— Он не умер! – сказали розы. — Мы ведь были под землею,
где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
CRB_KAI_LENG_1956_55HA689
В час, когда Шепард выиграла войну, у Ленга отказали протезы. Через несколько месяцев схлынет пьянящая эйфория победы и смолкнут марши. Найдутся охотники сорвать с майора Шепард погоны и развеять ее героический флер. Много, скажут они, выскочке из армии чести. Наворотить по всей Галактике дел да нажать на спусковой крючок огромной, всем миром изготовленной пушки — хитрая ли наука? Любой, скажут они, справился бы солдафон. — Не было никаких кнопок, — ответит им Шепард, глядя в камеру мимо грудастой журналистки. — Не было, мисс Аллерс, волшебных спусковых крючков, а если не верите мне — спросите у инженеров, трудившихся над Горном сутками напролет. Я просто набралась храбрости и сказала Жнецам: «А ну-ка, убирайтесь к чертовой матери из нашей Галактики!» Вот и все. Никто не возьмется судить, шутит она или нет, однако двадцатого ноября восемьдесят шестого года Жнецы действительно бросили все и убрались к чертовой матери. Они бежали с поля боя как дезертиры, оставив после себя руины и пепелища, потухшие ретрансляторы и страшные «драконьи зубы», безмозглых хасков — и его, Ленга. Над руинами Лондона тогда поднималось солнце, а в окрестностях Монреаля шел второй час ночи: самое глухое, беспокойное время суток, и Ленг не мог уснуть. Виной тому были медикаменты, которые ему кололи уже три дня, чтобы ускорить заживление раны от резотрона, и хотя результат был налицо (не останется, обещала медсестра, даже шрама), Ленгу казалось, что в боку у него поселился дикобраз, терзающий его нутро иголками и не знающий покоя ни днем, ни ночью. — Очень хорошо, — сказала медсестра во время последнего осмотра. У нее были крашеные, подстриженные по последней моде волосы и легкие руки, и перед ее визитами Ленга заковывали, как дикого зверя. — Ни инфекции, ни осложнений. Если бы вас не обработали медигелем сразу, кто знает, как дело бы обернулось. Вам повезло. По лицу Ленга пробежала тень. Женщина истолковала его гримасу по-своему. — Болит? Анальгетики могу дать. Отрезанный от мира, запертый в четырех стенах, Ленг маялся бессонницей и не догадывался, что в небе над Лондоном вот-вот решится исход войны. Он то садился на койку, приваливаясь к холодной стене плечом, то принимался за щадящие физические упражнения в надежде на усталость, которая рано или поздно возьмет свое, — и вдруг упал, и острая боль обожгла его затылок. Растрепанный и краснощекий надзиратель, обнаруживший Ленга поутру, был в честь победы пьян — в стельку, в говнище. Удобряя речь матерщиной, он орал, что заключенным не положено валяться на полу, и требовал немедленно встать, заложить руки за голову и отчеканить собственный номер. Когда до него дошло наконец, что церберская мразь не филонит, мужик плюнул и ушел, наподдав напоследок от всей души Ленгу по ребрам. Душонка у надзирателя была ничтожная: удар пришелся вскользь; но даже слабый пинок разбередил едва затянувшуюся рану. Прознав о том, что у пленника отказали протезы, медики тут же добились его перевода в крупный военный госпиталь на окраине Квебек-Сити. Палата, отведенная Ленгу, считалась хорошей: в ней был огромный, занимавший половину стены экран с голосовым меню. Из окна открывался недурной вид на частокол городских высоток. Зимой, когда бушевали шторма, небоскребы то и дело пропадали в снежной мгле, а стекло затягивало инеем, но Ленг так давно не бывал на родной планете, что поначалу даже этот нехитрый пейзаж обрадовал его. Увы, он разменял одну тюрьму на другую: окно не открывалось, а экран не имел доступа в экстранет. На требования подключить хотя бы один новостной канал врачи отвечали отказом. Чудесные протезы пациента интересовали медиков куда больше его просьб; они деловито растащили Ленга на части, сняв с него искусственные конечности, опутали то, что осталось, датчиками, и ежедневно возили то на рентген, то на томографию, то на другие процедуры, назначения которых Ленг не мог предположить. Часто заходили протезисты. Эти ковырялись в имплантатах Ленга с такими лицами, словно препарировали лягушку, бесцеремонно щупали кожу, зарубцевавшуюся на стыке живой плоти с металлом, и оставляли после себя запах крепкого молотого кофе. О том, что происходит за пределами больницы, Ленг мог только догадываться по оброненным случайно словам, долетавшим до его слуха обрывкам фраз и приподнятому настроению врачей. Человечество восстанавливало ретрансляторы и зализывало оставленные войной раны, однако ни о судьбе «Цербера», ни о Шепард в присутствии подопытного не говорили. К нему вообще обращались редко, и все больше с приказами: то задержать дыхание, то расслабить живот. Ленг платил окружающим той же монетой, и вскоре голосовое меню осталось его единственным собеседником. Желающих подносить к его рту ложечку тоже не нашлось, поэтому медсестра ставила ему капельницы с питательными смесями в подключичную вену, и кожа там была у него в синих точках, как у наркомана. Кто сказал бы: «Сдался!», не знал Ленга. Иной на его месте уже полз бы к Альянсу на брюхе, выпрашивая помилование и поблажки, однако разговорить заключенного не удалось даже адвокату — ухоженному хлыщу с голубыми глазами и смешной