«Все будет хорошо, Фрэнки. Я вытащу тебя отсюда, обещаю, слышишь?..»
Еще раз пробежавшись глазами по ядрено-красному гидранту и серебристому ящику, я взглянул на дом с выделенными вертикально цифрами «1149» сбоку от двери, заметив шевеление за шторами, и несмело вышел из машины. Точно шагнул в телепортационную дыру. Первым делом, смерив медленными шагами расстояние от тротуара по высеченной потрескавшимися камнями тропинке до крыльца со скрипучими ступенями, я одернул рукава, по инерции провел рукой по волосам и постучал в дверь. Пока шум шагов за дверью увеличивался, быстро успел залезть в карман куртки и вызволить оттуда таблетку.11:30 a.m. // голубовато-белая (рассосать под языком)
Мама встретила меня сдержанным вскриком, но плохо скрытым слезоточивым блеском в уголках глаз. Зная о моей ненависти к сантиментам, она натянула конфетную улыбку и пригласила меня в дом. Я обнял ее, ощутив аромат персиков и ванилина — ее любимого душистого мыла; и, скоро отстранившись, прошел в кухню, где за столом-стойкой сидел папа с чашкой чая перед собой. На лице обоих родителей покоились маски непроницаемости и бестревожности, хотя все это напускное выражение эмоций просачивалось в воздух, как дым из духовки просачивается в вентиляцию. Подобные взгляды, преисполненные неприкрытой боли и неумело спрятанной жалости, со стороны родителей, в упор нацеливались на меня, напоминая о том, что они по-прежнему видят во мне того же подростка, подвергшегося колоссальному насилию. Решив действовать напролом, я отказался от чая, поблагодарив маму, и приступил сразу к делу. Голова начинала трещать, — походило на то, что стены родного дома сдавливают череп; руки без конца ерзали по коленям или приглаживали уже засаленные от столь частых соприкосновений волосы. Незримый холод сквозил по кухне, пробираясь нитевидными лентами между нами с родителями, незаметно смешиваясь с теплом, оставшимся в наших сердцах — как знак доверительных отношений, никогда не исчезавших; но, случившееся в корне изменило не только меня, но и их, главным образом превращая когда-то яркие семейные дни в непрекращающиеся порицания или наоборот преувеличенную заботу, отталкиваемую и в то же время принимаемую мною. Слишком сложно становилось дышать одним воздухом в прямом и переносном смыслах: я прекрасно знал и понимал, что обременяю их, хотя они и твердили обратное, мол, на то я и ребенок, что они позаботятся обо мне и сделают все возможное, чтобы вернуть к прежней жизни. Только позабыли они, что, впервые расположившись на столе в аппарате магнитно-резонансной томографии, а впоследствии и на кушетке у первого в моей жизни психиатра, я бесповоротно выбился из понятия нормальности. При изнасиловании душа пытается покинуть тело, но, из последних сил сражаясь, все же остается внутри при одном условии — она начинает гнить и разлагаться. Мама и теперь не сдерживала слез во время моего присутствия, намертво прижимая к себе чашку чая, которая вот-вот бы лопнула частицами фарфора; она до сих пор переживала все заново, а отец успокаивающе гладил ее по плечам. Притащив из шкафа моей пустующей комнаты запыленную коробку, дрожащими руками мама среди кипы бумаг отыскала несколько потрепанных временем и горькими слезами листов, на которых в жалких строчках умещалась моя история с несчастливым концом. Вырванные из контекста фразы искрящимися пятнами заполоняли пространство передо мной… Джерард Артур Уэй …пропал 23 апреля 1999 года, в Бристоле (Сток Бишоп) в районе старшей школы Бишоп. …водитель фуры Глен Доурк обнаружил подростка недалеко от парка Астон, по трассе Тринити-роуд, в Бирмингеме, 21 мая 1999 года. При проведении полицией