Какая ты, любовь?

В жизни Злого Рока было немало женщин — в конце концов, он мужчина и пират, а близкие отношения ещё не означают любви — но только три из них действительно сумели сыграть важную роль для него. Ливия. Её имя, её облик, её улыбка всегда были с ним даже после того, как он из дворянина Ферранте Альбрицци превратился в флибустьера. Иногда, бывало, Ферранте бесцельно смотрел куда-то вдаль, стоя на палубе корабля. И мысленно видел лукаво-кокетливый взгляд, которым награждала его Ливия во время первых свиданий. Сначала всё было так хорошо — робкие прикосновения губ, когда Ливия снисходительно объяснила, как нужно целоваться. Потом обещания, кольцо, которое он хотел подарить будущей невесте, её смущение… и собственный, непохожий ни на что, восторг. Ферранте воздвиг этой девушке пьедестал в своём сердце, и волей-неволей она превратилась для него в некий идеализированный объект поклонения. Светловолосая, кудрявая, красивая и обаятельная, она стала для романтичного юнца земным ангелом. Проклятье, он ведь думал, что и в душе она такая же, как снаружи! Но нет, яблочко оказалось червивым, и вот почему смущалась Ливия, не хотела принимать кольцо — Ипполито уже запал в её ум, мысли о нём заслонили всё остальное. Впрочем, не так винил Ферранте девушку, как брата — но что уж там, размышлял он в первые годы пиратства, оба теперь мертвы, а о покойных либо говорят хорошо, либо… никак. Но не вспоминать свою любимую и брата, похитившего его счастье и казнённого палачом, Ферранте не мог. Недаром он и корабль назвал в честь той, что жила в его сердце, и статуя Ливии стояла на носу. Со временем пират уже без горечи мог думать о Ливии, боль как-то незаметно притупилась, стало свободнее на душе. Как раз тогда он купил на базаре куртизанку Изабеллу, сумев отбить у другого покупателя. Изабелла внешне была похожа на Ливию — светлые кудри, только не золотистые, а рыжие, тип лица неуловимо напоминал о трагически погибшей возлюбленной. Ум Изабеллы также напомнил ему своей остротой живой и беспокойный ум Ливии — но куртизанка была зрелой женщиной, в то время как Ливия во времена знакомства с Ферранте ещё оставалась ребёнком, жадным до жизни и новых впечатлений. Изабелла казалась усталой, мудрой, что-то в ней было… материнское. Заботливое. По крайней мере, иначе Ферранте это описать не мог — ему всегда было труднее орудовать языком и сподручнее оружием. Ипполито — вот кто обладал красноречием и обходительностью. Пожалуй, Ипполито, будь он жив, размышлял Злой Рок, не обошёл бы вниманием такую женщину, как Изабелла. Сам же Ферранте получил удовольствие и от её общества в постели, и от разговора с ней, но любви между ними не вышло бы. Он просто знал это, и всё. А в дальнейшем узнал и то, что Ипполито, оказывается, действительно жив, и более того — они с Изабеллой нашли общий язык. Возможно, сначала и брата привлекло некое внешнее сходство, отзвук прошлого, а затем началась уже другая — полная драмы, но в итоге закончившаяся счастливо — история. А затем пират наткнулся на Малинке. В этой девушке не было ничего замысловатого, и говорила она мало, больше смотрела, будто впитывая в себя то, что видела. Но Бог мой, какой у неё был взгляд. Будто бы всё понимала, принимала и… готова была ждать, пока из его сердца уйдёт последнее призрачное воспоминание о Ливии. Ферранте, конечно, не признавался себе в том, что память о Ливии блёкнет с каждым новым и горячим поцелуем индианки. Ему такое показалось бы предательством в то время — поэтому и он, и сама Малинке продолжали считать, что Ливия живёт в его сердце, а Малинке — в глазах. Какое странное распределение, и рано или поздно одна из двух женщин должна была уступить другой. Мёртвая, Ливия имела одно преимущество — со временем её образ стал почти идеальным. Она не могла воспротивиться такому искушённому донжуану, как Ипполито — он легко соблазнил её, украл у брата, но душа её всё ещё была чистой. Так убедил себя Ферранте со временем, когда боль, обида и горе окончательно ушли вглубь души — или же ему так казалось. Малинке была не бесплотным, очищенным от грехов призраком, а реальной и живой девушкой. Она могла оттолкнуть Злого Рока от себя, стать капризной, своевольной, как все женщины. Но почему-то этого не случилось. Между ними сразу же установилась какая-то невесомая гармония, она буквально ощущалась в воздухе. Ферранте всё ещё обманывал себя, уверяя, что Ливия владеет его сердцем, но потерпевший крушение корабль её имени стал своеобразным символом того, что владычество мёртвой кончилось. Малинке медленно, но верно заняла её место — и в ней-то уж Злой Рок был уверен. Уверен, что она ждёт и любит только его. И не увлечётся никем больше. Потому что они подошли друг другу, будто две разрозненные и затем склеенные вместе половинки. Наверное, это и называлось настоящей любовью? Такой, когда не нужно знать слов, чтобы понять, ответить, почувствовать? Ферранте в юности не слишком-то нравилось читать книги. И высокопарные рассуждения о любви ему были непонятны, пока он сам не испытал на деле, каково это. А потом он узнал, что чувствуешь, когда твоя покойная любовь вдруг восстаёт из гроба. Точнее, восстала не она — в обезумевшей от жажды мести женщине Ферранте не видел той очаровательной, полной жизненных сил Ливии, которую он помнил и когда-то боготворил. Вместо неё явилась некая фурия с полными ярости глазами и жуткими шрамами на лице — и, глядя на неё, Ферранте окончательно избавился от своей былой любви. Он не привык анализировать, поэтому вряд ли мог поразмыслить над тем, что могло сделать Ливию такой. И тем более не привык Ферранте ставить себя на место другого, поскольку это ни к чему не приводило, кроме как к бесплодным умствованиям. Ливия могла избрать другой, более созидательный, как сказали бы в её бывшем монастыре, путь. Но она предпочла ненависть, месть — и в конечном итоге погибель. И всё же, когда Ливия утонула и отныне исчезла из жизни Злого Рока навсегда, он не мог не испытывать смутного, неприятного ощущения. Будто что-то не даёт покоя, и пусть не виноват ни в чём — а поди ж. Что же испытывал Ипполито, своими руками положивший начало преображению Ливии? Ферранте хотел поговорить об этом с братом, но отчего-то не смог. Будто имя Ливии Корнеро отныне стало для обоих запретным. Вроде того прошлого, которое лучше не поднимать из его глубокой могилы. Любовь, женщины… Возвращаясь к Малинке, Ферранте подумал, что так и не научился всё это понимать. Зато научился любить, принимая свою женщину такой, какая она есть, не куря ей, словно божеству, восторженный фимиам. Была ли в этом настоящая любовь — Ферранте уже не задумывался. Главное, что он, наконец-то, среди всех женщин в своей жизни, нашёл ту, которая ему подходила, и которой он мог вручить своё сердце без остатка.