фамилией Хофакер. Тюрьма не пугала церберовца, совесть не грызла, а Призрак ценил преданность куда выше, чем бюрократы из Альянса — «сделку с правосудием». — Боюсь, мистер Ленг, вы вредите только себе, — сказал Хофакер в их последнюю встречу, сплетая на коленях ухоженные пальцы. — Но если вам угодно и дальше упорствовать, пожалуйста! Будь по-вашему! Встретимся в зале суда, мистер Ленг. Закрылась дверь, и снова потянулись дни: серые, похожие друг на друга, как термозаряды. Ленг крутил фильмы, встречал врачей — как только для кормления приспособили старого робота по кличке Хелпи, медицинский персонал с капельницами стал заходить к нему все реже — и читал с экрана до рези в глазах. Он ждал: приговора, спасения — неважно; но ангел-хранитель Ленга, видать, зазевался на небесах, и его подопечный застрял в больнице, как в лимбе. Ни в рай, ни в ад. Ни туда, ни обратно. Когда тучи за окном набрякли апрельскими дождями, а медбрат Тайдик пришел с нарциссом в петлице, Ленг заподозрил, что приговор по его делу уже вынесен и обжалованию не подлежит. Эта внезапная догадка терзала его сильнее всех фантомных болей, вместе взятых: ведь солдата, привыкшего к послушному, доведенному до совершенства телу, ничто не пугает больше, чем участь лабораторной крысы и вердикт «инвалидность» в больничном листе. Заодно навалилась и бессонница; прикрывая воспаленные глаза, Ленг проклинал все на свете и часами напролет считал овец, а если становилось совсем невмоготу, вспоминал об Ирме Шепард. Всеобщая любимица, напичканная жнецовской техникой от макушки до пят, должна была разделить участь Ленга, а то и хуже: сгореть, как спичка, выключиться, как отработавший свое механизм. А может, представлял себе Ленг, у нее отказали ноги — и почки, и печень, и сердце, и она лежала посреди руин, неспособная даже позвать на помощь, пока холод пядь за пядью подбирался к ее горлу. Ксеносы ликовали, узнав о ее победе, послы репетировали речи, морпехи нажирались в говно, а она царапала нагрудник, скользкий от блевотины и крови, и хрипела, пока смерть не взяла свое. Успокоенный этой картиной, как ребенок — волшебной сказкой на ночь, Ленг проваливался в небытие без сновидений и грез. Так продолжалось до тех пор, пока одним сумрачным майским днем в его палате не распахнулись двери. Медбрат Тайдик посторонился, пропуская внутрь посетительницу, щеголявшую военной выправкой, темно-синей формой ВКС Альянса и золотыми генеральскими лычками. Шепард была здоровее, чем вол, и уж точно живее всех живых.2187_05_08 // Regional Military Hospital, QBC, Earth, Sol System
— Ты послал адвоката к черту, — сказала она вместо приветствия, выдвигая стул на середину палаты. Вместо «черта», впрочем, прозвучало более крепкое словцо. Судьба, вычеркнувшая Ленга из списка своих любимчиков, была к Шепард на удивление благосклонна. Выйдя из больницы под Рождество, Ирма сбросила броню быстрее, чем змея — огрубевшую кожу во время линьки. Остатки ее прежней шкуры — темно-серые наплечники и обугленная нагрудная пластина — покоились теперь под стеклом в Музее Галактической истории, в зале, который предстояло наполнить фотографиями ее команды и рассказами покойной Лиары Т’Сони. Пока шли споры о том, не стоит ли увековечить героиню войны в мраморе, Шепард с удовольствием примеряла на себя роль миротворца и дипломата, помогала беженцам вернуться домой, участвовала в раскопках руин на Тессии и фотографировалась с кроганятами. Теперь она стояла перед Ленгом — живая, ухоженная, сытая. Царапины шрамов на скулах зажили впервые с тех пор, как она очнулась на станции «Лазарь». Округлились впалые щеки, пропал нервный блеск из глаз, и пахло от нее теперь не оружейной смазкой и потом, а дорогой туалетной водой. Любой, кто сказал бы: «Размякла!», не знал Шепард. — Я пощадила тебя на «Кроносе», потому что пленные сотрудничают со следствием. Сдают бывших подельников. Делятся информацией, наконец. Полгода уже прошло, а ты играешь в молчанку. Ну, разве это дело? Рассевшись на казенном стуле, она по старой привычке закинула ногу на ногу. Из-под задравшихся штанин показались лодыжки. — Бери Тейлора и Лоусон в пример. Пошли Альянсу навстречу и живут теперь припеваючи под программой защиты свидетелей. Странно, что тебе никаких сделок не предлагали… А может, предлагали, да ты идейный? Ленг и на этот раз не потрудился ответить. Шепард, нисколько не смутившись, похлопала по карманам, достала сигарету и, прикурив от инструментрона, выпустила струйку горького дыма. Повеяло какой-то инопланетной дрянью вроде азарийских табачных смесей, и Ленгу тотчас захотелось чихнуть. — Идейный, — подытожила Шепард после второй затяжки. — Похвально. Призрак тоже был идейным, и чем кончил? Так нашпиговал себя имплантатами, что на человека не был похож. Нес ахинею, разговаривал со Жнецами… На щеках Ленга дрогнули желваки. — Странно, что совести хватило попробовать застрелиться. Шепард осмотрелась, но не нашла в палате ничего похожего на мусорную корзину и стряхнула сигарету прямо на пол. Из-под кровати тут же выполз маленький робот-уборщик, почуяв первые крошки пепла. Он сослепу ткнулся в Ирмины ботинки, выпустил струйку антисептика и принялся размазывать невидимую грязь щеткой по истертому полу. Молчание затягивалось, как виселичная