со специально обученными собаками обыска близлежащих территорий никаких улик, указывающих на место пребывания подростка в девяноста милях от дома, не было. Медицинское заключение: - разрыв слизистой оболочки прямой кишки анального канала (обильные выделения крови, анальные трещины); - повреждения головного мозга в связи с неоднократными ударами по височным и затылочной долям; - перелом ребер в боковой части грудины (как следствие нарушение дыхания); - многочисленные синяки и ссадины на кожных покровах рук, ног, груди и спины; - колотый шрам (предположительно от ножевого ранения) на правой стороне груди; - закрытый перелом костей носа; - рваные раны на запястьях (нарушение кожных покровов). При осмотре пациента обнаружен исходящий от кожи запах газолина и смолы. (пометка: чужеродного семени в анальном канале не найдено; подпись____) Месяц. Гребаный месяц выпал из моей жизни и памяти... В течение длившегося с родителями разговора мне становилось не по себе. Сквозь поток слов я различал посторонние голоса — шепот, обозленные смешки и плач. Плач... Фрэнки? Перед глазами поплыли переливающиеся шары, подобно мыльным пузырям засоряющие перламутром зрачки. Узнав про запах газолина и место своего обнаружения, я сдвинул брови и судорожно провел пальцами по переносице, чуть зажимая ее и зажмуриваясь — напряжение возрастало с каждым вдохом и по мере переваривания поочередности слов и цельных фраз. Фантомная боль образовывала ноющее жжение в фалангах пальцев, — по силе своей напоминая ощущение при попадании соли на кровоточащую рану. Покалеченные лапы млекопитающего не позволяют телу совершить и малейшего движения, не приносящего боль. Но для начала подключается болевой шок — как реакция организма на непреднамеренное повреждение жилистых конечностей. Замерцавшие за зрачками полоски света повернули время вспять — и я неосознанно оказался в паутине вспышек, они сотрясали разбросанные сети нейронов и ломаные линии памяти нарастающими импульсами. В ноздри сворачивающимися дымками, как воронка водопада, забивалась горько-приторная вонь газолина и смолы. Я видел нечеткие чернильные квадраты раскадровки собственного прошлого. Неизвестный режиссер. Проекция на настоящее. Дубль… Кадр #1. Мне снова четырнадцать. Резко распахиваю глаза, но мгновенно зажмуриваюсь, как только распрысканные световые частички молниями бьют по сетчатке. Еле различаю жужжание или… Гул, доносимый из-под колес автомобиля?.. Моргаю. Взгляд мой устремлен по направлению положения головы — куда-то вверх и чуть левее. Кусочки проносящейся зелени и сгустков небесной пыли втемяшиваются в подсознание. Дребезжание, чьи-то голоса?.. Или помехи и шумы неисправного радиоприемника? Блеск электропроводов под темнеющими облаками собирающегося дождя. На части стекла проступают капли. Кажется, что я тону в опустошении; захлебываюсь неизвестностью. В легких оседает спертый воздух, во рту — сухость, а вокруг — газолин, режущий нюх и засоряющий слизистую оболочку носа. «Эй, глянь-ка!» — раздается так непривычно громко и резко, скрежеща по перепонкам. Тень над глазами. И пропасть… Кусок неба вместе с гроздьями дождевых капель провожают меня в небытие. Кадр #2. Мне все еще четырнадцать. Дикая ломота в костях в связи с застывшим в одном положении корпуса телом разносится по всем клеткам организма. Затекшие ноги неумолимо взывают к движению, что кажется невозможным: веревки тугим узлом обвязывают лодыжки. Не слышно ни одного постороннего шевеления, кроме моих жалких попыток что-либо сделать. Удалось всеми силами едва приподнять голову — и увидеть по ту сторону стекла очерченный тенью в свете прожекторов грузовик. Шаркающие