Не лги мне

— Не знаю, в курсе ли ты, но рабовладельческий строй — пережиток прошлого, — Стайлз достал из коробки затертую книгу, сдувая пыль, и повертел в руках, рассматривая. — Какого черта мы разбираем эти коробки, Дерек? — Потому что в них может быть что-то важное, что-то, что необходимо перенести в хранилище, — рыкнул Хейл, сосредоточенно раскладывая содержимое своей коробки на столе. — У меня не было времени разобраться с этим. И ты сам напросился, я тебя не звал, — он хмуро посмотрел на Стилински. — Я надеялся, что в них будет что-то крутое! А здесь… — Стайлз продемонстрировал поистрепавшиеся газеты. — Видишь, Дерек? Все гораздо проще, он всего лишь хотел нас обокрасть, — прокомментировал Питер, наблюдавший за процессом издалека, но, как всегда делавший вид, что работает больше всех. Никто не знал, что именно натолкнуло Дерека на мысль разобраться, в конце концов, что существует в его жилье без его ведома, и выселить к хренам всех ненужных эмигрантов. Но, именно в ходе детального обследования жилплощади, были выявлены старые коробки, уцелевшие в свое время в пожаре в доме Хейлов. Если кто когда-то и помнил, что было внутри, то уж это уж точно вылетело из памяти, благодаря катавасии, происходящей в Бэйкон Хиллс последние несколько лет. Собственно, содержимое коробок спасла только страсть Питера ко всяким ненужным ни одному здравому человеку вещам, проявившаяся после того, как его обокрали. После этого старший Хэйл решил, что счастье не в деньгах, а в том барахле, на которые их обычно тратят. И никакие намеки Дерека на то, что ни один адекватный человек в здравом уме не станет покупать такую хрень, не смогли разубедить его дорогого дядюшку. И вообще — Питер настоял на том, что им необходимо отвлечься от Кейт, её берсерков и прочего в пользу домашнего хозяйства. Что касается Стайлза — ему просто было нечем заняться, как, впрочем, и всегда, когда события не сменяли друг друга с бешеной скоростью, и вообще ему интересно порыться в прошлом семьи Хейл в буквальном смысле. Дерек тяжело вздохнул, смерил злым взглядом инициатора этих событий и вновь запустил руку в коробку. Достав на свет божий приличных размеров плюшевую белку, он пару секунд посверлил её взглядом, а потом решительно отправил в коробку для мусора. — Что ты делаешь, Дерек? — заметно оживился дядюшка. — Ты что, хочешь выбросить Макса? Он же был твоей любимой игрушкой. — Игрушкой? — Стайлз вскинул голову, прекращая попытки открыть старый потертый медальон. — Я думал, все его игрушки были деревянными и прибитыми к полу! Поэтому он вырос таким хмурым. — Нет-нет, вовсе нет, — Питер даже поднялся со ступеньки, на которой восседал последние несколько часов. — У него было много игрушек, но Макс… Дерек так грустил, когда приходилось расставаться с ним, один раз даже не удалось отобрать его перед полнолунием, и Дерек его подрал. Так расстроился потом… — Питер смахнул невидимую слезу. — Он даже брал его с собой в кровать. — ДЯДЯ! — рявкнул Дерек, злобно зыркнув в сторону неугомонного родственника. — Может, займешься, наконец, делом, и перестанешь меня раздражать?! — О, да, конечно, я уже отдохнул, — произнес старший Хэйл, не вдаваясь в подробности того, что отдыхал он с самого начала. — Стайлз, ты не подашь мне вон ту коробку? — Повторюсь — рабовладельческий строй отменили! — воскликнул Стайлз, но все же поднял вышеуказанную коробку, впрочем, тут же уронил, потирая руки, игнорируя то, что в коробке что-то жалобно звякнуло — Там что, кирпичи? Кому-то здесь надо напомнить, что я всего лишь маленький хрупкий человечек? — Аккуратнее, — мрачно прокомментировал Дерек, скрещивая руки