петля. — «Цербера» больше нет, — сказала Ирма. Голос ее звучал мягко, но глаза были холодными. — Никто тебя спасать не придет, а человечество, дай ему волю, всех церберовцев к стенке поставит. Видел списки «Святилища»? Сотни фамилий, и большая часть — наши. Мендуар, Аматерасу, Иден Прайм. С Шаньси тоже много, и каждый третий — ребенок. Вы что, выкрали класс младшей школы? Это было так грубо, что Ленг чуть не поднял голову — заглянуть ей в лицо. Шепард и правда хочет разбередить его совесть дюжиной маленьких детских гробиков? — Я хочу, чтоб ты понял: война окончена. Выбрал не ту сторону? — Шепард скользнула взглядом по пледу, который медсестра Ута стыдливо набросила на обрубки его ног, и перевязанным ею же, чтобы не болтались пустыми, рукавам казенной рубашки. — Ну и посмотри на себя теперь. Что обещал тебе адвокат в обмен на сделку? Протезы не догадался? Нет? Она отвернулась. Ленг не видел ее лица, но хотел бы вмазать по нему с размаху, кулаком; разукрасить синяками эту физиономию, растиражированную призывными плакатами Альянса. Свернуть на сторону фирменный шепардовский шнобель, передававшийся в семье вместе с погонами, как фамильная реликвия, тоже было бы приятно. Очередь на протезирование тянулась от Земли до Луны. И он, Ленг, был в ней последним. — А что обещаешь ты? — Ноги с руками, — Шепард пожала плечами. — Разве этого мало? Под тяжелым, неприязненным взглядом Ленга она прошлась по комнате, роняя пепел и рассматривая черно-белые фотографии с городскими видами. С Оттавой соседствовал Гамбург, с кривыми улочками старой Праги — затянутый смогом и пылью Бомбей. Больница купила однажды целую партию снимков, чтобы оживить безликие стены и поддержать в пациентах боевой дух, однако никто не спрашивал Ленга, откуда он родом, и в его палате висели изображения мест, которые он — коренной землянин — знал хуже, чем грязные закоулки Омеги или провонявшую ксеносами Цитадель. Миновав статую Свободы, Шепард отошла к окну. Робот семенил за ней по пятам, как собачка. Старые жалюзи подались с трудом. День снаружи был пасмурный: над Квебеком застыло низкое, размякшее небо без единого просвета. Пахло, должно быть, дождями — и сиренью. Когда цветет сирень — разве не в мае? — Я хочу выйти отсюда, — сказал Ленг сквозь зубы. — Слышишь? Никаких тюрем. Никаких больше больниц. Что тебе нужно — имена? Доказательства вины? Я знаю шишек из твоего драгоценного Альянса. Таких же… «идейных», как я. Политиков, бизнесменов, жертвовавших миллионы… — Многие из них умерли… Или уже сидят. — Но не все. Ты и представить себе не можешь, сколько чинуш поносили «Цербер» для виду, а в парламенте голосовали, как Призрак велел. — Так удиви меня. — Не раньше, чем выйду отсюда на своих двоих. Либо так, либо иди к черту. По правде говоря, вместо «черта» он тоже использовал словцо покрепче. — Не наглей, Ленг. Тебе эта сделка нужнее, чем мне. Шепард растерла окурок о подоконник и скрестила на груди руки. Блефует она или нет? Отступать, когда сделаны ставки, было уже слишком поздно; оставалось идти напролом. Спасительница Галактики, значит. Генерал. Спектр. Большая шишка, видите ли. — Важные персоны вроде тебя не ездят в Квебек, чтобы поболтать о ненужных сделках. — Да ну? — Золотые лычки нацепила, а блефовать не умеешь. — Раз не умею, давай начистоту, — сказала Шепард недобро, и Ленг понял, что промахнулся. — Я? Приехала на тебя посмотреть. Узнать, как тебе живется. На сделку раскрутить, если повезет. — Она снова полезла во внутренний карман. За сигаретами, должно быть, но Ленг не удивился бы, увидев в ее руке пистолет. — Не хочешь идти мне навстречу? Дело твое. Мне ты и таким нравишься. Но если передумаешь… Адвокат за мой счет. Нормальный, этот идиот, который к тебе приходил. И протезы, конечно, тоже. Звони. Ирма выудила из-за пазухи электронную карточку визитки. Воротник сбился, обнажая ключицы в прорези строгого форменного пиджака. Никогда еще Ленг не жалел так сильно, что остался без рук; ему хотелось сомкнуть пальцы на этом горле, нащупать под кожей скачущий пульс и самому выдавить из Шепард жизнь, если с этим не справилась многотысячная армия Жнецов. — Хорошо быть героиней Галактики, — процедил он, сдерживая клокотавшую ярость, — и пинать проигравших ногами, да, Шепард? — Не жалуюсь, — сказала Ирма. — До встречи. И вышла, не обернувшись. Горьковатый сигаретный дым растворялся, уступая привычным запахам антисептика и мази от пролежней. Робот наяривал щеткой. Тучи за окном наконец-то разошлись, и косые вечерние лучи легли на пол — прямо под колеса Ленговой коляски, которая умела по команде выдвигать санитарное судно.218X_XX_XX CRB HQ // Cronos Station, Anadius System
