Когда земля уходит из-под ног

      Наиглупейший день. Из всех доныне пробежавших мимо без оглядки этот – наиабсурднейший! Сперва чудачки-подружки заманили с ними перекусить, потом одна из них потерпела поражение в битве со своей ни на йоту не заинтересованной любовью, — к сожалению, принц на белом коне из Гокудеры Хаято был неудачным, — сделала из очередной заурядной перемены дешёвую драму, затем устроила допрос с пристрастием, что Хибику чуть не убилась головой об стол или, точнее сказать, не убила им голову пронырливой одноклассницы, а теперь она ещё и влипла в неприятности по самое не хочу, точнее, в данном случае уместнее сказать по самое не могу, так как казалось, Чиаки всегда хотела найти на вполне себе симпатичную пятую точку приключений. Чем дальше в лес, как известно… И с каждым миллиметром, как солнце становилось ближе к горизонту, совершив свой рутинный круговой обход, день становился хуже. Иногда Хибику спрашивала себя: а зачем вообще нужны такие друзья, если от них ничего, кроме проблем и глупостей, нет? С одной стороны, ей не хотелось сейчас напрягать себя глупой потасовкой со странно выглядящей новенькой, к тому же, сейчас в школе не так много и народу, одни клубы и их члены и шатаются кто где, плюс Гроза Намимори не дремлет, но с другой стороны, оставлять Кунияму на произвол судьбы как-то… не сказать, что подло, но как-то неприятно. Хотя мысль о том, что её подруга-таки попыталась устроить своеобразную дуэль с соперницей за сердце их дражайшего Ромео, отвращала. «Нет ничего более унизительного для девушки, чем драться за парня», — пришла к выводу Хибику задолго до того, как начала обращать внимание на противоположный пол. Доселе её мнение не изменилось. Но делать нечего.       Полностью игнорируя стоящую по ту сторону новенькую, златоглавая девушка медленно подошла к обнимавшей спиной шкаф подруге и, скрывая укоризненность взора, протянула ей руку. Та, еле слышно кряхтя, не медлила ухватиться за неё. Поднявшись на ноги, Чиаки принялась чисто по-женски стряхивать что-то с серой складчатой юбки, хотя на ней ничего и не было, а после, добродушно и благодарно посмотрев на подругу и неуверенно улыбнувшись, проронила:       — Варуи*, — легко слетело с её уст, но с Хибику этим не отделаешься. Что Нане, что Чиаки было прекрасно известно, как русоволосая относилась к конфликтам. Кофейные очи Хибику сузились: сквозь пелену беспристрастности можно было, если старательно приглядеться, разглядеть весьма неподдельное недовольство, разочарование, но, скорее, не дружеское, а то, с которым начальник смотрит на своего сотрудника, вовремя не предоставившего бизнес-план. Не удостоивши подругу и лишним «Ты в порядке?», Хибику снова перевела свой взор в сторону Адельхайт. Она вновь решила оценить объект, привлекший, по словам Чиаки, внимание самого Гокудеры.       «О, Ками-сама, нани корэ**?» — первое, что пришло девушке в голову при виде Сузуки Адельхайт. Первая эмоция – захотелось упасть на пол и засмеяться. Как правило, первое, куда девушка смотрит при знакомстве – в глаза, по которым можно сразу прочитать, что из себя представляет та или иная личность; первое, на что она старается обратить внимание – это выражение лица, которое является визитной карточкой личности и тут же даёт координаты касательного того, что у персоны на уме. Отнюдь, не в этом случае. Как бы девушка ни хотела высмотреть глаза, как бы ни пыталась найти лицо, а они упирались во что-то инородное, совсем уж объёмное и будто загораживающее лицо. Светлоголовой ученице Нами Чуу потребовалось секунд десять, чтобы определить, что же это такое. Большое, пышное, выпирающее. Да, привлекающее взгляд даже пофигистичных женщин с чисто гетеросексуальной ориентацией. Сим достижением физиологии являлся бюст.       «Грудь?» — вопросила себя девушка мысленно, оглядывая, не побоюсь этого слова, огромную, обтянутую чёрной тканью грудь. К сожалению, в данной ситуации она не могла сказать ни о личности девушки, ни о её намерениях, так как единственно чей визитной карточкой могло быть это сокровище мужских фантазий – так это пластического хирурга, который, по мнению Хибику, явно приложил к этому свою хитрую и умелую ручонку: ну не может быть грудь ТАКИХ размеров в таком возрасте! Это неестественно! Конечно, девушка была не специалистом в оценке чашечек с расстояния в пять метров, потому сказать, шестой или седьмой, затруднялась. Она вообще-то не интересовалась ни чьей грудью, кроме собственной, что естественно, но в этот раз она была поражена: девушка перед ней — точно из эччи-аниме. Разочарованно подумав о том, что это привлекло внимание Хаято, блондинка осмотрела грудастую ученицу с ног до головы.       Мало того, что у неё была огромная для её возраста грудь, она, ко всему прочему, была просто неприлично высокой! Хотя, не считая груди, сама была вполне себе стройной: длинные худенькие ножки, заметно толстоватые ближе к ляжкам; достаточно широкие бёдра, но тонкая талия, худенькие ручки, узкие плечи и при этом выпирающая огромная грудь. Суммируя всё увиденное, Хибику сделала вывод о бросающейся в глаза непропорциональности этой девушки. Она могла лишь пожалеть её. Лицом она была по стандартам вполне симпатична: выразительные рдяные очи, оттеняющие их длинные густые ресницы, немного широкий лоб, прямой нос, едва ли выраженные скулы, не пухлые, но и не тонкие алые губы и фарфорово-белая, чистая кожа, на которой ярко контрастирует смоляная, завивающаяся прядь чёрных волос, спадающая косо и проходящая чернильной линией меж глаз, достигая худенькой щеки. Та самая прядь