мгновение он уловил в глазах принца вспышку боли… Или так ему показалось. Либо принц научился так хорошо контролировать себя, либо у Советника разыгралось воображение. Он хотел видеть боль в глазах Торрена, хотел видеть те же страдания, что испытывал сам… Сирин вздрогнул. Он никогда не подозревал, что способен на такую безумную вспышку ревности. Тор отвёл глаза; короткий кивок, и он прошагал вперёд, уже улыбаясь очередному придворному лизоблюду, пышными фразами выражающему своё безмерное восхищение юным принцем и его очаровательной невестой… Советник отступил в тень и прикрыл глаза. Трэш! Он ведь сам этого хотел? Он ведь своими руками сломал веру мальчика, его… любовь? А была ли она, эта самая любовь? Мальчишка ещё так юн, неужели он умеет испытывать такие глубокие чувства? Возможно, Советник с самого начала оказался прав, и для Торрена он был лишь «мимолётным увлечением»… Он едва удержался на ногах, согнувшись почти пополам от резкой боли. Джер… васс… торр! Сирин чувствовал на лице издевательскую улыбку, а глаза жгло, словно их выцарапывали из глазниц. Синта? Какое дурацкое имя. …Советник смотрел в тёмное окно; там, за холодным стеклом сыпался мелкий дождь. В его кабинете горел камин, но он его не грел. Да и вряд ли его сейчас могло согреть любое пламя… Сколько времени уже прошло? Он сам отрёкся от Торрена. Он сам создал пропасть между ними, сам провёл черту, через которую принц никогда не сможет переступить, не сломавшись. Да, он желал лучшего для Торрена. Он хотел сделать как лучше… и что же?.. Сирин не помнил, сколько ночей он просыпался от отчаянных сухих рыданий, душивших его среди ночи, — и сколько ночей он не мог уснуть вообще, мучимый жгучим, острым желанием. С тех пор, как он разбил собственное сердце, лишив его даже надежды на счастье, произошло так много. Трион пришёл в себя. Человечка-Демиург успела побывать на Ларелле и отбыть обратно. Майрэль томился в сартарской темнице, а Линиэль прибыл в тёмноэльфийскую столицу с предложением, от которого Норрен не смог отказаться… Советник искривил губы. А ведь он сам — лично! — предложил выдать дочь Линиэля за Торрена. Он сам вырезал своё сердце и бросил под ноги, чтобы любой желающий мог вволю на нём потоптаться. Трэш, какой же он идиот… Почему он не порвал с Тореном сразу же, когда только понял о своих чувствах? Почему он вообще позволил себе?.. Нужно было не допускать этого — и тогда, возможно, не было бы так больно. Так больно, словно он иссыхает, выветривается, истончается и гаснет. Советник прилагал все свои немалые силы, чтобы казаться обычным — язвительным, надменным, холодно-рассчётливым. Но он понимал, что надолго его не хватит. Сейчас он из цветущего соблазнителя превратился в полупрозрачную ледяную статую, едва способную передвигаться самостоятельно. Он с трудом проводил тренировки. От него всё так же шарахались его собственные подчинённые, но если раньше его внезапное появление вызывало почтительный страх, то сейчас — в лучшем случае недоуменную жалость. Ранее любая красавица Тёмного Двора была счастлива оказаться в его постели; теперь он ловил на себе участливые взгляды, в которых не было даже намёка на желание. Впрочем, это его только радовало. Не хватало ещё отбиваться от домогательств прекрасных дам. И таких ли уж прекрасных?.. Он тихо смеялся, небезосновательно подозревая, что медленно сходит с ума. Советник уже не в первый раз вот так смотрел в окно, всю ночь, до самого рассвета, пока небо не начинало приобретать грязно-лиловый цвет. А затем он поднимался, шёл в свою комнату, чтобы переодеться, и ещё несколько часов слонялся по светлеющим коридорам, пока замок просыпался. Он почти не спал. Так было скверно, но, по крайней мере, его не изводили сны, в которых был Торрен, — и гораздо более мучительные, в которых Торрена не было. И в такие ночи он чувствовал себя почти умиротворённым, почти привыкшим к боли, почти готовым стать прежним… Если бы Сирин мог, то не спал бы вовсе. Но сон всё же подкашивал его, подкрадываясь незаметно и нападая коварно, и несколько часов лихорадочного забытья превращались в сладкую пытку или же личный его ад, стократ усиленный воспалённым, взбудораженным воображением… Мерный стук капель в стекло был прерван негромким решительным стуком в дверь. Не спрашивающий разрешения, а предупреждающий о госте. Советник поднял тяжёлую голову. — Сирин, — в комнату шагнул Дариэль. Советник безразлично отметил, как вместе с дверью наследный принц набросил на комнату Полог безмолвия. Пришёл для приватного разговора, не для чужих ушей? Однако интереса он так и не проявил, оставаясь сидеть в той же позе, и даже головы не повернул. Если Дариэль хочет поговорить втихую, то наверняка о Торрене… Ну и ладно.