шаги внезапно трутся о песок. Я отделен от нарастающих звуков соприкосновения подошв с землей дверцей, которая в ту же секунду отворяется скрипуче… И темнота заволакивает мое небо в глазах. Пленка прервалась. Последующие кадры затерлись пылью из сепии. — Джерард?.. Джерард! Передо мной из-за туманной дымки резко показались обеспокоенные лица родителей. Спохватившись и забив тревогу, мама стала обмахивать меня кухонным полотенцем, вглядываясь в мои глаза; папа же, отвыкнув от таких приступов за несколько лет редких встреч, налил воды из-под крана в стакан и принялся, окуная пальцы в прохладную жидкость, прыскать мне ею в лицо. Обнаружив себя в полусогнутом состоянии, с опущенной на стол головой и дрожащими руками, я оклемался и потер уголки глаз. Очередные вспышки прошлого выбили из меня электрические заряды, — и картинка настоящего надломилась как глыба айсберга. Жгло горло как от удушья, будто я наглотался ртути — и она, пульсируя по дыхательным путям и заглушая ядовитыми парами работу легких, заторможено убивала меня. Как можно убедительнее заверив маму с папой, что все нормально, я осушил стакан с водой и умылся, обильно смачивая лицо талыми брызгами. Запах газолина растворился так же скоро, как и появился; теперь я чувствовал аромат маминой выпечки и яблочные пузыри моющего средства. — Что я говорил о Фрэнке? Внезапно для всех и самого себя, развернувшись, я прислонился спиной к посудомоечной машине и, сложив руки на груди, при этом ловя на себе в некоторой степени испуганные взгляды мамы, выпалил потрясший помещение вопрос. Мама зарделась, ее щеки пылали, а руками она судорожно задергала по повязкам на фартуке; отец отошел к окну и закурил, глядя на горшок с бегонией на подоконнике. — Ты ничего, кроме имени, не говорил, милый. Только то, что спасти его надо. Спасти, да. Но, знаешь, это... он возможно и не был с тобой? Эм, да? — в поисках поддержки и одновременно во избежание осуждающего вздоха с моей стороны за то, что косвенно считала меня психом и не верила в «некоего мальчика», мама обернулась к отцу. Только я знал однозначно, что Фрэнки не являлся выдуманным героем разворачивающейся драмы. И видения были тому подтверждением. Отец лишь что-то пробурчал, затушил окурок и одарил меня виноватым взглядом. Глубоко вдохнув и сложив пальцы в замок, я почти сразу после затянувшегося молчания извинился перед родителями за устроенный цирк, прежде чем попрощаться и наспех выбежать на улицу, в руках сжимая листы, не теряя надежды заполнить провалы в памяти. О Фрэнке я не сказал больше ни слова, лишь прижал к себе маму и провел ладонью по ее щеке, нашептывая, что я справлюсь, и все образуется. На что она сквозь слезы улыбалась и качала головой, поддакивая. Зря вообще я сделал это, своим появлением только расстроив их еще больше и напомнив, как из-за меня они настрадались. Пожизненно. Усевшись в машину после хлесткого хлопка дверцей, я стиснул зубы в рычании и лбом стукнулся о руль, глядя себе под ноги. Бесконечные скитания в поисках себя в прямом смысле этого слова подводили красную черту, обрекая на вечные разломы в голове и самоистязания. Родители выглядывали из-за штор... Незаметно для них я медленно погибал еще с тех самых пор. Но они верили, что психотерапевты это мои ангелы-хранители, а препараты для создания синтетического видения счастья — чаша со священной водой. Спустя некоторое мгновение я чуть взбодрился и выпрямился. Рука сама потянулась в карман за таблеткой. Со временем принятия требуемой порции я нарочито ошибся. Привыкание расползалось по дрожащим пальцам и сворачивающейся в венах крови. Дыхание застыло: миг, — и таблетка под языком