У маленьких кувшинчиков длинные ушки

…вот чем Федька был хорош – тем, что не хрупок. Ивану нравилось, что нет нужды бояться, как бы ненароком не ухватить слишком крепко, иль что еще. Как бы то ни было – парень не девка! И синяки, порой наливавшиеся на белом теле, Федька ни во что ставил, тем паче что синяки те государь нежно перецеловывал все до единого – всякому известно, если больное место поцеловать, вдвое быстрей заживет. А еще тем хорош был Феденька, что затейник был, каких свет не видывал. Возьми хоть государеву библиотеку – куда как серьезное место, к срамным забавам не располагающее. Так Федька как-то раз раскопал еллинскую книжку, как бы помягче сказать, весьма нескромного содержания, Иван даже и не знал, не ведал, что у него такая есть. Да тут же государю и читать стал. Да с выражением! Уж так читал, зараза, одним чтеньем так государя распалил, что забыл Иван, что белый день на дворе (и постный день, к вашему сведению!), и что место совсем неподходящее… Словом, разыгралась тут куда как бурная сцена! А только кончилось (Федька едва успел гашник завязать), как в библиотеку со слезами влетел меньшой царевич, кинулся отцу в ноги, цепляясь за подол, за сапоги и отчаянно рыдая: - Тятя, не обижай Феденьку! Как обычно, Басманов нашелся первым: плюхнулся на пол рядом и прижал к груди бьющегося в истерике мальчонку. - Ну что ты, Федор Иваныч, что ты! Никто меня не обижает, что ты! Это ж я понарошку, для смеху… Федя поднял зареванную мордочку, все еще не очень-то веря: - Правда? - Ну конечно! Тебя разыграть хотел: побежишь на помощь аль нет? - Дааа? – тезка шмыгнул носом. – А я побежал… правильно, да? Тут уже растерялся Басманов. Снизу вверх глянул на царя вопросительно: да? иль сказать, что все равно не след перечить государю? Иван удивил. Иван разнежен был нынче, атласной кожею Федькиной, Федькиными руками ласковыми, его, Федькиными, только что утихшими, стонами сладкими, оказывается, на всю Слободу слышными… Иван сказал: - Правильно. Поднял сына с пола, ласково пригладил взъерошившиеся русые волосики. Повторил: - Правильно, сынок. Печалуйся пред царем за людишек… твоя-то чистая душа не обманчива. И напоследок еще, наклонясь, чмокнул в маковку. Как ни хорошо знал Басманов царя и любовника, но на этот раз был изрядно удивлен. И потому не решился сказать того, что хотел было. А хотел вот что. По возрасту любопытный и – уж яснело – не по возрасту простой царевич ведь не впервые заставал полюбовников в неподобающем виде. Покамест удавалось выкручиваться, но… не пора ли уже объяснить отроку, чем иногда занимаются взрослые, оставаясь наедине? Впрочем, Иван понял и невысказанное. Буркнул: - Своим умом дойдет. А что ум невелик… на эти дела ума у любого достанет. Естество поможет. А старшего уж скоро женить… - и прибавил непонятно, - двоюродные братья – нет хуже беды... …а еще чем Федька был хорош – немногие, с кем доводилось Ивану делить ложе, выдерживали его темперамент. А Федьке, поганцу, хоть бы хны! Вечером продолжили начатое днем в библиотеке. И в опочивальне, убранной первым черемуховым цветом (стены в опочивальне царской толстые, обиты тканью заморской поверх черного войлока…), Иван загонял-таки молодого любовника. Костляво царево плечо, а нет подушки мягче… Впрочем, может, Федька и прикинулся, что сдался первым. Кто его, Федьку, знает!