на груди. — Открывай, посмотрим, что ты разбил. Стайлз тут же воспроизвел разочарованное выражение лица, сигнализируя о том, что ему не нравится то, что его выставляют виновником произошедшего, невзирая на то, что он жертва, и виновата только коробка — нефиг быть такой тяжелой. Однако он все же взял канцелярский нож и разрезал ленту скотча, распахивая картонные створки. Пару секунд Стилински взирал на содержимое, а потом резюмировал: — Ну вот, ничего страшного, просто какие-то склянки. — Это не какие-то склянки, — зашипел Питер, в один миг оказавшийся рядом. — Это очень редкие растения и настои. — Эм, ну ладно… — Стайлз отвел взгляд. — И, что например, это? — он достал из коробки маленькую баночку, наполненную каким-то порошком. Подросток повертел банку в руках, внимательно рассматривая содержимое, а потом сунул склянку прямо под нос Питеру. Хэйл-старший неожиданно резко отодвинулся, словно Стайлз предложил ему погладить гремучую змею. — Это чрезвычайно редкая и ценная вещь, знаешь ли… Ты смотрел Гарри Поттера? — оборотень краем глаза проследил за племянником, всем своим видом показывающего, что подобный вопрос в качестве объяснения — курам на смех. — Не смотри на меня так, Дерек, эта аналогия наиболее понятна любому подростку, — Хэйл-старший дождался утвердительного кивка Стилински и продолжил. — Так вот, это — волчья сыворотка правды, эксклюзив для сверхъестественных существ. — Ничего себе! Волчья сыворотка правды? Да её тут дофига! — высказался Стайлз, заглядывая в коробку. — Пожалуй, возьму себе немного… для личных целей. — Только попробуй — без руки останешься, — пообещал Дерек. — Ладно, - задумчиво протянул Стайлз. — Но теперь-то никто не злится, что я побил пару банок? Теперь вы можете вспомнить о другом? Стайлзу больно, Стайлз ушиб руки! — парень замолчал, когда Питер очень многозначительно сверкнул глазами в его сторону. — Хотя, в общем… ладно, в этом доме никому нет дела до Стайлза. Видимо, мне лучше просто положить это в коробку и отдать тебе. У вас ведь полно более интересных старых испорченных вообще ненужных вещей… — он осекся под взглядом Дерека. — Понял-понял. Мне лучше вообще свалить. Ну, был рад увидеться, как-нибудь еще загляну — пробормотал Стилински, отступая к двери. Конечно, не было ничего удивительного в произошедшем, ведь речь шла о Стайлзе. Вероятность разбить что-то или уронить в сочетании с его гиперактивностью возрастала в разы. А еще — у него были мысли, мучившие не первый день, были вопросы, на которые он столько лет жаждал ответа. Пришло время, наконец, получить их — так думал Стайлз, запуская руку в карман, стоило ему оказаться вне зоны досягаемости Хэйлов, и нащупывая там маленькую баночку. Стоило ли гадать, что внутри? Стилински стоял у входа в ветклинику уже почти десять минут, нервно кусал губы, расхаживал взад-вперед, но все не решался войти. Он знал: стоит шагнуть внутрь, и сделать то, что собирался, пути отступления накроются медным тазом, и не только им. Сможет ли он жить дальше, зная правду? Его проблема по совместительству являлась лучшим другом, если выражаться точнее, сперва она стала другом, а уж потом проблемой. Но последовательность не является главной, скорее она вообще существует только для виду. Потому что быть другом Скотта, влюбленным в него, или просто быть влюбленным в него, не имеет для Стайлза никакой разницы. Подросток достал из кармана баночку с «правдивым серым кокаином», как он окрестил содержимое про себя, рассматривая так, будто увидел впервые. Правдивые зелья в большинстве своем базируются на том, чтобы заставить человека сказать правду, какой бы она ни была, и вряд