заставила сердцебиение участиться. Когда с уничтожением слизистой подъязычной кислоты было покончено, я вытянулся, убирая в бардачок документы со своей историей. Отдернув было руку, я вдруг замер на месте. Мое внимание привлекло что-то блестящее, валяющееся в углу под бардачком, недалеко от пассажирского сиденья. По привычке пришлось закрыть глаза и через пять секунд открыть их — убедиться, что мне не привиделось, и что это не игры солнечных лучей при отражении от стекла. Кольцо. Нагнувшись, чтобы пошарить рукой по полу, я нащупал и поднял кольцо, привязанное черной тонкой веревочкой, посередине порванной. При перекатывании украшения на ладони, а потом и меж пальцев, я сфокусировал взгляд на внутренней полосе кольца, где обрамленными черным ободком красок буквами была выгравирована надпись.«Only hope can save us»
Отливая металлическим серебром, кольцо прожигало линии на моей ладони, являя собой некий чужеродный объект. Я прокручивал в голове свершенные мною действия за последние дни — и не мог состыковать наличие чужого кольца под сиденьем своей машины. А потом до меня дошло. Недавняя встреча с обладателем чудаковатого имени как дым взлетела ввысь мысленными образами, и я пробурчал в пустоту: «Флэш». Конечно, кольцо вероятно принадлежало именно ему; наверняка он выронил его, запутавшись в фантиках от шоколадных батончиков. Бросив взгляд на бардачок, а после вновь переведя внимание на кольцо, я пришел к выводу, что разумнее будет вернуть для начала Флэшу принадлежащую ему вещь, а потом уже и своими делами заняться. Примерное расположение сквота, где высадил в тот раз незнакомца, я помнил. И я тронулся с места, оставив позади сотканный из горестей и несбыточных мечтаний дом детства.***
Из магнитолы выплескивались тихие шипящие звуки вперемешку с покачивающимися волнами из нот джаза. На улице становилось темнее, но опускающееся за горизонт, словно большой розовый шар, солнце заливало половину неба оттенками персиковых красок. Облака рассеивались, и ничего не предвещало дождя; воздух свежей мятой протискивался в щель приоткрытого окна. Мне казалось вполне логичным сперва заскочить в супермаркет недалеко от места, где обитал Флэш, чтобы купить ему шоколадок или чего-то более съедобного. Хотелось загладить вину за кольцо, хоть я и не нарочно «украл» его. Парень ведь явно был хоть и не совсем ребенком, но точно слишком юным для ведения скитальческого образа жизни. В зрачках вспыхивали огненным блеском пестрые фантики и тату на шее Флэша. «Вот это улов!». Я даже усмехнулся. Припарковавшись на стоянке возле круглосуточного магазина, я поддался состоянию дежавю — как синтетическому притяжению молекул. Резкая дрожь остановила меня, пробравшись глубоко под вены: позади парковочных мест, там, где одинокий фонарь слегка касался разлинованного полосами асфальта, около темно-зеленых мусорных баков, стоял фургон. Накрывшая меня волна страха репейником облепила голосовые связки, обездвижив полностью. Сглотнув, я наблюдал за тем, как высокая темная фигура мужчины подвела к фургону мальчика и резко затолкнула его внутрь, раскрыв при этом настежь разъезжающуюся дверь. То, что я испытал, не подлежало соотнесению с нормальным течением эмоциональных процессов. Вспышка. Детский плач совсем близко. Фургон начал отъезжать к дороге за супермаркетом. На игру в считалку не было времени, — и я рванул из машины, чтобы добраться до комнаты охраны магазина. В тот момент даже и не стукнуло в голову сразу же позвонить куда следует. Кольцо Флэша я сунул в карман джинсов, а дверцу мини-купера вовсе позабыл захлопнуть. В абсолютной неожиданности дежавю в точности повторилось. На меня навалилось