Той самой звезды свет

На космических станциях утро начиналось не рано и не поздно, а по расписанию, когда включалось освещение в общем коридоре. Холодное освещение, полумертвое, но такой свет был всяко лучше жара звезд, что, казалось, находились совсем рядом: открой шлюз, увидишь. Но Праксис знал: свет тех звезд вовсе на свет Солнца не похож. Он такой же холодный и мертвый, как и освещение на станции, только еще холоднее и мертвее. Именно такой свет создал кольтеронцев, и только этот свет испугал первых исследователей космоса – и испугал не зря. Ведь, как говорят учебники истории, первая экспедиция человечества за границы солнечной системы ничем хорошим не закончилась. Они просто все умерли, попав в магнитную бурю – бурю, что вызвала ледяная, казалось бы, звезда, та самая, которую можно увидеть, открыв шлюз. Потому-то Праксис никогда шлюз не открывал; потому-то по плечам этого худощавого мальчишки не бежали светлые лучи, ласково будя – нет, Праксис знал, что лучи этой звезды только злобу пробудить способны. А злобы на их космической базе было и так предостаточно, особенно среди бойцов. Если бы не злоба некоторых мудаков, Деймос бы не оказался в личном отсеке Праксиса, не оказался бы в его постели, заботливо прикрытый одеялом. Когда Праксис шел на завтрак, он старался не думать об этом, но как-то не получалось. Наоборот – все мысли были только о мальчишке, да, мальчишке – по сравнению с Праксисом Деймос был просто мальчишкой. Бедным мальчишкой, которым пользовались все – и воспользовался Праксис. Праксис был бы рад забыть это, но он был хорошим человеком. А потому был рад, что Деймос не ушел – так и остался на его кровати, только надел на голое тело темную рубашку старшего бойца. Когда Праксис вернулся, Деймос тонкими пальцами застегивал очередную пуговицу, но… Как Праксиса увидел, сразу прекратил. – Послушай, – нервно облизнул губы Праксис. – Я не… Я не хотел бы, чтобы ты воспринимал это все… Так. Деймос, вчера было здорово, но… Слова сами собой не подбирались, а светлые, такие обманчиво-невинные глаза будто лишали способности рассуждать здраво, путали мысли, лишали рассудка. В этом был весь Деймос – неуловимый, дурманящий и манящий, как щепотка героина, и такой же опасный. Опасный и прекрасный – о, Деймос был красив по меркам закрытого мужского общества, красив до одури, а тело его было великолепным само по себе. Только вот Праксис никогда не желал чужого тела просто так – тела было недостаточно. Он присел на полку, что иногда можно было назвать «кроватью» – в те дни и ночи, когда Праксис был на ней не один. – Послушай, это не дело. Ты себя загубишь, не нужно… Не нужно отдаваться каждому, кто мимо проходит и глазами тебя пожирает. Без этого можно жить, – начал он. Мысли наконец-то начали складываться в единый поток, но до красочной мозаики было далеко… Тем более, слушать его Деймос не хотел. Он слушал, но не слышал – таков уж был Деймос. Медленно, осторожно он подался вперед, почти сел на колени Праксису и провел пальцем по его щеке – тот замолк, а потом вздрогнул, получив легкое прикосновение губ к своим. На поцелуй ответил, не мог не ответить, ведь то была симпатия – а потом Деймос довольно жестко взял его руку и положил на свое бедро, проводя по ноге выше, выше и позже – под рубашку. – Н-нет, – покачал головой Праксис, одергивая руку. Боже, боже, как трудно ему было оторваться от этих мягких губ, манящих и опьяняющих, но он был должен, просто должен!.. – Я и говорю об этом, Деймос! Ты всегда пытаешься… Деймос не стал его дослушивать – просто вновь потянулся к его широким плечам, проводя тонким пальчиками по краю воротника комбинезона, и призывно изогнулся, подобно кошке. Праксис устало опустил взгляд, а потом резко опрокинул Деймоса на постель, вжимая его в матрац сильными руками. Сил, чтобы совладать с собой, оставалось все меньше и меньше, и Праксис вполне мог сорваться – а он не хотел этого, совсем не хотел. – Я не хочу делать этого с тобой просто потому, что стоит, – спокойно изрек он. Хотелось выкрикнуть, хотелось наплевать на свою совесть, много чего хотелось, но Праксис просто не мог этого сделать – ведь он был хорошим человеком. А Демос снова заглянул ему в душу. – Жаль, – тихо произнес он, еле слышно. – Ты очень нежный, мне нравится. Тяжело Праксис вздохнул, убирая руки с его плеч и давая опереться на собственные локти. Ему… Ему хотелось изменить Деймоса, хотелось спасти его, но ведь здесь, на окраине галактики, не было спасения. Был только холод и в лучшем случае – выживание в очередном бою с кольтеронцами. Изменилось бы что-нибудь, будь они на земле? Ведь здесь, здесь Деймосу не смогли бы помочь даже лучи ближайшей звезды, если бы Праксис открыл шлюз. Деймос был совсем как та звезда – нет, Деймос и был той самой звездой. Невероятно яркой, красивой, но холодной и мертвой – мертвой глубоко внутри. Праксису очень хотелось бы запустить его замерзшее сердце. Боец, что лежал под ним, был таким красивым. Природа наградила стройными ногами, узкими бедрами, нежной на ощупь кожей… Привлекательным телом, невообразимой гибкостью и сладким, медовым голосом, который, увы, Праксису редко удавалось услышать. Невероятными глазами, мягкими губами, теплым дыханием – это все был Деймос, но Деймос тот, что крылся внутри, за затуманенными глазами, был будто неживой. Мертвых уже не исправить, как ни старайся, а старуха худющая так худющей навсегда и останется. Можно только облегчить страдания тех, кто близок к могиле – и хороший человек поможет им. А Праксис был хорошим человеком. Деймос вновь поймал его руку, опустил на свои бедра – а по своей груди пальцем провел, одергивая воротник, шею подставляя. Праксис знал, что Деймос часто бывал с тем… Тем нервным и борзым русским, и тот любил ставить метки. Да только никогда по-настоящему своим не делал, а ведь Деймосу так хотелось этого. Он коснулся кончика носа Праксиса, потом – уголка глаза, скользнул по веку, по другому. Праксис глаза прикрыл на секунду, а когда опомнился, уже целовал мальчишку изо всех сил, даже, кажется, кусая его. Тело, что желало мужского внимания, умело его добиваться. А Праксису оставалось только подумать, понадеяться, что Деймос поймет когда-нибудь, когда-нибудь выслушает, позволит помочь – что когда-нибудь и он перестанет быть девкой на одну ночь, а душа его загорится ярче любого солнца.