Tu vas me detruire

Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем. Адам это знал как никто другой, потому что сам вот уже два месяца был под властью мысли о невозможности. Невозможности жить спокойно, невозможности сбежать от собственных навязчивых идей, жажды обладания, невозможности выразить свои чувства, черт возьми. Ему казалось – за время летнего тура он перегорел, его немного попустило, ломка первых недель вдали прошла. Да, все еще хотелось прикосновений, хотелось внимания и проведенного вместе времени, но по крайней мере он был уверен, что Томми перестал ему мерещиться по всем углам. Нет, он вполне мог бы списать видение объекта своих тайных грез на бокал-другой шампанского, потребляемого вокруг в немереных количествах, если бы он его сегодня пил, но он не пил. Хотя по-другому эту хрупкую фигуру, закутанную в облако бело-сиреневой ткани, он объяснить никак не мог. «Опять мерещится… С этим определенно надо что-то делать, так и с ума сойти недолго». Как-то вдруг неожиданно висок прострелила тупая боль, биты музыки вокруг словно зазвучали громче, сливаясь в один монотонный гул и отдаваясь где-то в самом затылке. «Наверное, пора домой», – прошептал Адам себе под нос, разворачиваясь на каблуках и спотыкаясь о полу своего одеяния. Раздраженно вздохнув – все же не стоило идти на поводу собственной лени в этом году, маскируя ее под оригинальность и так выряжаться – певец в несколько резких движений отряхнул сутану, поправил чуть мешающую колоратку на шее и накинул на голову капюшон. Неплохо было бы найти Сутана или Марко, где-то блуждающих в этой пестрой толпе, празднующей Хэллоуин. В конце концов, они пришли сюда вместе, и уходить не попрощавшись – или хотя бы не предупредив – было бы невежливо. С совсем потерявшимся настроением Адам пробирался мимо барной стойки в угол зала, где кажется видел ярко рыжую сегодня макушку Амрулла. В голове навязчиво крутилась «Tu vas me detruire», так удачно подходившая для описания его жизни последние месяцы и повлиявшая на выбор хэллоуинского костюма. Адам тихо мурлыкал слова старой песни, когда кто-то случайно толкнул его локтем в спину, вынуждая споткнуться и пошатнуться вперед, натыкаясь на чей-то бокал с виски. - Вот черт! – певец суетливо пытался стряхнуть алкогольные капли с костюма, но, буквально всем естеством уловив напряжение напротив, поднял глаза и оторопел. Взгляд напротив был немного испуганным, немного скованным, непонятным. И коньячно-карим. Попа без приключений – это не попа, а так, унылые булки. «Даже если там от попы одно название», – бурчал про себя Томми Джо, распихивая попавшуюся на пути подвыпившую компанию по курсу к барной стойке. Наверное, ему стоило сделать это своим девизом и вытатуировать если не на лбу, то по крайней мере в труднодоступном для окружающих месте, иначе что бы он здесь забыл, да еще и в таком виде? Рука потянулась поправить воротник белой блузки повыше, чуть нервно дергая за накрахмаленный край, да куда там – покрой этого орудия пытки был приспособлен полностью открывать хрупкие плечи. И он открывал. «Хорошо хоть Адам не видит этого ужаса. И дернул же меня черт на эту авантюру согласиться..» Музыкант бурчал всю дорогу до заветной стойки с алкоголем, пытаясь понять – какого же и правда черта он отказался ехать с Адамом на очередную вечеринку ради вечера с друзьями, если в конечном итоге он и так непойми где непойми в каком виде разгуливает среди толпы незнакомого народа. Томми, игравшему с семьей Карпентеров в столь редкую «правду-или-вызов», следовало бы помнить, с кем он садится играть в полу азартные игры, и задуматься, что день невезений, начавшийся со сломанных наушников и описанных котом в родительском доме криперсов, еще не закончился. Но Томми Джо не был бы самим собой, если бы думал вовремя. А вам слабо обрядиться в женское платье, проиграв своей скромности возможность воздержаться от