Кошмары и грезы

Деревья мелькают, проносятся перед глазами, остаются за спиной. Он бежит. Не видя дороги, не разбирая направления, не ощущая, как в стертые ноги впиваются ветки, камни и иглы хвои. Дыхания словно нет совсем — он его не чувствует, как не чувствует и боли. Физической — поднимающейся от избитого и покалеченного тела, и душевной — на месте когда-то целого сердца. Сердца, оставленного там, за спиной, в лагере разбойников. Его Деэриана… Если бы он только знал, чем обернется их путь, если бы знал! — Киван… Голос шелестит в листве, дрожит в траве под ногами, отдается в ушах шепотом. Этого не может быть, но она зовет его. Киван все же замедляет шаг и находит в себе силы обернуться. Ничего, кроме клочков тумана. Да и как может быть иначе? Он сам нашел ее едва живой. И оставил уже мертвой. Взявшие их в плен разбойники держали Кивана с Деэрианой в разных местах, но он все равно слышал крики возлюбленной, ее рыдания и смех бандитов. Он до боли стискивал зубы, рвался из пут и пытался сбежать, только без толку. Киван представлял, что способны сделать человеческие скоты с прекрасной эльфийкой, и его переполняли боль и ужас. Над ним самим всего лишь издевались и пытали, но Киван — воин, и мог держаться долго. Даже когда к пленному эльфу явился сам главарь бандитов — огромный полуогр Тазок. Монстр требовал рассказать какие-то секреты, выболтать все, что могло пригодиться разбойникам о людских городах и эльфийских поселениях. Киван ничего не знал и ничего не сказал. Но Тазока, кажется, это не взволновало. Киван стерпел и ужасную боль от раскаленного железа, впивавшегося в плечи и спину, наполнявшего шатер запахом горелого мяса. И вгрызающиеся в тело зазубренные ножи, грозящие содрать кожу и оставить после себя только оголенную плоть. И почти перебитые, вывернутые руки, на которых Киван висел большую часть времени. Но визга Деэрианы он не готов был выдержать. Под крики насилуемой жены Киван что-то говорил, пытался рассказать, выдумывая на ходу, но Тазок только посмеялся над ним. Ему было не интересно. Полуогру просто нравилось наблюдать за мучениями эльфа. А через некоторое время Киван смог почти чудом освободиться из пут. Он плохо чувствовал едва шевелившиеся руки, ребра ныли от постоянных ударов, а плечи горели так, словно их до сих пор прижигали, и кожа вновь покрывалась кровавыми пузырями ожогов. Киван сумел даже выбраться из палатки, даже свалить часового ударом камня в висок. И добраться, наконец, до Деэрианы. Она тоже висела на вывернутых руках, но без сознания. Когда-то чистая одежда превратилась в лохмотья, на подоле запеклись давнишние и почти свежие пятна крови. Кровь же успела собраться засохшей лужей и на полу, под висящим телом эльфийки. Киван едва держался на ногах, но жалость к возлюбленной и ненависть к бандитам придали ему сил. Он достал оружие поверженного стражника и смог срезать веревки, чтобы опустить Деэриану на землю. Почти все лицо эльфийки украшали кровоподтеки, и Киван пришел в настоящий ужас, обнаружив, что одно ухо возлюбленной безвозвратно отрезано. От прикосновения его слабых рук Деэриана сперва задергалась, словно пытаясь отбиться, но потом ресницы ее дрогнули. — Киван… ты жив… — Этот шепот, этот голос он не забудет никогда. Именно в тот момент Киван понял, что Деэриане уже не выбраться отсюда. И именно в тот момент он сделал свой выбор, целуя разбитые губы умирающей жены. Потому он бежал. Не сейчас, но потом, когда его руки восстановятся, когда голос в ушах затихнет, а боль станет хоть немного слабее… Тогда он вернется, и пощады не будет никому. — Киван… Голос шелестит, по-прежнему зовя, крича, моля остановиться. Киван больше не оглядывается и не замедляет шаг. Хотя он почти видит, как темные силуэты Деэрианы окружают его, тянут руки, шепчут: «Киван… Помоги мне! Киван…». Окровавленные платья клочками грязного тумана опутывают ноги, мешают идти, затягивают куда-то, а шепот все назойливее повторяется в сознании. И Киван чувствует себя в ловушке, пойманным, вновь связанным, когда голос Деэрианы вдруг переходит в ее же крики, а затем — в низкий раскатистый смех проклятого полуогра… — Киван! От чужого зова и толчка в плечо он просыпается. Резко садится на одеяле, пытаясь нащупать рукоять меча рядом. Тот действительно лежит под боком, готовый защитить хозяина от любого врага, если потребуется. Киван не понимает толком, где находится, пока на плечо ему не опускается ладонь. — Что, опять кошмары? — спрашивает Рейна, потирая слипающиеся глаза. — Ты снова заснул как человек… Я же предупреждала тебя! Ее рыжие волосы во сне растрепались и теперь торчат во все стороны, но это почему-то успокаивает Кивана. Он протягивает руку и слегка приглаживает их. — Ничего такого. Просто устал. Рейна сонно хмурится, но Киван обнимает ее и вновь ложится. Девушка, засыпая, прижимается к его плечу, на котором при дневном свете все еще можно различить ожоги. Она никогда не спрашивала про них, а Киван не был готов рассказывать. Он все же смог исполнить клятву, вернулся к лагерю бандитов вместе с новыми друзьями и сжег все дотла. Киван отомстил, и прошлое перестало довлеть над ним. Он наконец-то смог отпустить Деэриану с миром. Для Кивана все было кончено, абсолютно все… Пока он не связался с другой женщиной, не менее прекрасной и гораздо более опасной. Той, что смогла прорваться через его кошмары и показать просвет между деревьями, выход, солнце, способное развеять туман без остатка. И только от Кивана зависело — доберется ли он к спасению. Киван знает, что Рейна тоже борется с кошмарами во снах. У нее — свои монстры, у Кивана — свои. Рейна помогла ему отомстить, вывела к свету, но единственное, чем он сам может помочь девушке — быть рядом. Пока бьется его сердце, во сне и наяву. Киван мягко целует Рейну в висок и погружается в эльфийские грезы. Там нет ни деревьев, ни шепота, ни боли. Только в обычных снах существуют так терзающие его кошмары. И от них Киван продолжает бежать, не уверенный до конца, чем окончится в итоге этот путь.