— Тонкая, ювелирная работа, — сказал Призрак в день выписки, впервые за десять лет знакомства протягивая Ленгу руку. — Гордость наших инженеров… Будем надеяться, что ты не последний их пациент. Ленг, едва замешкавшись, протянул в ответ свою. В твердом рукопожатии босса чувствовалась уверенность, но не было теплоты: так солдат, получив новое оружие, первым делом оглаживает предохранитель да пробует пальцем спусковой крючок. Несколько мгновений шершавая ладонь Призрака сжимала холодную — искусственную — ладонь Ленга со встроенным в нее дулом, а после ослабила хватку. — Как самочувствие? — Не жалуюсь. Хочу вернуться к работе. — Я рад это слышать, но в тренировочном зале ты сейчас нужнее. Мне доложили, что отряд «Фантом» показывает достойные результаты именно под твоим руководством. — Спасибо, сэр. — Достойные, но не лучшие, Ленг. — Они стараются. — Значит, — сухо заключил Призрак, — одних только стараний недостаточно. — Что вы предлагаете? Допинг? — спросил Ленг прямо. Он слышал краем уха, как на штурмовиках, этом пушечном мясе, тестировали то стимулянты, то гормоны, однако надеялся, что «фантомки» избегут участи подопытных свинок и получат готовый, стабилизированный препарат. — Протезы им можно поставить, но это, я думал, дело уже решенное. — Физическая подготовка — только малая часть успеха. Ты знаешь этих женщин, Ленг. Ты читал их досье, видел их в бою. Скажи мне: они преданы «Церберу»? — Им нравится их работа. — Ленг безразлично пожал плечами. Сам он считался идейным, но в мотивах своих коллег по цеху не копался. Что бы ни двигало его «фантомками», — ксенофобия, вера в избранность людской расы или отчаяние — любая из них могла стоять за «Цербер» до конца, а могла и дать слабину. — Этого мало. Да и преданности, говоря откровенно, тоже недостаточно. Даже самые преданные люди заблуждаются и совершают ошибки… — Призрак поджал губы. Рана, нанесенная его самолюбию предательством Миранды Лоусон, еще кровоточила. К тому же, вместе с ученой «Цербер» потерял и добрую часть ее наработок. — У нас больше нет права на ошибки, Ленг. Единственное, что нам нужно, — это абсолютное послушание. — Чипы контроля, сэр? — Лучше. Призрак оглянулся в поисках кресла, однако крошечная больничная капсула, в которой разместили Ленга, могла предложить гостю только жесткий табурет или краешек узкой койки. Размахнувшись при строительстве обсерватории, ставшей впоследствии Призраку кабинетом, архитекторы «Кроноса» экономили каждый дюйм служебных помещений. В последний свой приезд Ленг стал подозревать, что прохиндеи сэкономили и на звукоизоляции тоже: стоило ему сомкнуть глаза, как тесное пространство каюты тут же наполнялось едва слышными шепотками и отголосками чужих разговоров. Сны потеряли четкость, как испорченные видеофайлы, поставленные на бесконечный повтор. Чтобы не затягивать с выпиской, Ленг отказывался от снотворного и сбрасывал раздражение в тренажерном зале… — Ты слышишь меня? …когда не засыпал на ходу. — Задумался, сэр. Простите. Так сыворотка, значит… — Уже готова и прошла лабораторные тесты. Пора испытать ее в деле. Призрак достал из кармана невзрачный коричневый футляр, похожий на те, в которых пожилые адмиралы хранят свои почетные ордена. На торце виднелась матовая пластинка, и Ленг по привычке поднес к ней палец, прежде чем вспомнил, что у него теперь нет отпечатков. — Привыкай пользоваться голосовыми ключами, — сказал Призрак без тени улыбки. — Пароль — «фата-моргана». Щелкнул замок. Откинулась крышка. Внутри, на подушке из поролона, лежала ампула в форме гильзы, наполненная молочно-белой взвесью, и Ленг невольно вскинул брови: как прикажете делить эту чайную ложку между двадцатью оперативниками? — Здесь одна доза. Ни к чему рисковать всем отрядом, если что-то пойдет не так. Все-таки подопытные свинки. — Хорошо, — кивнул Ленг. — Будь я на твоем месте, выбрал бы Перез. Она, если верить досье, девчонка с норовом, крепкий орешек. Для теста лучше не придумаешь… Но я воздержусь от советов. Решать предоставлю тебе, ты — их командир. — Допустим, эта штука подействует… — Ленг с сомнением посмотрел на коробочку: он больше доверял старым, испытанным технологиям вроде чипов и цианидовых капсул. — Подействует, а что дальше? — У фата-морганы множество применений. Если результат нас устроит, мы наладим производство и передадим сыворотку нашим агентам… В первую очередь — шпионам и вербовщикам. — Но что будет с Перез? А с остальными бойцами? — Ты дашь каждой из них наркотик и вернешься в строй во главе отряда «Фантом». Возражений у тебя, надеюсь, нет? Ленг помедлил. О том, что его, одиночку по натуре, не радует сама идея «встать во главе отряда», они уже говорили. Вопрос был закрыт. Спорить с Призраком Ленг не умел и не мог; пришлось проглотить возражения и стать наставником горстки дамочек. Досье уверяли, что все они — бойцы как на подбор: одна из Альянса, вторая — спецназ, третья — мастер крав-маги, четвертая охраняла какого-то толстосума и вроде бы даже спасла его от парочки покушений на жизнь, и так далее, и все прочее. Ленгу не нравилась ни одна. Все они были — как бы помягче? — сопливые чистоплюйки. Работа на «Цербер», между тем, была не для чистоплюек и неженок, и не имела ничего общего с «кодексом офицерской чести» и «профессиональной этикой». За десять лет службы Ленгу не раз приходилось убирать свидетелей, виновных лишь тем, что оказались в неверное время не в том месте, охотиться на бывших коллег и обставлять убийства как несчастные случаи, записывая пару-тройку случайных прохожих в «сопутствующий ущерб». Один раз ему пришлось добывать информацию с помощью паяльника, забытого под приборной доской. Другой — соблазнять нимфоманку-азари, чтобы вскрыть ей горло в уютной полутьме гостиницы для интимных утех, пока ловкие синие пальцы шарили под его рубашкой и теребили ширинку. Лица убитых не мерещились Ленгу во сне. Тени прошлого не тянули