ли это отличалось чем-то, кроме некой специфичности объектов, на которых распространялось его действие. И вроде бы — зачем мяться перед дверью, когда можно пойти и, наконец, задать интересующий вопрос? Потому что Стайлз не был уверен, что он услышит тот ответ, которого хочет. У Скотта была Кира, а перед ней Элиссон, да и вел он себя как самый отъявленный моралист-натурал. Конечно, у Стайлза была Малия, но это так, попытка отвлечься и попытать счастья с кем-то другим. И он понятия не имел, что будет делать, если МакКолл скажет, что Стилински для него не больше чем друг. Они росли вместе, взрослели вместе, вместе крали порножурналы у шерифа, вместе угоняли джип, когда им было по четырнадцать, вместе принимали заслуженное наказание, вместе справлялись с тем, что Скотт оборотень, и пару сотен раз спасли этот город тоже вместе. Они всегда были друг у друга. И то, что чувствовал Стайлз, до тошноты напоминало избитое клише в случае парня и девушки, дескать, подобная дружба невозможна, рано или поздно один все равно влюбится в другого. Но Скотт был парнем, и Стайлз был парнем. С ними не должно было произойти ничего подобного. Самым правильным сейчас было бы выбросить банку, и вернуться к обычной жизни, где Стилински притворяется — и весьма умело — что не влюблен в своего лучшего друга. Самым правильным, но Стайлз знал, что никогда не простит себе, если упустит этот шанс. Каждую секунду он будет спрашивать себя «Почему я этого не сделал? Я струсил?», и это будет изъедать душу годами. До самой смерти он будет не знать, что ответить самому себе на вопрос, почему он не смог. Стайлз выдохнул, мысленно успокаивая себя, и толкнул дверь ветклиники, не обращая внимания на табличку «закрыто». В очередной раз следовало порадоваться, что Стилински не оборотень, и страшная рябиновая перегородка, заставлявшая разного рода нечисть только бессильно щелкать зубами, для него не была помехой. И пусть МакКолл и был слегка удивлен неожиданным визитом, но не отказался от кружки кофе, сваренного другом… разумеется, Стайлз умолчал обо всех его ингредиентах. — Мне этого не хватало, — Скотт, наконец, сделал глоток кофе, позволив Стайлзу облегченно выдохнуть. По крайней мере, адское кофейное зелье попало внутрь Скотта. Теперь оставалось понять, через сколько зелье начнет действовать. — Ну… как тебе кофе? — нервно дернувшись, поинтересовался подросток. — Очень вкусно, спасибо, — Скотт улыбнулся, потирая внезапно занывший висок. Он еще раз глотнул кофе, и вкусовые рецепторы почти обожгло каким-то травяным привкусом. У оборотня появилось чувство, что он не пьет кофе, а жует лист какого-то экзотического растения. МакКолл прислушался к собственным ощущениям, но ничего нового, кроме этого привкуса во рту, так и не появилось. Разве что… неуемное желание говорить. — Странный привкус, — сообщил Скотт другу. — Как будто у меня во рту листья или стебель. — Странно – Стайлз офигительно пофигистично для самого себя пожал плечами. — Если только Дитан не готовит в кофеварке зелья. Он ведь не готовит, да? — Я не знаю, — вот, в общем-то, и все, что мог сказать оборотень. Он и правда ведь не знал. — Надеюсь, я не отравлюсь. — Кстати… — как бы промежду прочим произнес Стилински. — Мы нашли любимую игрушку Дерека, и я вспомнил о моей красной машинке. Жаль, так и не узнал, кто её сломал. — Это был я, — неожиданно выпалил Скотт, а Стайлз аж выпрямился на стуле от этого откровения. В его глазах практически читалось «Что? Чувак, это был ты? Ты предатель предателей!». Он и правда так думал, первые секунд пять. А после — уже о том, что порошок подействовал. — Ладно, забыли, — парень хлопнул