Скелет в шкафу

Шесть У Нади лучший на свете папа, добрый и веселый. С ним всегда есть, о чем поговорить, и он никогда не делает ей скидки на возраст. Но иногда папа как будто отдаляется от нее, погружаясь в какие-то свои мысли — словно туча набегает на солнце. Мама в такие минуты его не трогает. Они с Надей уходят в другую комнату рисовать, или мама ведет ее на прогулку. По дороге они обязательно заходят в зоомагазин, и Надя прижимается носом к аквариуму, разглядывая пучеглазых телескопов и усатых сомиков. Иногда ей кажется, что оттуда, с другой стороны воды, на нее кто-то смотрит. Пару раз она заглядывала за аквариум, но никого, конечно же, там не обнаружила. Она не стала говорить маме, потому что кто бы это ни был, он не желал ей зла — она чувствовала такие вещи. Как-то раз она спросила у мамы, о чем думает папа, когда вот так болезненно морщится и смотрит сквозь Надю, словно она прозрачная. — У всех есть скелеты в шкафу, — отвечает мама. Надя знает, что означает это выражение, и удивляется: — Папа сделал что-то плохое? Мама вздыхает. — Нет, но сам он так считает. Семь Сегодня у папы было ночное дежурство, он успел выспаться и в обед пришел забирать Надю из школы. Надя страшно горда: у всех бабушки и няни, а у нее — папа. Видя, как она задрала нос, папа добродушно посмеивается. Погода хорошая, и они идут в парк. Пока папа, сидя на скамейке, что-то быстро отстукивает на своем планшете, Надя собирает кленовые листья. Попадаются все больше желтые, а Наде позарез нужны красные. Через них очень здорово смотреть на солнце, да и букет с ними веселей. Она заглядывает за скамейку, ворошит носком туфельки кучу листвы, сметенной уборщиками с тротуара. Откуда-то взявшийся порыв ветра подгоняет к ее ногам совершенно замечательные ярко-красные листья. То, что надо! Она поднимает голову, чтобы посмотреть, откуда ветер принес ей подарок. На детской площадке через дорогу, прислонившись к опоре качелей, стоит парень. Парень как парень — джинсы, толстовка, немного отросшие русые волос, незагорелое лицо. Надя усаживается рядом с папой, приваливается к его плечу головой и начинает напевать, рассматривая свой улов. Вот эти она подарит маме, а эти пойдут на гербарий в школу. Она поднимает красный лист — солнце полыхает сквозь него маленьким пожаром — и чувствует взгляд. Парень на площадке смотрит на них и, кажется, уже давно. Надя ерзает на лавке, потом пихает папу локтем и спрашивает: — Пап, ты его знаешь? — Ммм? Кого? — Да вон же, на площадке стоит! — Там никого нет, Надь. Тебе, наверное, скучно? Ступай, покачайся, а я тут кое-что доделаю, и пойдем обедать. Надя немного расстроено пожимает плечами: должно быть, папа решил, что дочь от скуки придумывает себе друзей. Как Малыш в книжке придумал себе Карлсона. То, что люди видят не всё, что видит она, Надю давно не удивляет. Дядя Гесер объяснил ей, что ткань мироздания порой истончается, и сквозь прорехи в этой самой ткани проглядывают другие миры. Жаль только, что никому нельзя рассказать об этом. «Твои родители, Наденька, всё равно этого никогда не увидят — к чему их расстраивать?» Она спрыгивает со скамейки и идет на площадку, забирается на сидение качелей и просит парня: — Раскачай меня, пожалуйста. Парень недоуменно оглядывается. Надя хихикает: наивный, считает себя невидимкой! Пора его разочаровать. — Дело в том, что я тебя вижу, — объясняет она. — Это ты мне подкинул те листья? Спасибо. — Не за что, — хрипло говорит парень. — Тут такого добра навалом. Он подходит ближе и толкает сидение качелей. Надя взмывает чуть ли не до уровня перекладины. Сильный! — Я — Надя. А тебя как зовут? — кричит она ему сверху. — Раньше звали Костей, а сейчас — никак. — Почему? — удивляется Надя, проносясь мимо него. — Да некому звать — никто ж не видит! — раздраженно поясняет ее новый знакомый. Да, точно — она сама должна была догадаться. Мама говорит, что прежде чем задавать вопрос, надо сначала хорошенько подумать самой. — Не расстраивайся — теперь я буду тебя звать. — Вот счастье привалило! — бурчит себе под нос Костя. — С чего ты взяла, что мы еще увидимся? — Ну это же ты смотрел на меня из аквариума. И не один раз. Значит, еще