чье-то тело, а в ушах сразу же зазвенел сдавленный смешок и вскрик знакомого голоса. — Бежим!.. Будучи прижатым к нетеплому асфальту, я успел довольно быстро спохватиться и подняться на ноги благодаря протянутой руке черноволосого парнишки, из-под свитера которого виднелись торчащие бугорки припрятанных лакомств, как в кармане у кенгуру. Позади него, разъяренно скалясь и шипя, бежал охранник, еле волочащий ноги после чересчур насыщенного для грузного брюха обеда; лицо его, багровое, сжималось морщинами и гневными прищурами. Подумав, что я заодно с воришкой, мужчина пригрозил кулаком, возмущенно прокричав при этом: «Убирайтесь отсюда! И чтоб я больше здесь вас не видел!», и сплюнул плевок разочарования на асфальт, ретировавшись и выудив из куртки, делающей его брюхо еще более огромным, пачку сигарет. Тем временем я точно убедился, что моим дежавю оказался Флэш собственной персоной. Потянув меня за рукав, он на радостях проверещал: «Как ты вовремя! Неужто ты теперь супергероем моим заделался? Погнали!». Добежали мы до моей машины, и я, полностью рассредоточенный и растерянный, завел мотор и помчался к трассе. Флэш как заноза вертелся на сидении, раскладывая на коленях шоколадки и чипсы, поглядывая при этом в зеркало — как угонщик, озирающийся по сторонам в целях оторваться от злобного преследователя. Немного погодя мы чуть не оказались выкинутыми с дороги моим ошибочным выбросом вправо — из страха и зашкаливающего волнения: спереди с приличного расстояния в фокус моего зрения вновь попал тот фургон, лавирующий меж теней и удаляющийся в неизвестную даль дороги, обрамленной позолоченной листвой деревьев, на ветках которых спала опускающаяся вечерняя чернота. Шины моего автомобиля оставили за собой следы, когда я как полоумный затормозил у обочины рядом с табличкой «Марксбери-роуд». Флэш уставился на меня, приподняв брови и скривив губы; я пытался отдышаться и вытащить из кармана запропастившийся на самое дно мобильник. На рябящем электронной пылью экране в два счета высветились набранные мною три цифры. «Полиция» Молчание в салоне нарушило мое сопение и стук зубов. — Да, эм, алло. Я видел… Я, я звоню сообщить. Что… …Мои всхлипывания из-за заплетающегося языка, провоцирующего заикание, после того как я всячески пытался объяснить диспетчеру, что стал свидетелем похищения ребенка, перебил грубый женский голос: «Так, стойте. Где именно вы видели фургон? Как там оказался ребенок? А номера фургона вы не запомнили?». И волна паники лишь повысилась, подкатывая к кадыку. Перечислив девушке сведения (название супермаркета, улицу и дорогу), я осекся; зажмурившись, попытал удачу вспомнить номера, но осознал, что фургон находился далеко от меня, и номера были либо затерты грязью, либо спрятаны темнотой. Озноб распространился по коже ледяной сыпью, пока я распинался перед девушкой, а она вникала в мои корявые описания и объясняла, что без номеров и точных показаний ничем не сможет помочь, но все-таки попробует. Только вот трубку я выронил из рук, стоило услышать от рядом недоумевающего Флэша: «Слушай, парень, для супергероя ты явно, ну, слишком не такой, что ли? Я вроде не видел никакого фургона». Я побледнел; руки затряслись, точно я убил человека и закопал труп в лесной чаще. Таблетка лилового цвета быстро материализовалась на моем языке, впитываясь в рецепторы. Флэш с опаской поглядывал на меня, но, тем не менее, не побоялся приободрить, с осторожностью проговорив: «Парень, все хорошо, эй!». Небеса разверзлись на части. — Давай я поведу, а? — парнишка хлопнул меня по плечу в ободряющем жесте и вылез из машины, перейдя на правую сторону, и открыл дверцу. Не понимая