Как Моринага стихи писал

      Как со дна моря, всплываю из сна.       Паутина волос под щекой. Запах Его.       Доброе утро, любимый!       Не открывая глаз, Моринага улыбнулся. И тут же сморщился, так болела распухшая нижняя губа, семпай вчера как с цепи сорвался. И спине тоже досталось — он чуть шевельнулся, проверяя, — хорошо досталось. Улыбаться пришлось про себя.       Утро настало.       Болят, зацелованы, губы.       Ноет, в полосках, спина,       Где касался любимый.       Жаркая выдалась ночь!       Здорово! Неужели он сам это придумал? Надо будет записать. Втянул носом аромат светлых волос. «Как со дна моря…» Последнюю строку, видимо, произнёс вслух, потому что услышал рядом раздражённое:       — Оно будет добрым, когда слезешь с моих волос, идиот! Из-за тебя встать не могу, дубина!       Моринага озадаченно смотрел, как Тацуми срывается с кровати и исчезает за дверью. Куда это он так понёсся? Внезапная догадка заставила подскочить на месте — неужели же он, идиот, опять забыл вчера?.. Плюхнувшись на живот, заглянул под кровать. Использованный презерватив, валяющийся там, и возмущённый сдавливанием мочевой пузырь объяснили: семпай просто спешил поделиться с фаянсовым другом вчерашним пивом. Быстрее за ним!       «На огонёк вчера       Пиво зашло, встречали вдвоём.       Но один туалет!» — складывал Моринага, скуля под дверью маленькой комнатки.       «День свой с семпаем       В стихах опишу поминутно.       Пусть мной гордится!» — решил вдруг под журчанье струи.       «Завтрак любимому:       Вкусно, полезно и сытно.       Тощий такой!» — в такт постукиванию ножа.       За завтраком Тацуми недоумённо рассматривал своего кохая. Что с ним такое сегодня? Взгляд в никуда, без конца что-то бормочет и время от времени лихорадочно чёркает в блокноте. Оклики и помахивание ладонью перед глазами срабатывают раза с пятого. К сильнодействующим средствам вроде пинков и затрещин Соичи решил пока не прибегать — сегодня выходной, пусть уж дурью мается, коли охота. Не пристаёт, и ладно. Если к утру в себя не придёт, тогда и схлопочет. Вроде это не опасно — завтрак этот чудик приготовил вкусно, как и всегда, и ничего не сломал ни себе, ни вокруг. Но всё же лучше будет убраться отсюда куда подальше. Например, отправиться в Научную библиотеку, давно ведь собирался.       Сегодня Моринага был даже рад остаться один, можно было декламировать вслух:       Всё по местам.       Пылесос раскалился.       Уют для семпая…       Вернувшись домой к вечеру, Тацуми обнаружил своего кохая спящим на диване в гостиной. Таинственный блокнот прижат к груди, как сокровище, рядом на полу листок бумаги и карандаш. Так, интересно. Печатный текст, под ним каракули и фотография. «Китайская хохлатая»… Моринага решил завести питомца?       Стройное тельце,       Пушистая светлая гривка.       Миленький хвостик!       Карие глазки сверкают.       Будет «конфетка» моей!       Он что, совсем рехнулся, уже стишата про собак сочиняет?!       И только теперь Соичи разглядел сделанные карандашом дополнения к фотографии: круглые очки на носу пёсика и непонятный лохматый монстр (рисует Моринага ничуть не лучше, чем пишет стихи), пристраивающийся к милашке сзади с недвусмысленной целью.       Проснувшийся от гневного вопля «поэт» вжимается в угол дивана, трясущиеся губы шепчут:       Грозен, ужасен. Прекрасен!       Мало досталось мне ночью.       Продолженья хочу!       …       Пусть зрение у Тацуми неважное, но слух отличный.       …       Моринага больше никогда не пытался писать стихи.