ответа? Особенно если вопрос был: «Хотел ли бы ты переспать с Адамом, и если да – то как?» Томми было слабо. Ну, он так думал, по крайней мере, пока Айзек не пригрозил взять дело в свои руки. Ну еще бы – возможность сплавить не понравившийся чем-то Софи костюм, да еще и подшутить над другом Айзек просто не мог упустить из своих проворных рук. И вот он тут. Он, и то безобразие, в которое его вырядил закадычный приятель. Не то, чтобы Томми впервой было такое преображение или совсем уж не нравился его внешний вид – стоило признать, что фиолетовая юбка, охватывающий талию корсет и блуза тонкого полотна ему очень даже шли, но черный парик все же мешал, да и затылок под ним постоянно чесался. Так что сегодня он, а точнее, «юная – Томми, ты выглядишь шикарно, детка – Эсмеральда» плавно курсировал в направлении алкоголя. Вообще-то, проводить вечер Хэллоуина в компании стакана – «а лучше бутылки, да» – с виски Рэттлиф не планировал. Хотя бы потому, что в последнее время, стоило ему оказаться под градусом, как сразу в голову лезли непрошеные мысли о ненаглядном боссе. А Томми думать об Адаме не хотел совсем. Выводы были тяжелыми, трудными для восприятия и гордости, непримиримыми со всей предыдущей жизнью. Томми влюбился, Томми хотел, Томми с головой погряз в придуманных страхах и запретах, хотя признаваться в таком грехе не мог даже себе, не говоря уже о самом объекте страсти. А данный объект как всегда был весел, общителен – дружелюбен, черт возьми! – и ни о чем не подозревал. Спустя пару бокалов крепкого шотландского, нескольких десятков «Крошка, пошли, потанцуем» в разнообразных вариациях и понимающего взгляда бармена Томми наконец решил, что ему хватит и пора бы знать честь. Или попросту уносить отсюда ноги, пока эти ноги не завели его на чей-то уютный диванчик, мотивируемые выпитым. Он даже слез со стула в желании найти укромный уголок, где можно было бы спокойно позвонить Карпентеру и попросить забрать его отсюда или прислать такси, как на него неожиданно неуклюже наткнулось чье-то тело, переворачивая недопитый последний стакан. - Вот черт! – закутанная во все черное фигура раздраженно смахивала с груди разлившийся виски. Адам.. Адам?! Томми уставился во все глаза на того, кто занимал все его мысли – и кого совершенно не ожидал тут встретить, забывая даже дышать. «Какого же черта он тут делает? Господи, какие у него глаза… Я…» Молчание затягивалось, а они просто стояли друг напротив друга, не решаясь ни коснуться, ни даже сказать «Привет». - А где твой бюст? – Адам посмотрел на затянутую белой тканью плоскую грудь своего музыканта, пытаясь отвлечься от мысли, что он ему все же не примерещился, и нервно хохотнул. - Какой бюст у девушки шестнадцати – или сколько ей там было – лет? – Томми провел по ткани рукой, неосознанно прикрывая шею. Адам скользнул взглядом за его движением и уставился на бьющуюся голубоватую жилку под тонкими пальцами, выдающую чужое волнение даже больше, чем юркий язык, облизнувший ставшие почему-то сухими губы. В голове что-то тихо щелкнуло. - Томми, я так больше не могу... – Ламберт вцепился в тонкую фиолетовую ткань, сминая ее в кулаке, чтобы удержать руки, не сжать такие привлекательные плечи напротив, не притянуть к себе. – Ты мой... Я хочу, чтобы ты был моим… Что мне для этого сделать? Томми смотрел на темное от пролитого пятно на груди Адама, почему-то боясь поднять взгляд выше, и слушал. В голове слегка шумело от выпитого, сердце билось где-то в самом горле, заглушая почти все звуки вокруг, и так странно было поверить в услышанное, понять его, осознать. Ведь это значит, Адам его тоже…? И он молчал зря? И мучился все это время – зря? Значит… Какой же он дурак! Томми схватил Адама за капюшон, заставляя пригнуться, наклониться ближе, поднял на него отчаявшиеся глаза и прошептал в открывшиеся навстречу губы: - Нет ничего невозможного, если ты докипел до нужной степени.