руки к его крепкой жилистой шее. Грязная работа смущала его не больше, чем мясника — распятая на крючьях туша. Именно этому он учил своих дамочек — и был уверен, что все делает правильно. Однако от затеи с фата-морганой за версту несло дерьмецом. — Это было в контракте, сэр? — Мелким шрифтом, в примечании на странице двенадцать. — Между бровей Призрака пролегла морщинка — верный знак раздражения. — Ты невнимателен, Кай… И нерешителен. Это на тебя не похоже. Пойдем. Я покажу тебе кое-что. Несмотря на поздний час, в коридорах светили все до единой лампы, а в лифте играла бодрая попсовая мелодия — привет из семидесятых. Призрак выбрал этаж. Ленг глянул мельком на табло — пятый; нижний уровень «Кроноса», обитель ученых и безумных гениев всех мастей. Раньше Ленг здесь не бывал, да и сейчас предпочел бы держаться подальше, но Призрак уверенно вел его за собой, минуя опустевшие зоны отдыха и неприметные двери без подписей и табличек. Лампы гасли за их спинами. Пахло озоном. — Осторожнее, — сказал Призрак, не оборачиваясь. — Здесь ступени. Ленг насчитал двадцать три, пока поднимался к огромному, подвешенному посреди зала каркасу. Глазницы трупа были пусты, рот — беззуб. Под веером ломаных ребер темнело нутро. Из развороченного брюха петлями свисали тросы, блестящие от слизи, как кишки. Там, в глубине чрева, что-то еще билось, сопротивляясь смерти, стучало размеренно и сильно, — бах, бах, бах! — и Ленг чувствовал эту дрожь всем телом, как будто она рождалась в его собственном сердце, а не приходила извне. Он собирался спросить, какого черта, но губы не слушались его. Хотел уйти — ноги не тронулись с места. Распятый и лишенный языка, Жнец разговаривал тысячей чужих голосов, так хорошо знакомых Ленгу по бессонным ночам на больничной койке. Эти голоса обещали блаженство и битву, забвение и рай, невыносимые пытки служения — и щедрое воздаяние за них, и Ленг, забывшись на секунду, потянул навстречу Жнецу свою новую блестящую руку. — Он мертв, — сказал Призрак из темноты. Чиркнул зажигалкой. Ленг лишь тогда встряхнулся и почувствовал, что взмок: рубашка прилипла к лопаткам, холодная испарина щекотала виски. В смятении он оглянулся на Призрака, но тот стоял рядом как ни в чем не бывало, уверенный в себе и спокойный. В его пальцах тлела сигарета, а на губах — улыбка, словно он видел в этом чудовищном распятии что-то, что Ленг в своем скудоумии не мог осмыслить. — Это… тот самый? — Убитый Ирмой Шепард? Да. — Но он же… — Говорит с тобой? — Призрак выпустил из ноздрей струйку жидкого дыма. — Для механического божка этот Жнец не в меру болтлив. К тому же не умеет хранить секреты. Видишь под ним каркас? — Там ничего нет. — Присмотрись. Ленг подчинился, сощурив глаза, и вскоре из темноты проступили очертания предмета, похожего на обычный металлический стул. Провода, свисавшие из жнецовского брюха, оплетали его ножки и разбегались на все четыре стороны к огромным и непонятным машинам у стен, о назначении которых Ленг мог только гадать. Что-то еще торчало из стула вместо ручек — не то рычаги, не то опоры, поди пойми, — и спинка бугрилась, как обивка у старого кресла. — Не впечатляет? Это прототип. У него даже имени нет, хотя ученые прозвали его «Новым Спарки» — думают, я не знаю. — Призрак поджал губы. — Считают, что любой, кто сядет на него, получит контроль над Жнецами, а затем рассыплется в пыль. Пять тысяч вольт… Как на электрическом стуле. — Нет, — машинально поправил Ленг. — В два раза больше. Десятки, сотни вопросов вертелись у него на языке. Как можно подчинить своей воле расу машин из космоса с помощью проводов и стула? Кто поручится, что это не западня? Не лучше ли сделать ставку на земное оружие и оставить Богу — богово, а Жнецу — жнецово? — Мы живем в двадцать втором веке, — сказал Призрак. — Мы подчинили нулевой элемент, научились противостоять индоктринации, — он кивнул на коробочку с фата-морганой, — вернули к жизни мертвеца… И эту задачку решим, будь спокоен. Но стул, пожалуй, никуда не годится. Пусть разберут. Если умирать, то стоя на ногах.CRB_KAI_LENG_1956_55HA689
Ленг проснулся с гудящей, неподъемной как свинец головой и долгую минуту не мог понять, где находится. Луч солнца, прорвавшийся сквозь облака, ослепил его. Бормотавшие над ухом голоса сбили с толку. Он хотел потянуться, встать и подойти к окну, чтобы задернуть штору, но тут же вспомнил, что у него нет ног, и осознание этого поразило его — до холодного пота, до болезненной судороги между лопаток — как впервые. — Алоха! — радостно сказал телеведущий, улыбаясь с экрана во все тридцать два зуба. — В студии Фахад Бадеша, и мы начинаем передачу прямым включением из Ванкувера. Буквально через минуту на скамью подсудимых сядет Эмма Мендез, экс-сенатор Соединенных Штатов Северной Америки. Против нее выдвинуты серьезные обвинения в пособничестве экстремистской организации «Цербер»… В толпе за спиной Бадеши раздались крики, и оператор навел фокус на высокую женщину в рыжей робе. Когда-то Ленгу нравилась эта мадам, расчетливая и цепкая, как куница. Лет пять назад он даже отдал Мендез свой голос во время очередной сенаторской гонки, но теперь с трудом узнал ее в исхудавшей арестантке под конвоем. Глаза потухли, волосы торчали соломой; одежда висела мешком. — Защита