придешь, — резонно делает вывод Надя. — Я? Из аквариума? Да ты совсем с приветом, мелкая! Надя тормозит ногой, спрыгивает с сидения и с достоинством говорит: — Я не мелкая, я — Абсолютная! Она уходит с площадки, но спиной чувствует, что новый знакомый тащится за ней, как привязанный. Надя немного нервничает. Она только сейчас вспомнила: дядя Гесер предупреждал ее, что тех, кто появляется из другого мира, лучше игнорировать. Костя останавливается рядом с папой и в упор разглядывает его с сосредоточенным выражением на лице. — И что мы видим? Высший маг, жена-красавица, дочь-Абсолютная, всё замечательно — жизнь удалась. Только вот память не отшибло, какая жалость! — со злорадством говорит он. Папа горбится, словно ему взвалили на плечи невидимый груз, и с отсутствующим видом слабо улыбается Наде. Закрывает планшет, не глядя сует его в сумку, опускает голову и молчит. Костя с мрачным удовлетворением сверлит его взглядом. Наде становится не по себе. — Отойди от него! Немедленно! — требует она. И Костя, как ни странно, слушается, пятится. — Прости, что ты сказала? — папа потихоньку возвращается к действительности. — Да так, ничего… Пааап, давай пойдем обедать в то кафе, где пирожки вкусные пекут, а? Мы давно уже туда не ходили. — Но мама сварила борщ, — слабо сопротивляется папа. Похоже, ему тоже не хочется домой. — Съедим завтра — не пропадет. Так идем? — Идем, — соглашается он, помогая Наде надеть ранец. Костя некоторое время провожает их, потом исчезает. Четырнадцать Есть Иные, которые по-честному молодые — как папа с мамой, есть такие, которые лишь притворяются молодыми — как тетя Оля (поэтому Надя ее недолюбливает) и та ведьма в деревне, а есть такие, которые старые, и не скрывают этого — как Борис Игнатьевич и Завулон. А еще есть Костя. Костя — особый случай. Ему — двадцать шесть, и это навсегда. — А ведь я мог бы застрять во времени в шестидесятилетнем возрасте — тогда бы ты не бегала бы ко мне сюда, — говорит он, улыбаясь. Они сидят на подоконнике двумя этажами выше квартиры Городецких. Туда он не заходит — то ли не может, то ли просто не хочет... Надя не спрашивает. — Всё равно бы бегала! — протестует она. Он недоверчиво хмыкает и шутливо дует ей в висок. За восемь лет, что они знакомы, Надя настолько привыкла к нему, что порой забывает, откуда он взялся. — А сколько тебе было лет, когда ты в первый раз поцеловался? — невпопад спрашивает она. — Кажется, двенадцать… Надя мрачнеет. Похоже, ее уже можно считать старой девой. Она внимательно смотрит на Костю. В принципе, он ничего, симпатичный. — Кость, поцелуй меня. Он удивленно моргает: — С чего бы вдруг? — А что такого? Я — женщина, ты — мужчина, если надо причину, то это — причина.* — Тоже мне, женщина! Опять отцовских дисков наслушалась, Надька? — он ржет, чуть не падая с подоконника. Надя обиженно поджимает губы и соскакивает на пол. — Погоди! — окликает ее Костя. — Просто я не уверен, что из этого что-нибудь получится. Я, как бы это сказать, не совсем здесь. Надя дергает плечом и заносит ногу над ступенькой. — Хорошо, давай попробуем, — сдается Костя. Он подходит к ней, совсем близко. От него странно пахнет — не как от человека или Иного: то ли речной водой, то ли сырой штукатуркой. Надя закрывает глаза и тянется вперед. Мужская ладонь бережно обхватывает ее затылок, и Надя подсознательно ожидает, что почувствует сейчас чужое дыхание, но его нет. Сухие губы касаются ее собственных, она нетерпеливо приоткрывает рот… И вдруг всё исчезает — и губы, и ладонь на шее, и сам Костя. Стекло над подоконником покрывается тоненькой корочкой инея, который сразу же тает. Надя остается одна. Шестнадцать Надя время от времени забредает в парк, где она первый раз увидела Костю, садится на качели и ждет, не случится ли чудо. Пару раз ей даже удалось уговорить прийти сюда папу (он не любит это место, говорит, что здесь на него всегда наваливается депрессия). Но ни она одна, ни они вдвоем так и не смогли спровоцировать появление Кости — похоже, это совершенно безнадежная затея. — Что ты тут ищешь? — спрашивает наблюдательный папа. — Прореху в ткани мироздания, — признается Надя. Папа вздыхает. *** В квартире