абсолютно ничего, но чувствуя себя жалким овощем, путающимся в реальности и выдумке, я сдвинулся влево, стряхнув шоколадки на пол. Флэш повернул ключ зажигания, предупредив, правда, что не особый ас в этом деле, и что катался он только на развалюхе недалеко от свалки — развлечения ради, — а не по асфальтированной дороге. Благо, что машин мало водилось на горизонте в такое время. В то время как мы добрались до сквота, представшего в виде заброшенного кинотеатра на отшибе в достаточно непримечательном местечке, под крышей которого свисала покосившаяся табличка, когда-то диктующая названия премьер того или иного фильма, таблетки во мне смешались с желудочным соком и заметно заглушили вырывающуюся некогда наружу паническую атаку. Как выпадающее из ореховой скорлупы съестное ядро. — Ну, вот и приехали, — нарушив безмолвие, Флэш убрал руки с руля и принялся чесать затылок, не спуская с меня глаз. — Если хочешь, бери шоколадки. У меня их вон, эм, много, — он вытащил из-под свитера оставшиеся батончики и кивнул на пол, где вокруг моих ног валялась еще куча сладких диатезных штуковин. Из-за встряхнувшего голову шока, случившегося сегодня, я, честно сказать, замешкался и не сразу сообразил, что надо хотя бы что-то ответить Флэшу. И тогда, замотав головой, я собрал с пола все конфеты с чипсами и передал их в руки черноволосому, чьи глаза были пропитаны болью лунного света. Благодарно улыбнувшись и широко зевнув, Флэш распихал конфеты по имеющимся карманам в штанах и за пояс и вышел на улицу. Не успел я перелезть на место водителя, как меня осенило, и я выскочил вслед за парнишкой, остановив его хриплым неудавшимся окликом. — Вот, возьми, это ведь твое? — вытащив кольцо из кармана, я сунул его в руку Флэша, отчего он буквально засветился и повис у меня на шее, крепко обняв, пробормотав что-то вроде, что обыскался его. Но я очень быстро отстранился, ощутив нечто странное. Вновь закружилась голова, а перед глазами блестело кольцо Флэша, которое он, перевязав порванную нить, повесил на шею. Кадр #3. Свет ослепляет глаза, тело пронзает невыносимая боль, а Фрэнки лежит недалеко, лицом ко мне, что-то прижимая к груди, тем самым вызволяя из-под ржавых цепей скрипучие раскаты грома, и шепчет; губы его от холода дрожат… — Б-бабушка всегда г-говорила мне, что только надежда спасет нас. К-как думаешь, Джи, нас она с-спасет? — Да, Фрэнки. Главное, не выпускай ее из своего доброго сердечка… Флэш помахал мне и резво забежал внутрь заброшенного кинотеатра. На город порывался обрушиться унылый дождь, разбавляющий фонарное освещение улиц прозрачными булькающими каплями. А я, взглянув на небо, готов был разорваться на месте, мечтая о тикающей бомбе между ребер, чтобы вспышки воспоминаний и обрывочные кадры, непонятно что означающие, прекратили мучить меня. Именно поэтому, вернувшись домой, в пустой таунхаус с летающим по воздуху ароматом госпиталя, я скатился по стене, включив светильник в спальне, и набрал номер доктора Кэшвила, желая поведать ему обо всем, что стряслось. На полу перед ногами я разложил показания врачей, доставшиеся от мамы, а в руке скоро оказалась банка безалкогольного пива. Уже на звуки гудящих по асфальту шин за окном и ни с того ни с сего среди ночи появляющиеся блики фар, моментально потухающих, я никак не реагировал, потому что доктор Кэшвил на другом конце провода убеждал, что ни в коем случае нельзя поддаваться играм разума. И я, глотая последнюю за сегодня порцию седативных для улучшенного сна, верил в неправдивость звуков за окном. Так оно и вышло — они исчезли.11:59 p.m. \\ подготовка ко сну \ цельная бело-голубая (запить стаканом воды за 15 минут до сна)