показалась Хибику забавной, вызвала странные ассоциации. Сами же волосы Сузуки были короче средней длины; они были заколоты в высоком коротком хвосте на макушке, также странно завивающемся, а челка была полностью зачёсана назад, создавая эффект зализанности, тем самым открывая лоб и непроизвольно делая лицо больше, лишь та самая забавная прядка наслаждалась свободой. В общей сложности, Сузуки Адельхайт представляла из себя мечту любого лишённого женского внимания отаку или, наоборот, искушённого плейбоя-пикапера вне сомнений. Для Хибику она была странной непропорциональной, высокой девушкой с большой грудью и забавной прядкой, которую можно было пожалеть, так как если природа чем и наградила, да не в том месте. Нет, плохого впечатления она не произвела до тех пор, пока русоволосая пофигистка не обратила внимание на её, так сказать, форму…       Хибику не считала, что одежда обязательно красит человека, но в том, что по ней можно сложить почти всегда верное представление о том, что он из себя представляет, была твёрдо убеждена. Так, например, высокие чёрные, кожаные сапоги на шнуровке и на острой, высоченной шпильке, говорили об уверенности в себе, непоколебимой и пронзающей, особенно учитывая тот факт, что в школе, вообще-то, положено ходить в сменной обуви, которая одинакова для каждого ученика. Остальные атрибуты одежды Сузуки говорили кареглазой уже совершенно о другом, что она даже мысленно молчала – это было выше как её морали, так и понимания.       Капроновые, средней прозрачности чулки тёмного, грязно-серо-сиреневого цвета грозовых туч, снизу расчерченные двумя чёрными горизонтальными полосами и одной в самом верху, поддерживаемые чёрными подтяжками, протянутыми вплоть до кончиков ткани до неприличия короткой, черной складчатой, расклешенной юбки. Разумеется, оголённые ляжки в сочетании с чулками на подтяжках, высокими кожаными сапогами на шпильке и вдобавок ко всему короткой юбкой наводили на определённые мысли. Хибику моментально сменила милость на гнев, жалость на отвращение. Спасибо хоть, сверху всё было скромно и прилично (ох, как она заблуждалась!): на брюнетке была черная обтягивающая кофта с длинным рукавом, с воротом под горло, застёгнутая на молнию до самого конца, с белой и желтой окантовкой, а также белыми манжетами; на левой руке была чёрная нарукавная повязка с белыми канжди, а на ладонях – красные перчатки без пальцев. «Точно из эччи-беттл-аниме», — хмуро подумала Хибику, переваривая увиденное. Суть была не в том, что черноволосой хватило наглости прийти в чужую школу в своей форме, а в том, как именно она была одета.       «Из школы благородных девиц, значит, перевелась? Случаем не из Амстердама, недалеко где-нибудь от Улицы Красных Фонарей?» — съязвила про себя Хибику, уже хотя бы на одну десятую понимая, почему её несносная подруга взбесилась при виде этой, явно не закомплексованной особы. Она не бесила девушку, нет – отвращала, что было куда хуже. Об уважении не могло идти и речи. Да, русоволосая не знала о ней ничего, ни о её прошлом, ни настоящем, ни о целях, ни о мотивах, ни о принципах – это всё не имело значения. Наверное, её можно назвать отчасти поверхностной, но женскую гордость она ставила превыше многих других качеств, а в это понятие входила, прежде всего, недоступность, как визуальная, так и контактная, а хотя бы в одном из этих пунктов Сузуки проигрывала. Посему больше не требовалось ни визитных карточек в виде выражения лица, ни отражения характера в зеркалах души, глазах.       Кстати, о них. Они были ясные, холодные, гнетущие, жаждущие подавить, отчасти равнодушные. Взгляд был уверен, непоколебим, в нём отражалось самолюбие и высокая (завышенная!) самооценка, решимость и бесстрашие, серьёзность охлаждала весь этот коктейль, а спокойствие создавало баланс. Твердый, холодный, враждебный, грозный – он делал черты лица брюнетки грубее, превращая женственность нимфы в воинственность амазонки. Она явно была лидером в своём кругу общения и старалась преуспеть во всём, за что берётся. Девушка составила своё первое впечатление о характере Сузуки с лёгкостью, о степени её скромности – видимо, тоже, а вот теперь пора протестировать ум.       Нужно признать, Хибику была далеко не единственной, кто обследует противника, оценивая и взвешивая все составляющее увиденного. Сказать, что грозная брюнетистая особа считала какую-то с минуту появившуюся перед ней школьницу противником – очень и очень бесстыдно наврать. Несмотря на это, Адельхайт считала немало важным иметь представление о каждом объекте, с кем вступаешь в хоть незначительный, но контакт: этого требовали социальные навыки, этого требовало её положение как лидера, этого просто-напросто требовал тот мир, в котором она вертелась.       По профессиональному мнению Сузуки, обследовать там было особо и нечего. Девушка – как девушка. Возможно, по японским меркам и высокая для своего возраста – где-то метр шестьдесят – но по стандарту среднего роста, а уж сравнивая с собой, Адельхайт смотрела на неё свысока в самом прямом смысле этого слова, к слову, и во всех прочих, косвенных. Выглядела она тоже достаточно заурядно: стройная, худенькая, как и большинство японок, однако вполне сформировавшаяся на вид, – при любых обстоятельствах до Сузуки далеко-то даже с почти полным C, — вполне себе доморощенная особь. Об этом можно судить по тонким, изящным пальчикам, которым вряд ли приходилось работать в своей жизни, об опрятности внешнего вида, о лёгкости походки и идеальной осанке. Да, наверное, одна из тех, кто прилежно учится, умеет готовить и вышивать крестиком, не дружит с плохими парнями и не гуляет по ночам допоздна, о которых воздыхают мальчики и которую сложно ненавидеть. К сожалению, самооценка Сузуки порой лишала её мышление вариативности и делала его порой стереотипизированным. Так или иначе, юная леди перед ней в корень отличалась от Сузуки, начиная с внешнего вида… Сменная обувь на плоской подошве, чёрные длинные гольфы, серая складчатая юбка, тёмно-серо-синий жилет, тёмно-голубой галстук из-под него, ну и в довершение – белая рубашка. Всего лишь фуку, ничего лишнего, ничего недостающего. Оставляет широкий простор для воображения. Синяя школьная сумка лениво висит на руке.       