уверяет, что подсудимая все это время находилась под воздействием психотропных препаратов, однако экспертам не удалось обнаружить в крови миссис Мендез следы запрещенных или наркотических веществ. Если мистеру Нобу Ооте не удастся отстоять невиновность своей подопечной, ей грозит пожизненное заключение в тюрьме мягкого режима… На скулах Ленга проступили желваки: он отдал бы все, чтобы оставить больничную койку и обменяться местами с этой Мендез. Стать изможденным, пускай больным — главное, на своих двоих. — Напомню, что бессменный лидер «Цербера», Джек Харпер, известный как Призрак, был одурманен Жнецами и убит Ирмой Шепард при попытке саботировать Горн. С тех пор суд вынес уже одиннадцать обвинительных приговоров бывшим членам и пособникам его террористической ячейки… Огласят ли сегодня двенадцатый? Узнаем в ближайший час. С вами был Фахад Бадеша, и мы вернемся в студию после короткой рекламной паузы. Лицо ведущего пропало, сменившись красочной заставкой. Так, в перерыве между утренним ток-шоу и роликом о пользе нового крема для бритья, Ленг допустил, что Ирма не врала ему, и злость — на себя, на Призрака, на чертову Шепард и на собственную беспомощность — пробрала его до костей. — Вы хотите поговорить об этом? — спросила доктор Киннен, наклонившись так близко, что можно было пересчитать прыщики на ее белом лбу. Мозгоправ Киннен ворвалась в палату после обеда. Она притащила с собой ворох портретов (Ленгу предлагалось выбрать самые приятные лица, затем — отталкивающие, и так десять раз кряду), сотню разрисованных картонок (их совали Ленгу под нос, добиваясь от него ассоциаций с изображенными кляксами), стопку анкет с вопросами (один бесцеремоннее другого) и тощего, как кость, психотерапевта Мунца. То, что пациент потребовал адвоката, а половину вопросов как будто и не слышал, психиатров не смущало: они облепили Ленга датчиками и, переглядываясь поверх его головы, делали пометки на датападах. — Скажите, — интересовался Мунц, теребя засаленные рукава, — к Каю в детстве приставал отец? В отсутствие настырных гостей Ленг наверстывал упущенное, проглатывая одну новостную передачу за другой, и прерывался лишь тогда, когда его начинало тошнить от интервью с ксеносами и репортажей с Цитадели. Большую часть эфирного времени занимали сюжеты о том, как народы Млечного Пути, объединившись в едином порыве, поднимают с колен экономику и помогают друг другу восстанавливать из пепла города. Командовал парадом Стивен Хакетт: заложив руку за отворот кителя, прищурив левый глаз, он рассуждал о том, что в горниле войны выплавились узы товарищества и единства, которые надежнее страховочного троса и прочнее любой брони. В Совете Цитадели он занял место Доннела Удины. Эмме Мендез повезло меньше: получив двадцать лет, она не стала дожидаться апелляции и повесилась в камере на поясе собственных штанов. — Мы всего лишь хотим вам помочь, — уверял Мунц. — Так позвоните Шепард, — цедил Ленг. Разговор шел по кругу, как закольцованный ролик из экстранета, и Ленг стал подозревать, что его намеренно злят. — Я уже говорил: восьмого мая приходила женщина, Шепард, она оставила карточку… — На подоконнике, — кивала Киннен. — Но там ничего нет. — Спросите у медсестры, вашу мать! — Успокойтесь, — хмурился Мунц. — Не то придется назначить вам психолептики. Ленг сжал зубы и дал себе обещание, что теперь эта парочка мозгоправов не добьется от него ни слова, но тут вмешалась Киннен, заправляя за ухо иссиня-черную прядь. — Я поговорю с главным по отделению, — пообещала она. — Никто не будет выписывать вам седативное, что за глупость… А теперь вернемся к работе, хорошо? Многие пациенты представляют себе, как делают ампутированной конечностью что-то приятное. Это помогает. Вы любите собак? Закройте глаза. Представьте себе, что гладите большого, лохматого пса правой рукой. Почувствуйте его шерсть между пальцами. Он лижет вашу ладонь. Ленг закрывал глаза и представлял себе, как бьет по лицу эту дуру, как к пальцам липнет кровь и как саднят после крепкого удара костяшки — но нет, не помогало. Фантомная боль затихала на время, чтобы вернуться и с новой силой грызть его плоть, как оголодавший зверь. Ленг думал тогда, в глухоте ночи, что завидует Эмме Мендез и что если бы ему только дали выбор — пустить себе пулю в лоб или провести остаток жизни в коляске, — он без сомнения взял бы в руки пистолет… Но увы, у него не было ни пистолета, ни — таким ты мне больше нравишься, сказала Шепард — рук. Две недели прошли как в аду. На экране мелькали кадры. За окном отгремели грозы. Медбрат Тайдик, сходив к стилисту, щеголял модной челкой и выбритыми висками. Мозгоправы больше не показывались, и Ленг уверился, что они забыли о своем обещании, но на исходе пятнадцатого дня дверь в камеру открылась, и кто-то переступил порог. Подумав, что это медсестра с очередной капельницей, Ленг даже не повернул головы. Но это был долгожданный адвокат с приветом от Ирмы Шепард.2187_06_30 // FB GLACIER, Sanсtum, Decoris System