оборотня по плечу, хотя в глазах его читалось «Я знаю, что ты сделал летом девяносто девятого». — Слушай, а…эм… вообще-то, ты ведь все еще относишься ко мне как к другу? Скотт завис на мгновение, словно формулируя ответ на этот вопрос. Внутри происходило что-то невообразимое, драка насмерть, здравый смысл против правдивой сыворотки сцепились как пара собак, мотающих друг друга по закоулкам. Все смешалось в какой-то полушизофреничный коктейль, в ушах стучала кровь, а эмоции слиплись в ком, мешая понять хоть что-нибудь, ухватить за хвост хотя бы одну мысль. Все его существо восстало против того, чтобы сказать правду. Если бы Скотт знал что было в кофе — он нашел бы причины подобного поведения. Он ответил бы сам себе, что поклялся скрывать это, не давать даже намеков. Он поклялся не разрушать жизнь Стайлза. В конце концов — мог ли он разрушить счастливые отношения того, кого любил? Или это даже была не любовь… Иногда в шутку в своих мыслях МакКолл звал Стайлза своей волчицей, понимая, что вся его жизнь подчинена одному-единственному инстинкту — уберечь Стилински, защитить его. Такими стали его чувства после обращения, давая понимание о том, что такое любовь оборотня. Но он знал, высшее благо для него — это счастье Стайлза. Скотт был моралистом даже в этих вопросах. И, в конце концов, он научился сдерживать все: своего зверя и свои чувства к лучшему другу. Скотт контролировал даже свое сердцебиение, не позволяя ему сорваться на бешеный темп, когда со Стайлзом что-то случалось. Не позволял себе разозлиться, когда чувствовал легкий запах койота, исходящий от него. Он сдерживал ревность к Малии, как мог. Точнее — у него получалось сдержаться. До этого момента. — Ты не просто друг. Я… люблю тебя. «Заткнись! Заткнись! Заткнись!» — орало все внутри Скотта, но слова слетали с губ, будто независимо от его воли. Что касается Стайлза — он попятился, словно потерял понимание себя в пространстве, запнулся обо что-то и оказался на полу. Стилински сидел на полу, на его губах продолжала играть вечная улыбка, но в глазах стояли слезы. Глядя на это, МакКолл чувствовал настоящую ненависть, ненависть к самому себе. — Стайлз, прости, — оборотень виновато опустил глаза, наверное, исключительно поэтому и упустил тот момент, когда Стилински напрыгнул на него, устраиваясь на коленях волчонка. — Ты шутишь, чувак? Я счастлив, как никогда в своей жизни! — оленьи глаза в упор смотрели на лучшего друга. — Не хочешь доказать мне? Не хочешь меня поцеловать? Он привел бы еще сто вариантов того, как именно МакКолл может доказать, что не врет, но Скотту хватило и первого, и он прервал своего неугомонного друга на выдохе, заткнув ему рот поцелуем. Стайлз по инерции продолжил говорить, правда, вышло больше похожим на мычание, но стоило ему осознать происходящее, как он со всем рвением включился в процесс, отвечая на поцелуй Скотта, обнимая на шею. — Ух! Наконец-то я смогу доказать отцу что я гей! — выпалил Стилински, стоило Скотту отстраниться. — Пусть больше доверяет мне. — Стайлз… — Скотт засмеялся, опуская глаза. — Ты уверен, что твоему отцу необходимо узнать об этом прямо сейчас? — он положил руку на смартфон парня, на котором тот уже набирал номер шерифа. — Ты прав, чувак, ты абсолютно прав, — Стайлз вскинул голову. — Дождусь утра, — Скотт облегченно выдохнул. — Тем более, ты гораздо интереснее… — Стилински улыбнулся так нехорошо, что МакКоллу одновременно захотелось проверить его на наличие Ногицунэ, испугаться, и поддаться. — Как и ты, — прошептал он, практически касаясь губами губ Стилински. Ведь волк всегда будет любить только одну волчицу… всю свою жизнь.