Волосы средней длины были завязаны в средней посадки хвосте заколкой-крабом, однако не столь безупречно и аккуратно, будто небрежно: прядки волос цвета пшеничного колоса коварно выбивались из плена тёмной заколки и прятались где-то рядом с хвостиком. Спереди волосы были строго подчинены пробору, прочёсанному ровно посередине и позволяющему длинным золотистым прядям свободно обрамлять щёки, лаская своими кончиками снежный ворот рубашки. У волос был довольно необычный оттенок: сложно было определить, светло-русой была ученица или всё-таки золотистой блондинкой. Цвет сочетал в себе смесь оттенков пшеничного колоса, сухих золотых листьев и тёплого сияния шафрана. В тени они казались темнее, но стоило попасть свету – какой-то янтарный блеск окутывал их, делая визуально светлее. В сочетании с этим девушка обладала тёмно-карими глазами миндалевидной формы с едва заметным проблеском тёмно-зелёного цвета листьев мяты, который полностью растворялся во тьме насыщенного карего моря. Алые губы были расслабленно сомкнуты, их уголки ни приподнимались в лёгкой, игривой усмешке, ни опускались в угрюмой гримассе недовольства. Персикового оттенка светлая кожа переливалась блеском здоровья и энергии, её идеальная текстура свидетельствовала о хорошем питании и достатке сна. Выражение лица спокойное и умиротворённое, немного усталое в том смысле, что казалось, его владелице было в тягость просто стоять тут, некая леность будто облаком нависала над ней и была весьма ощутима черноволосой ученице по обмену. Какая-то отчуждённость, отстранённость сопутствовала ей, даже когда блондинка непосредственно встретилась с Адельхайт взглядом. Она словно наполовину находилась в другом месте, казалась несосредоточенной и лишённой внимания. Глаза… глаза были под стать выражению лица: тусклые, точно затуманенные чем-то, не выражающие каких-либо эмоций, тех же холодности и серьёзности, твёрдости или мягкости, они были равнодушны. Казалось, даже отражать свет им было лениво: какая-то едва заметная пелена яблока скрывала их блеск. И на секунду Сузуки заметила лёгкую, уловимую лишь ей одной перемену: искорка высокомерия просочилась сквозь полупрозрачное облако на этом каре-болотном небе. Моргнув, медленно опуская и затем приподнимая длинные, чёрные ресницы, девушка уже показала что-то в зеркалах души, и это явно не понравилось брюнетке. Да, вроде бы ей всё равно, вроде она ничем не привлекает внимания, но точно чувствуется скрытый, немой голос превосходства, какой-то едва висящей в воздухе надменности, будто, хоть она на дюжину сантиметров ниже, смотрит свысока. Другой бы не заметил – но Адельхайт была не просто другой, к тому же, рыбака рыбака, как гласит народная мудрость…       — Прощу простить глупую несдержанность моей одноклассницы, — внезапно отвлёк Сузуки от размышлений звонкий, насквозь пропитанный вежливостью голос Хибику. Он был почти монотонным, спокойным, плавно изливающим каждое слово, не лишённым жизни и чувств, но в то же время каким-то усталым, а может, так казалось из-за нейтральной интонации. Тем не менее даже сейчас, проявив инициативу и начав беседую первой, Хибику выглядела отчужденно и незаинтересованно, взгляд направлен не на собеседника, а сквозь, но не в смысле проникающем, а будто собеседник был невидим или прозрачен. Это показалось Сузуки странным: искушённая взглядами девушка всегда привыкла быть в центре внимания, собственно, и разговора, а с этой же казалось, что она разговаривает со стеной, хоть и смотрит на тебя.       Чиаки опешила. От такой вежливости её челюсть готова была болезненно удариться об пол, и поднять её оттуда у красноголовой волейболистки просто не было бы сил. Конечно, она не впервые сталкивается с культурной стороной подруги, но сейчас ей не было места – пихать её пинком под зад! «Извиняется? Перед этой????» — бушевала девушка и, в итоге, не сдержалась:       — Ты что, нээ-сан! Она, между прочим, первая начала! – проинформировала Кунияма, однако если брать в расчёт её характер, это едва ли сойдёт за весомый аргумент.       — Помолчи, Чиаки, — авторитетно и твёрдо произнесла русоволосая, не оборачиваясь. Разумеется, Чиаки умолкла: она всегда слушала, что ей говорит Хибику, ну, почти всегда. Нервно сглотнув, она оглядела свою бывшую противницу и продолжила смиренно наблюдать.       Какое-то время реакции от Адельхайт не последовало: равнодушно-грозная маска не сходила с её лица. Она, возможно, ещё находилась где-то на мыслительной тропе между своим сознанием и реальным миром, так как рассматривала светлоголовую собеседницу. Как и предполагалось, она была хорошей девочкой, не ввязывающейся в драки и не кидающейся накостылять за своих друзей, но тем не менее что-то было с ней не так.       — Вашей однокласснице стоит обдумывать свои поступки прежде, чем давать волю чувствам, — холодно констатировала брюнетка, оказав Хибику неоценимую честь разлить по воздуху свой голос. К удивлению девушки, он оказался не таким грубым, как она представляла, а вполне себе красивым: женским, взрослым, спокойным, не высоким и не низким. Говорила брюнетка спокойно, уверенно, серьёзно, вроде и бы и вежливо, но, чёрт, Хибику будет не Хибику, если не сможет прочувствовать истинную эмоцию, спрятанную за тоном говорящего. «В драку, значит, не бросается, не ёрничает, не язвит… Вежлива и спокойная, отвечает вежливостью на вежливостью, совсем как я, но… Самодовольная сучка», — девушка провела рукой по волосам, как бы убирая их за уши, прогоняя прежнюю мысль и переходя к новой. «Судя по всему, Чиаки это заварила. Но опять же идти напролом из-за того, что Ромео как-то на неё смотрел… В любом случае, эта девица не столь глупа, сколь показалась мне. Видимо, мозги не утекли в грудь»       — Вы правы, — сухая констатация и выдержанная пауза, — ….? – молчание, располагающего собеседника представиться, не задавая при этом лишних вопросов, а лишь намекнуть нисходящей интонацией последнего произнесённого слова и слегка вопросительным взглядом.       — Сузуки Адельхайт, — ответила на немой вопрос ученица Шимон, проявляя взаимность в их высококультурном зрелом разговоре. Всё те же стоическая серьёзность, холодная уверенность и перчинка высокомерия, в принципе, мастерски скрытого.       «Немка? Ха, голландка, немка – один фиг. Считай, я угадала. Имя явно оттуда-то откуда, хотя на иностранку она смахивает так же, как Чиаки на целомудренную монашку. И чем думали её родители? Она и без имени выделяется»       — … Сузуки Адельхайт-сан, — завершающим тоном окончила блондинка фразу.       Чиаки-таки уронила свою многострадальную челюсть, и причиной тому был не едкий на слух суффикс «-сан». «Ничего себе. Повторила», — шокированно подумала Чиаки. Адельхайт тоже порядком удивилась: несмотря на то что она произнесла имя в соответствии с правилами заимствования японского, Хибику произнесла его так, как оно звучало бы по-немецки, разумеется, с акцентом, но звук «эль» и слоговая структура были точно переданы. И она была первой, кто с такой лёгкостью справился с этой непростой задачей, ведь обычно людям даже запомнить его сложно. Может быть, Сузуки и ожидала ответной реакции – представления собеседницы – чисто из этических соображений, и вообще это было бы логично, но, кажется, Хибику оказывать такую честь не собиралась.       Девушки обменялись любезностями. Настала подавляющая тишина. Вроде бы враждебной обстановки не назревало, а воздух почему-то всё равно был неприятно полон напряжения. Словно каждая из них хотела что-то сказать, но предпочитала держать это в себе. Темноволосая считала, что у неё есть важная миссия в этой школе, чьи жалкие ученики её не волнуют, а та доля высокомерия, которую она углядела в безразличном взгляде блондинки, есть не что иное, как неприязнь, поскольку Сузуки прекрасно знала, что ненавистна девушкам. Светловолосой же просто было влом что-то говорить, да и фиолетово ей было, к тому же, не хотелось становиться инициатором красочного шоу: женские драки – дело последнее. Но что-то внутри тянуло быка за рога: один вид этой черноволосой особы подначивал продемонстрировать свою докторскую степень в холодном сарказме. Нет, лучше не стоит. То, что Хибику умеет делать при помощи своего языка, может вывести из равновесия кого угодно, а если эту – то потом хлопот не оберёшься. Слишком проблемно, слишком лениво. Лучше мирно уйти, не сходя с пути истинного пацифиста-пофигиста.       — Какого чёрта, Кая-нээсан!!! – блондинка медленно обернулась и, проскользнув острым взором по полному ярости и чувства невосстановленной справедливости алоголовой подруги, сузила глаза. Чиаки знала, что отступать уже некуда. – Если ты думаешь, что это я всё начала, то черта с два! Мне противно видеть, как ты извиняешься за меня и уходишь от конфликта! Я, может, и теряю иногда голову, но просто так никого не трогаю! А эта… эта!!! – девушка указала дрожащим пальцем судорожно вытянутой руки на Сузуки, голос её трепетал, а янтарные очи налились гневом. – А эта бесстыжая сука избивала членов Озеленительного Комитета! На моих собственных глазах! Я что, должна была стоять и смотреть?! Припёрлась в чужую церковь со своими понтами и теперь издевается над учениками Нами Чуу ни за что ни про что!!! Я люблю эту школу и этого не потерплю! Мне наплевать, что она там от них требовала, что они отказались, но то, что она сделала – омерзительно! Не смей извиняться за меня! Я сама несу ответственность за то, что делаю, и перед этой стервой не извинюсь! – выпалив душещипательную речь на одном дыхании, полную возмущения, девушка выдохнула и наклонила голову, будто извиняясь перед флегматичной подругой, которая и бровью не повела. Тёмно-алые волосы Чиаки прикрывали её стыдливые глаза. За что ей было стыдно? За то, что она втягивает подругу в очередную неприятность. И даже опустив голову, занавесившись локонами, она чувствовала, с какой иронией и надменностью смотрит на данную ситуацию сейчас Сузуки Адельхайт.       «Что за день такой, мать вашу… им что, землетрясение сместило полушария в головах? Чиаки но бака… Далась ей эта немецкая Памела Андерсон… Делать мне больше нечего, как… Пфф…. Вот же впадлу… ладно, придётся успокаивать её чувство справедливости, которое гуляло где-то неподалёку, пока сандвич с туцном жестоко натравлял свою хозяйку на несчастного Панцу-куна», — удручённо подумала девушка, коснувшись ладонью лба. «Чёртова мигрень…»       — Чиаки, я тебя умоляю… — устало начала она. – Мне как-то по барабану, кто кого за что избивал или что там кто с кем делал… Меня поражает другое: зачем ты тратишь столько энергии и эмоций на такую, как она? Оно того не стоит, — если минуту назад в голосе высокомерия было не отличить, то теперь и оно, и брезгливость наружу. И всё это с такой вразумляющей серьёзностью, что всё внутри аж переворачивается, а по телу мурашки. Глаза Хибики оглядывают Чиаки как-то чванливо осуждающе, с небольшим отвращением к её глупости, они холодны и серьёзны, при том всех тех эмоций в них по капельке; и с миру по нитке в них не получится собрать даже то самое маленькое чувственное озеро, что бурлит в очах Чиаки, когда та спокойна. Блондинка позволяет только мизерным зёрнышкам того, что она чувствует, отразиться в своих очах. И эти минуты для Чиаки так увлекательны, так удивительны, ведь в те самые блаженные сотни секунд ей хочется верить, что подруге всё-таки не всё равно. Пусть лучше смотрит с осуждением, с презрением, но не так равнодушно и бесчувственно, будто она кукла какая-то и вокруг все – игрушки.       — Нээ-сан… — шепчет себе под нос Чиаки, Хибику игнорирует глупую эмоцию приятельницы и попросту не видит никакого сентиментализма в ситуации. Всё, что она сделала – привела скудоумную подругу в чувства с тем, чтобы уже побыстрее убраться отсюда, наконец. Правда, она не учла кое-что… или кое-кого.       «Такая, как она» — прямо и чётко, ясно и недвусмысленно, нет никаких скрытых значений, не расслышать невозможно – просто и понятно. Острый слух грудастой особы со смоляными волосами не пропустил такую пикантную деталь мимо, как Сузуки бы ни было всё равно. Сказанное с такой безучастностью и в то же время пренебрежением, оно врезалось в неразборчивый балаган ненужных слов и контрастно отличилось от всего, до этого произнесённого. Более того, автор сего высказывания на этой чуткой реплике не остановился, после чего сделал-таки ещё и вывод – нахалка! Говорит такие вещи, повернувшись к брюнетке спиной! Разумеется, никто и ничто не повлияет на самооценку Сузуки Адельхайт, девушки, в полной мере знающей себе цену, однако факт остаётся фактом: кто она такая, чтобы открывать свой рот? Слабая, глупая, жалкая школьница, живущая в своём идеальном мирке, растущая под своим хрустальным колпаком, ничего не знающая о настоящей жизни! Да как она смеет! Смотреть на неё, сильную, смелую, преданную делу без остатка, самодостаточную, прошедшую огонь и воду девушку свысока! Она и понятия в своей забитой розовым пухом головушке не имеет, зачем на самом деле Адельхайт здесь, какие важные цели преследует и чем готова пожертвовать, – и уже пожертвовала, – чтобы их достичь, через что прошла! Неслыханно! Нет, Сузуки поистине было плевать, что кто о ней думает, но смотреть на неё свысока и пренебрежительно отвешивать такие словечки какой-то простой среднекласснице, которая знает её без году неделю, она позволить никак не может; как из-за гордыни, так и ввиду принципиальных факторов. С самого начала темнокурая ученица по обмену почувствовала такое отношение, исходившее от Хибику, укутанное под покровом вежливых слов, и она не ошиблась. Пришло время указать девчонке на своё место.       Хибику, озвучив своё отношение к Адельхайт, отнюдь не добивалась ответа и, более того, намеренно не хотела говорить это, ибо ей было всё равно, но когда почувствовала на своей спине колкий взгляд рдяных очей, не сомневалась, какому маршруту последует их доныне якобы приятное знакомство. Зато вот Чиаки как раз пришла в себя. Хотя это не отменяло её желания набить «еврейке» физиономию.       «Мендоксай***…» — обречённо подумала блондинка и вымученно обернулась.       Сузуки встретила её с новым выражением лица: теперь оно сияло самодовольством, глаза хищно подавляли своей серьёзностью и угрозой, их взгляд был тяжёлым и гнетущим. При этом девушка сохраняла спокойствие и равнодушие, однако своих намерений скрывать не собиралась.       «Вот чёрт, всё к этому и идёт… хотя, может, кто-то уже будет в ответе за идиотизм сегодняшнего дня и получит за это? Пусть это будет она, отвести душу не помешает… хотя впадлу руки марать»       — Что-то не так, Сузуки-¬сан?.. – сухо поинтересовалась Хибику, не разделяя желаемого сарказма, держа его при себе. Очи её дали волю надменности, превосходству, которое девушка над ней осознавала. Дать понять, что ты не уважаешь собеседника и тебе плевать одним лишь взором, порой приносит куда больше пользы, чем громкие слова.       — На твоём месте, — обрубила фамильярности под корень брюнетка, — я бы проявила должное уважение к Комитету Ликвидации, который в самом скором времени будет блюсти порядок и выполнять зачистку в этой школе, — сказала, как отрезала, Адельзайт. Голос сухой и холодный, остужающий воздух. Впрочем, таким не удивишь Хибику, она же учится в Намимори Чуу, а задаёт законы здесь…       — Хм… — устало протянула девушка, — как говорится: чья бы корова мычала, а Ваша – молчала. Я что-то не припоминаю, чтобы мы перешли с Вами на «ты», Сузуки-са-а-ан, — протянув и ударив последний слог, девушка наигранно прищурилась, словно пытаясь освежить несуществующий момент в памяти.       Чиаки взволнованно дёрнулась. «А вот это плохо… ничем хорошим не пахнет. Если нээ-сан переборет свою лень и всерьёз рассмотрит вероятность поставить эту сисястую на место, то пострадать могут обе. Её не заставишь лезть в драку, но если она примет в ней участие, то потом мало не покажется…» — золотистые очи девушки пристально наблюдали за тем, что будет дальше, но тон её подруги, воспринимающей всё это разве что как развлечение любопытства ради, чего стоит из себя эта новенькая, ничего благоприятного не прогнозировал.       — К тому же, смею Вас заверить: претендовать на авторитет в нашей школе – моветон, такие попытки пресекаются самым жестоким образом и не без морального и физического ущербов. Вам стоит быть осмотрительнее в выборе слов, — чутко заметила кареглазая, любезно поделившись с черноволосой своими наблюдениями. В голосе уже опротивевшая Сузуки отчуждённость и апатичность продолжала только очернять ситуацию. Брюнетке казалось, Хибику всё делает в тягость, даже разговаривает. И вот опять, прямо как те глупцы из Озеленительного Комитета, которые сейчас наверное вспоминают девушку всеми самым нежными и цензурными словами, вися вниз головой, не понимает, кто стоит перед ней.       — Это – не твоя забота. Завтра Дисциплинарный Комитет падёт, и я начну зачистку этой школы…       — Да ну-у? – моментально последовал вопрос с риторическо-сомневающимся оттенком. Он прозвучал так по-детски наивно, словно ребёнку сказали, что Санты не существует, а он переспросил. И был так лениво, незаинтересованно протянут. Было очевидно, что собеседница насмехается над Сузуки, правда, не делает это открыто. Ко всему прочему, создаётся видимость, что только разговаривая с брюнеткой, она делает ей одолжение: слегка наклонённая вбок голова, усталый, высокомерный взор куда-то вниз, не признающий и игнорирующий доминирующий взгляд представительницы Шимон.       «Вот, значит, зачем она пошла к Озеленительному Комитету – за согласием. Готовит переворот? Как глупо… и бессмысленно. Что ж, если ей так не хочется жить, моё отвращение стало ещё больше»       — … и начну её с тебя, — уверенно произнесла брюнетка, продолжая их диалог и делая несколько шагов вперёд. Пора заканчивать. Это школа – сборище жалких ничтожеств, начиная с Вонголы, заканчивая обычными учениками. Наглые, самоуверенные слабаки, которых пора поставить на место, чтоб больше не открывали рот.       «Я-таки нарвалась… быстро она, однако. Если б у меня было такое самомнение, я б забила. Собственно, почему я до сих пор ничего не сделала…» Да, самомнение у кого-то здесь было даже больше. И лень вкупе.       — Сузуки-сан, не горячитесь так. Я, конечно, понимаю, что, возможно, в школе благородных девиц, — взгляд на юбку, — из которой Вы перевелись, Вас не учили этому, но, может, попробуете добиваться взаимопонимания с людьми каким-нибудь иным способом? – равнодушно. Да, не только самомнением и ленью, но и язвительностью. Адельхайт сощурилась. А это уже хамство, чистейшее хамство! Такой откровенный взгляд, делающий обзор её одежды, а потом, переполненный то ли насмехающимся самодовольством, то ли броским отвращением, отводящийся куда-то в сторону. Хибику её не одобряла, вот, о чём говорили все жесты и взгляды, но, чёрт побери, кто она такая??       «Эта девка себя ждать не заставит. А кое-кто вошёл в раж, что меня пугает. Я знаю, как нээ-сан относится к таким вот девушкам. Использовать их глупость против них – её, возможно, как-то и забавляет, но если недооценивать силу этой сисястой…» — боль в лопатках напомнила о себе знать, и Чиаки не на шутку забеспокоилась. Будь то любой другой противник… Да, она не хотела, чтобы Хибику извинялась, но и драку начинать – тоже. Это она хотела закончить дело, а не передавать эстафетную палочку своей подруге.       Не успела Чиаки и глазом моргнуть, как в следующее мгновение высокий силуэт Сузуки ловко скрылся из виду, оставив девушку в полном тупике. Инстинктивно она попыталась предупредить подругу, хотя, очевидно, было уже слишком поздно для мер предосторожности, поэтому крик, вырвавшийся из уст Куниямы, послужил только цели усиления драматизма момента.       — Кая-нээсааан!!! – девушка с тёмно-рубиновыми локонами всё из соображений тех же инстинктов сощурилась – напрасно.       — Сузуки-сан, ты меня совсем не слушаешь, — раздался спокойный голос Хибику, выдававший лёгкое разочарование.       Красные очи цвета гроздьев рябины угрожающе въедались в глаза оттенка тёмного чёрного чая, взгляд которых впервые был ясен и жив, не напоминал странные замутнённые болота. Теперь эти глаза рисовали противнику весь образ серьёзности и собранности, внимательности и готовности. Впервые брюнетка узрела, что Хибику смотрит наконец-то на неё, а не куда-то меж пространства. Она наконец-то чувствовала какой-то ответ со стороны девушки. Смотрела та по-прежнему высокомерно и равнодушно, но теперь уже серьёзно и с какой-то пассивной агрессией. Нет, она не испепеляла никого взором, не забирала энергию одними лишь касанием глаз, не подавляла морально противника, как это делал стальной взор Сузуки. Просто смотрела, но что-то в этом взгляде настораживало, заставляло сомневаться.       «Эта девчонка…»       Не успела Сузуки и оценить, по чему пришёлся её удар, как с удивлением обнаружила, что он и вовсе не состоялся. Опустив свой проникновенный взор чуть ниже, она столкнулась с соперницей лицом к лицу, а её рука почувствовала тяжёлое, неприятное прикосновение. И вот так они и стояли: Сузуки, скованная в движениях из-за руки Хибику, стоявшей совсем близко, плотно вцепившейся в худое запястье брюнетки. Девушка была на порядок ниже ученицы Шимон, даже при том, что та немного наклонилась при ударе и сейчас сохраняла баланс в таком положении. И пусть она была на голову выше, и пусть лицо кареглазой находилась чуть выше уровня груди Адельхайт, её это, похоже, ничуть не смущало и не напрягало. Так они и стояли, затянутые молчанием, пока Хибику не начала первой. Сузуки была так удивлена тем, что её удар был перехвачен, что на тот момент ничего не ответила. Да и школьница оказалась вовсе не школьницей: образ, представляемый Сузуки, с громким треском посыпался на пол, точно осколки зеркального стекла. Спокойствие Хибику в сочетании со странным взглядом и сильной хваткой оставляли девушку недоумевать. Собственно, это было взаимно.       «Эта девица…. Какая сила… Я едва успела увернуться, хотя всегда считала, что рефлексы у меня, как у шиноби…» — поражённо подумалось ей. «Однако в этой особе я не ошиблась. Яппари****… Вот только я, очевидно, ей не соперник. Мне ещё и повезло, что я успела увернуться. В силе, к тому же без оружия, я ей уступаю, а даже если и с оружием… но что она задумала? Она как-то враждебно настроена… Хотелось бы мне посмотреть, что она будет делать дальше», — проанализировав Сузуки во второй раз, девушка слегка сузила свои темные очи и продолжила:       — Неужели нельзя использовать более гуманные методы? – вопрос прозвучал со скрытой издёвкой.       Адельхайт не торопилась освобождать руку, что могла сделать с лёгкостью. Чем больше Хибику говорила – тем больше это раздражало брюнетку. После того, как та пафосно продемонстрировала свою скорость, она не поняла, в какую ситуацию попала? Или, наоборот, теперь ведёт себя ещё наглее, потому что уверена в своей победе? Как это глупо. Это невозможно. Никому не по силам одержать над Адельхайт победу, а значит, нужно проучить глупую девчонку, что прыгать выше головы порой бывает опасно.       — Ты… — процедила она грозно, собираясь сделать следующий шаг. – Тебе придётся ответить за свою глупость. Вступать со мной в бой и при этом смотреть на меня свысока… жалкие глупые дети, не знающие о жизни ничего, — её голос был холоден и серьёзен. Нет, эти глупые дети невыносимы, тратят её время, насмехаются, смотрят свысока, а сами-то! – неслыханно! Да, с одним таким самородком ей довелось лично утром пообщаться.       «Очень, очень плохо», — паника охватила Чиаки.       «Ками-сама, а она забавная… может, прокомментировать её бюст? Интересно, какая будет реакция, хотя нет, не стоит, а то вынесут меня отсюда животом кверху… »       — Сузуки-сан, не отпустишь ли мою руку? – вопросила девушка, когда почувствовала вторую руку брюнетки теперь уже на своей руке, той самой, которой она себя защитила – теперь они были связаны друг с другом сплетением рук в неудобном захвате, и отпустить должен был кто-то один, но желающих не было. Чертовски сильна Адельхайт – это в очередной раз подтвердилось вместе с болью, что пришла от её захвата. Было очевидно, одно ненужное слово или движение – и красноокая красавица использует очень болезненный приём, небезызвестный Хибику, и тогда можно попрощаться с писаниной на ближайший месяц, как и ещё со многими полезными действиями, выполняемыми правой рукой.       — Значит, не отпустишь… Досадно, что тебе приходится прибегать к таким дешёвым способам обезвреживания противника… — хватка Сузуки усилилась, — как сила… — тон не менялся, как и выражение лица. Глаза ясны и серьёзны, взгляд их спокоен и сосредоточен, выражение лица надменно, с превосходством безразличия. Да, Сузуки вновь надавила на нужную жилку – больно, должно быть очень больно. Соперница должна была уже всхлипнуть, заплакать и отпустить. Впрочем, от этой требовалось хотя бы дрогнуть губой, моргнуть, как-то сощуриться – ничего. Словно она ничего не чувствовала. Рука, которую сейчас истязала брюнетка, должна была как-то дрогнуть, хватка – ослабнуть, однако вопреки всему рука, перехваченная Хибику, не ощущала никаких изменений – блондинка уцепилась за неё с прежней силой. Она нигде не выказывала боли: ни на лице, ни в глазах, ни в движениях.       — … или… — неожиданно продолжила девушка к удивлению черноволосой, — … как внешность.       Этого говорить не стоило, но девушка не удержалась – соблазн был велик. Сузуки, безусловно, оскорбилась, какой бы безразличной она ни была. Она всё-таки девушка, и услышать такое от какой-то слабачки было просто немыслимо. Всё, чего она добилась, возможно, и было в большей степени за счёт грубой силы, но таковы законы мира, из которого она пришла, таковы правила игры, в которую она играла. А ведь эта девчонка даже не знает, что это такое. И говорить такое… Какая внешность? Наверняка, Сузуки кровью и потом добилась всего, к чему стремилась её семья… Наверняка…       Чиаки застыла в ужасе. Послышался хруст. Именно то, что Хибику предвидела, имело место быть, её пальцы медленно соскользнули с чёрной ткани. Адельхайт высокомерно хмыкнула – нашла с кем тягаться. Теперь они вернулись туда, откуда начали, но поменялись местами. Теперь блондинка была той, чью руку болезненно сковали, к тому же, судя по всему, вывихнули и за эту самую руку девушку притянули ближе к себе.       Глаза брюнетки, откровенно отражающие превосходство, въедчиво уставились на бесцветное выражение лица Хибику, после самоуверенно сузились. Читалась какая-то надменная жалость на её лице. «Глупая…»        — Попридержи язык, — наконец изрекла девушка, безжалостно сжимая вывихнутое запястье. Да, она поставила её на место, но что-то явно было не так… Первая вещь, превращавшая вкус победы во фрустрацию, это лицо юной ученицы Намимори. Оно не изменилось. Глаза так же сужены, ни больше ни меньше, уголки губ слегка приподняты, то же спокойствие.       «Вакаран*****… она что, не чувствует боли?»       — Нэ, Сузуки-сааан… — девушка подала голос, умиротворённый и уверенный, не дрожащий от боли, будто ничего и не произошло, будто никто сейчас не скручивает её руку. Сузуки осталась безмолвной. Она поражённо наблюдала. Как это вообще возможно? Тем временем тон Хибику становился более прозрачным, выдавая всю желчь высокомерия, отсутствие уважения и насмешку. Да вскоре и не только тон. Алые губы русоволосой приподнялись в заносчивой ухмылке, едва заметной, но всё-таки… — Ты видишь, — вперив свой уверенный взгляд в Сузуки и приподняв голову, продолжила она, — что сама доказываешь мои слова…. – ещё спокойнее. Адельхайт не смогла скрыть недопонимание и предательски всплывшее замешательство в глазах, чего Хибику не пропустила. Какого черта? О чём она вообще? Как она это доказывает? Что за вздор! Русоволосая немного приблизилась к противнице, что малость вывело Сузуки из равновесия. – Ты снова используешь силу… как я и говорила…       Это действительно было так. Получается, Адельхайт сыграла ей на руку? Что-то Сузуки не нравилось, как они вели беседу. Что-то внутри приводило её в замешательство. И это было не только высокомерное выражение лица соперницы, уверенный пронзительный взгляд и какая-то неприятная усмешка. Такое ощущение, что ей нравилось происходящее, хотя по сценарию она должна была корчиться от боли. Брюнетка, долго не думая, скрутила уже побелевшую руку сильнее. Ничего. Она что, кукла?       — Сонотори…******, — раздражающий главу Комитета Ликвидации голос вновь потревожил тишину, — ведь использовать что-то более ценное и полезное… — пауза, — …например, — глаза слегка прикрываются, ресницы загадочно оттеняют их цвет, — свой ум… Ты не можешь, я права? – риторический вопрос в сахаре приторной надменности.       Раздражает. Она, полностью поверженная, в когтях сильной и беспощадной Адельхайт, пытается далеко не только намекнуть на отсутствие интеллекта брюнетки. И нет, это совсем не так, когда тебе говорят «бака», и ты, смеясь над глупостью задиры, игнорируешь, это совсем по-другому. Это подано совсем иначе, приправлено другими специями. Это раздражает.       Бесит выражение лица оппонента. Выводит его непоколебимое спокойствие и абсолютно нетронутый тон. Напрягает аура, истекающего из него: аура победителя, аура того, кто, хоть и прижат к стенке, но почему-то всё равно превосходит тебя, открыто это показывая, не прилагая никаких усилий. Что за чёрт? Почему это выводит Сузуки из равновесия? Почему вскипает кровь? Почему хочется убить её на месте, несмотря на то, что она вроде этого и не стоит? Почему путаются мысли? Отчего победоносный захват, причиняющий адскую боль, потерял своё значение? Когда этот бой перевернулся с ног на голову? И, в конце концов, почему, когда девушка давит на определённую артерию, ничего не происходит, а эта раздражающая девчонка продолжает ухмыляться?       Ещё сильнее… тонкую, нежную, хрупкую руку… возникает неизвестное желание сломать её… но если она так поступит, то опять сделает в точности, как нарекает светлоголовая оппонентка.       — Единственное, что ты можешь, это использовать грубую силу… — продолжала девушка, не отрывая взора от грозных глаз Адельхайт, которые перестали скрывать гнев. Хибику не сменила довольное выражение лица. Она говорила медленно и чётко, позволяя противнице расслышать каждое слово. – Головой пользоваться ты вряд ли пробовала, — всхлип Чиаки, колено Сузуки, живот Хибику, — а поэтому используешься силу, — снова будто удар был бесполезен, никакой реакции, лишь больше слов, — но ты ведь, я надеюсь, уже поняла…       Что происходит? Она что, бесчувственная? И почему она не даёт сдачи? У неё есть козыри в рукаве? Она, может, просто ещё не показала своей силы? Почему ей не больно? Может быть, она мазохистка? Мысли путанно вертелись в голове, закручиваясь в водовороте непонимания. Сузуки ничего не понимала, но почему-то с каждым её словом тело инстинктивно двигалось и наносило удар. А она всё не затыкалась. Почему она просто не заткнётся?! Что с ней не так? Что вообще происходит?       — … что силой меня не взять, нэ? – ухмылка, высокомерная и почему-то изливающаяся могуществом, превосходством. Сужены глаза, пристальный взгляд, довольный голос. Голос победителя.       Но как же так? Разве не она получила три удара в живот? Разве не ей вывихнули руку? Разве не она беззащитна? Разве не она безоружна? Последняя реплика повергла брюнетку в ступор. Глаза слегка расширились, рука приготовилась нанести четвёртый удар, но почему-то остановилась. Будто в подсознании темноголовой ученицы произошёл сбой, критическая ошибка поразила систему. Она не понимала, кто же из них выходит победителем? Она не знала, стоит ли ей наносить очередной удар. Она ничего не понимала. Лишь слышала её слова, видела её лицо и чувствовала напряжение, повисшее в воздухе.       — Вы двое… — обеих девушек отвлёк холодный глубокий баритон, превращающий все частицы в сосульки, — … нарушаете дисциплину.       Сузуки вышла из транса, выражение лица Хибику заметно переменилось, а оцепеневшая в ужасе Кунияма успела лишь подумать:       «А вот теперь мы все покойники» *Варуи – извини ** О, Ками-сама, нани корэ**? – О, Господи, что это? *** Мендоксай – ну, это, я думаю, хотя бы по Наруто все знают. **** Яппари (яхари) – так я и знала, так и думала. *****Вакаран­ = вакаранай – не понимаю. ****** Сонотори – верно, именно, в точности, как я и говорю. A/N: Что Вы думаете о японизмах, дорогие читатели? Мешают ли они читать, раздражают или, наоборот, придают типа атмосферу? Или, может быть, делать сноски в скобках? Если что — я от них избавлюсь.(( Заранее хочу обратить Ваше внимание на имя: она не Адедьхайд, Адельхейт, Адельхейд, Адельгейт, возьмите и спросите у любого человека, знающего немецкий, как это имя читается, или посмотрите вомик.))