— Вега, следите за тылом, мать вашу! Трейс, гранату! Вега повел плечами, отсчитывая про себя — три, два, один, пли, — и под обшарпанными сводами раскатился грохот взрыва. Ему заложило левое ухо. Он входил в группу высадки больше года и, право слово, не жаловался, но иногда ему очень хотелось спросить, чем командиру не угодил добрый дедовский метод: пуля промеж глаз. — Вега, прикройте! Не успел он ответить «Так точно», как Шепард уже пропала: только неясная тень скользнула вперед и вбок. Кто служил под разведчиком, знает, почем фунт лиху. По первости Джеймс злился и ходил за советом к Гаррусу Вакариану — как прикрывать командира на поле боя, если не знаешь, где, блядь, твой командир под тактической маскировкой? — но Гаррус сказал: «Привыкнешь». Вега привык. — Трейс, контакт слева! Не зевать, Стивенс! Противники отступали. Трейс сражался как в последний раз. Стивенс не зевала. Шепард, отбросив маскировку, возникла из ниоткуда и прострелила одному из нападавших коленную чашечку. Вега подумал мельком: для нее эта битва — как тренировка в спортзале. Упражнение, чтобы не терять навык. Между лопаток командира плясала красная точка прицела, и Вега, сощурив глаз, снял снайпершу из «Нагинаты». Или нет. Голограмма рассыпалась цветными пикселями, как в плохом кино. Джеймс ругнулся сквозь зубы, грязно и по-испански. Вскинулся, ища взглядом настоящего врага. Умница Трейс поспел быстрее: когда Джеймс обернулся, la bruja была уже спеленута батарианской сеткой. Очень классная штука. — Прекратить огонь! Стивенс, готовьте наручники. Шепард вызывает «Нормандию». СУЗИ, миссия завершена, ждем шаттл для пленных. Как поняли? Да. Отбой. Через пять минут все было кончено. Трупы вынесли, пленных вывели; неудачливую снайпершу повязали, вынув «Вдову» из непослушных рук. Впрочем, рук-то у нее и не было, подметил Вега, только протезы самой дешевой модели, «грабли», господи прости, но и те выкрутили за милую душу, когда девице вздумалось размозжить Трейсу кадык. Спасибо хоть, удар пришелся в челюсть: промахнулась. Почуяв дуло между лопаток, девица сникла и позволила себя увести. До посадочной зоны топала под конвоем как миленькая, а на ступеньках шаттла вдруг вздернула голову, и у Джеймса, перехватившего случайно ее взгляд, аж под ложечкой заныло от дурного предчувствия. Взгляд снайперши был тяжелым, нет, хуже — полным торжества, как будто она, улетая, оставила на базе по меньшей мере бомбу замедленного действия. Или две. Мгновением позже ушастый капрал втолкнул девицу внутрь, и челнок взмыл, швырнув Джеймсу в лицо пригоршню колючего снега. — Что значит «бруха»? — спросил подошедший Трейс. Нос его покраснел; на щеке, налившейся кровоподтеком, болезненно дергался мускул. — У-у-у, вмазала, ведьма! Тощая, а удар о-го-го. — То и значит, — хмыкнул Вега. — Кончай ругаться по-испански, Кукарача. Ругаюсь по-испански здесь только я. Усек? — А что такое «кукарача»? — тут же спросил Трейс, подкручивая рыжий ус. Джеймс вздохнул. — Помнишь, что Шепард сказала перед высадкой? Кто заставит ее ждать — наряд вне очереди. Давай-ка шевелиться, ать-два. Если верить Ленгу, который пошел следствию навстречу и готов был, по словам адвоката, сдать даже родного отца, если бы только старый алкоголик имел хоть какое-то отношение к «Церберу», — так вот, если верить Ленгу, здесь раньше тренировали бойцов класса «Фантом»: упал-отжался и все такое. Теперь внутри опустевшей базы оказалось немногим теплее, чем на улице. Окна были наглухо запечатаны снегом, большая часть дверей — электронными замками, и кто-то дотошный, вооружившись кусачками, обрезал все ведущие к ним провода. Отметки от пуль карабкались по стенам, как следы хищников. В столовой подернулся пленкой остывший чай, и под ногами непрошеных гостей хрустел рассыпанный картофель фри. — И тишина еще, как в могиле… — сказала Стивенс вполголоса. — Дерьмово здесь жить, наверное. — Все лучше, чем в теплой уютной тюрьме, — фыркнул Трейс. — Не то б сами приползли к нам на брюхе. — Чем они занимались тут все это время, как думаешь? С тех самых пор, как «Цербера» не стало и кончилась война? — Мне почем знать? Я б на их месте писал мемуары. Чтобы издать и прославиться. — Я б посмотрела все шоу Монти Пайтона. — Фу, старье какое. Ты, Джеймс? — Мишек вязал бы крючком. Что? Хобби не хуже других. Нижний ярус базы вырубили в толще древней ледяной скалы. Из нескольких генераторов, некогда работавших на станции, остался лишь один, да и тот трудился в четверть силы, и когда Стивенс щелкнула тумблером, электричества хватило лишь на дюжину галогенных ламп. Свет от них был холодный и жесткий, как в мертвецкой. Лифт заклинило, и Шепард, держа пистолет наготове, спустилась по лестнице вниз. Трейс, помедлив, включил фонарь. — А что мы ищем? — Пока не знаю. Но смотрите в оба, Трейс. Грязь видите? Тут что-то волоком тащили, и недавно. — Вас понял, мэм. Теперь все разглядели длинные царапины, тянувшиеся вдоль коридора, и вереницу темных отметин. Стивенс присела, колупнула пальцем: слякоть. Женские это следы или мужские, а может, вовсе нечеловеческие, она не могла сказать. Вега проследил за ее взглядом и присвистнул: — А вон и дверь! Похоже, заперта. Возле широких створок, сомкнутых наглухо, натоптали целую лужу талого снега и грязи. Инструментрон Шепард вспыхнул рыжим, замок щелкнул — но не поддался. — Есть у кого уни-ключи? Дайте их мне. Трейс! Светите сюда. Ирма медленно, ласково провела ладонью по стене, нащупывая выпуклые головки болтов, и открутила все шесть. Защитная панель выпала, обнажая провода. Шепард немедля