справа обитает молодая пара. Жена иногда играет на пианино, а муж предпочитает футбол. В квартире слева никто не живет — во всяком случае, Надя никогда не видела, чтобы туда кто-нибудь входил. Три часа дня. Мама с папой на работе, дома никого нет. Надя развязывает шарф, долго роется в школьной сумке в поисках ключей, которые по закону подлости оказываются на самом дне. Наконец Надя достает их, но сразу же роняет — отчего-то у нее дрожат руки. Слабый смешок за спиной. Она оборачивается. Никого. Смотрит сквозь сумрак — площадка пуста. Ей мерещится запах речной воды. — Костя? Ответа нет, но она чувствует слабое движение воздуха рядом с собой. — Костя! — она уже практически кричит. Дверь пустующей квартиры открывается. Оттуда выглядывает молодая женщина. Нет, не женщина, присматривается Надя, — вампир женского пола. Зарегистрированный. Надя даже забывает про Костю и смотрит на незнакомку во все глаза. Ничего себе! Папа с мамой ей никогда не говорили, что у них под носом обосновались вампиры. — Вы кто? — не слишком-то вежливо выпаливает она. — Полина Саушкина, — чуть улыбнувшись, представляется женщина. — Мне послышалось, или вы кричали? — Нет, — быстро говорит Надя, но видя укоризненный взгляд, признается: — Кричала. Мне тут показалось кое-что… — Мне тоже иногда что-то кажется, — печально говорит женщина. — Не хотите зайти? — вдруг предлагает она. Надя непроизвольно пятится. — Наденька, вы же Высшая, я для вас никакой опасности не представляю… Мы могли бы поговорить о Косте. — О ком? — переспрашивает Надя, холодея. — О моем сыне, Константине Саушкине. *** Надя ждет вечера. — Папа, это правда? — Что именно, Надь? — Что ты причастен к гибели Кости Саушкина? Лицо его каменеет, и Наде уже не нужен ответ. Всё и так понятно. — Как ты мог?! Отец пожимает плечами: — Иначе было нельзя. Костя хотел изменить естественное положение вещей, нарушить баланс. Мы не могли этого допустить. — Кто «мы»? — Мы. Ночной дозор. Дневной Дозор. Инквизиция. Иные. Надя колеблется. Она привыкла верить отцу — раз он говорит, значит, так и было. Но думать о неупокоенном Косте, запертом неизвестно в каком измерении и каком слое сумрака, невыносимо. — И это не потому, что он был вампиром? — всхлипывает она. — Нет, не потому, — твердо говорит папа. *** К дяде Гесеру с этим идти бесполезно, но есть тот, кто ей охотно поможет. — Я понимаю, что все имеет свою цену, и готова платить, — говорит Надя. — Хорошо, — соглашается Завулон. — Я готов поспособствовать твоей сделке с Сумраком. Это будет интересный эксперимент — возвращение души погибшего и восстановление тела по астральной матрице. Но никто не гарантирует, что в результате получится Иной, а не обычный человек. Надя, чуть помедлив, кивает. Об этом она не думала. Ладно, пусть будет человек. Завулон, наклонив голову, изучающе смотрит на Надю. — Повезло же щенку… *** «Теперь надо подождать, — сказал ей Завулон. — Сумрак принял твою плату… Что? Я не знаю, когда! Имей же терпение, Светлая». Рассерженным воплем взрывается телефон. Наде не надо брать трубку, чтобы понять, что это дядя Гесер и что он очень зол на нее. Надя поговорит с ним потом. Сейчас она занята: она ждет. Еще один звонок, теперь уже в дверь. Сердце ноет томительным предчувствием. Они с папой одновременно выходят в коридор. — Давай я, пап. Она щелкает замком и осторожно отворяет дверь. На пороге стоит Костя. Честно говоря, Надя не ожидала от себя, что она, как восторженная дурочка, бросится ему на шею. Он бережно обнимает ее и шепчет в ухо: — Прости меня за тот внезапный уход — это было грубо с моей стороны. Если ты позволишь, мы продолжим начатое. Она оборачивается к родителям: папа, кажется, еще не верит своим глазам, мама задумчиво улыбается. Мама поймет, думает Надя. В свое время она ради папы ушла из Ночного дозора. Снова сердито звонит телефон. Гесер. Лучше уж она скажет им сама. — Мам, пап, я больше не Абсолютная. Я поменяла свою силу на возможность возвращения Кости. Папа изумленно смотрит на нее. Потом тихо говорит: — Спасибо. У Нади лучший на свете папа. fin ----- * «Ты — моя женщина, я — твой мужчина, если надо причину, то это причина» Наутилус Помпилиус, «Казанова».