засунула внутрь уни-ключи, а затем и всю руку. — Хорошо, что мы не в фильме ужасов, — усмехнулся Трейс. — По закону жанра сейчас должны командира за пальцы… Цоп! Створки разъехались, и из щели повалил черный вонючий дым. Через минуту, когда все шлемы были надеты, все матерные слова — выкрикнуты, а дым рассеялся от сквозняка, они стояли и смотрели на то, что осталось от лаборатории: обугленные столы, оплавленные приборы и крошево стекла на кафельном полу. Как следует проморгавшись, Вега увидел вдали столы — нет, кофейные столики — нет, контейнеры с намалеванными алой краской крестами. — Гробы? — ляпнул Трейс. — Какие еще гробы, — отрезала Шепард. — Это ящики. Кто скажет мне, что в них? — Ставлю на «ничего», — буркнул Джеймс, припомнив злорадный взгляд девицы со «Вдовой». — Все вывезти успели, как пить дать. Откинул крышку наугад — пусто. Вторую, третью — точно, ни хрена; лишь облачко пыли взмыло в воздух, заставив Трейса поморщиться, а Стивенс — оглушительно чихнуть. — По-моему, тут был красный песок, — крикнул Вега из дальнего конца зала. — И тоже пустое все… — Странно это все, мэм. К чему бывшим церберовцам наркота? — Перепрофилировались, — шутканул Трейс. И, когда никто не хохотнул и даже не улыбнулся, принялся нудно и путано объяснять: — Ну, в смысле, «Цербер» им больше не платит, да? Надо же на что-то жить. Вот они и решили… — Шепард. Холодный голос СУЗИ раздался из всех наушников разом. Трейс, сидевший на корточках, вскинулся, Стивенс перехватила дробовик, а Вега засопел. Он всегда сопел, когда подозревал неладное. — У меня две новости, — бесстрастно продолжила СУЗИ. — Хорошая и плохая. — Давай плохую. — К сожалению, не все пленные были доставлены на «Нормандию» в целости и сохранности. Большая часть из них… — Цианид в молярах? — оскалилась Ирма. — Да. — Ну, порадуй меня теперь. — Мне удалось идентифицировать единственную выжившую, Шепард. У нее протезы и нет отпечатков пальцев, но я нашла соответствие термограмме ее лица в базе данных Альянса. — И что? — Имя: Джин Налани Перез. Год рождения: шестьдесят второй. Звание: капрал. Рекомендована к программе межпланетной боевой подготовки. Последнее место службы: колония Дискавери, Горизонт. Год дезертирства, ранее считалось, что смерти: восемьдесят пятый. Кай Ленг называл ее имя в числе тех, кто служил в отряде «Фантом». — Отлично, — буркнул Вега, — но наркотики тут причем?218X_XX_XX // Cronos Station, Anadius System
Призрак долго стоял, держа у губ сигарету, прогоревшую до самого фильтра. Очнулся, поморщился — и растер ее о перила. В полумраке зала искры под его рукой вспыхнули и погасли, как звезды. — Никаких возражений. — Что? — Вы спрашивали, нет ли у меня возражений. Фата-моргана, — напомнил Ленг. — И я хотел сказать: нет. — Замечательно, — кивнул Призрак. — Можешь собираться, раз так. Шаттл до Санктума будет готов через три часа. Доктор Джонс составит тебе компанию, он — новый врач твоего отряда. Пойдем, я вас познакомлю. Непременно отчитайся ему, как только используешь наркотик на Перез — или другом бойце. Не затягивай с этим, время не ждет. К тому же… Он снова протянул руку. На этот раз Ленг сжал ее без заминки, подумав мельком, как несовершенна человеческая плоть: пальцы Призрака казались хрупкими в его собственной железной хватке. — Я уверен: фата-моргана придется тебе по вкусу.2187_06_30 // SSV NORMANDY SR-2
— …Любовь, — повторила Налани Перез. Стивенс, молодчинка, держала себя в руках и вела допрос по учебнику, — хоть видео снимай для палаты весов и мер. Но толку — чуть: бывшая фантомка смотрела через нее, как будто бы за спиной у Стивенс стоял кто-то бесконечно далекий и беззаветно любимый, и больше не говорила ни слова. Трейс почесывал щеку, лоснящуюся медигелем, и мурчал песню себе под нос, думая, что никто не слышит: «Что такое любовь? Не делай мне больно, малыш, не делай, ла-ла-ла-ло». Вега косился на Шепард. Шепард стояла поодаль, спокойная, как удав. Оно и понятно: тут вам не средневековье; допросы военных, наемников и шпионов велись обычно неделями, — если не месяцами, — с участием переговорщиков, психологов и врачей. Она и не рассчитывала на быстрый результат. — Как СУЗИ? Новости есть? — спросил Вега на всякий случай, но Шепард покачала головой. В архивах «Цербера», которые удалось спасти и расшифровать, «Санктум» «красный песок» упоминался только в связи с Полом Грейсоном. Которого — Вега стиснул зубы — эти фашисты сделали хаском на операционном столе, ослабив его волю большой дозой наркоты. Зачем Перез «красный песок»? И сколько людей пострадают, прежде чем эта сука скажет еще хоть слово? Иногда Вега почти жалел, что живет в век Женевской конвенции по работе с военнопленными, а также нейроглушилок боли и психологических техник по сопротивлению врагу. Он не расслышал очередного вопроса, но видел, как Перез, покачнувшись, снова твердит: то ли «любовь», то ли «люблю». — СУЗИ, — сказала Шепард, — начни собирать все новости, связанные с наркотрафиком. — С «красным песком»? — уточнила та. — Нет, смотри шире. Слухи о новом сорте, странные передозировки, отравления, изменения маршрутов… Мы пока не знаем, что ищем. И назначь мне звонки с Бейли и Арьей Т’Лоак. — Будет сделано, Шепард. — И песенку мне найди, которую Трейс бубнит. Прилипчивая — нет сил.