На маленьком стуле сидит старичок, На нем деревянный надет колпачок. Сидит он, качаясь и ночью, и днем, И туфли трясутся на НЁМ!
Последнее короткое слово выкрикивается. То, что происходит дальше, я понять не успеваю. Ведро телепортируется с тонких коленей мальчишки на кучерявую голову, а коляска внезапно начинает вертеться волчком с дикой скоростью! Нам не удаётся проследить решительно ничего! Когда он успел водрузить ведро на голову?! Как умудрился крутануть коляску так, что она завертелась, и главное: как при этом остался цел?! Позже выяснилось, что он прокрутился вокруг своей оси всего пару раз, но тогда мы подскочили все! Света испуганно вскрикнула и выронила блокнот. А претендент на роль остановил свою коляску так же резко, как крутанул, притом остановил прямо к нам лицом и уставился с ухмылкой.Сидит он на стуле и машет рукой,
- несколько даже деловито сообщает он нам.Бежит к старичку человечек кривой. - Что с вами, мой милый? Откройте ваш глаз! Зачем он завязан у вас?
Серёжа старается. Изощряется как может, я бы сказал. Слог за слогом, всячески меняет интонации, стараясь при этом держаться одного настроения. Он цитирует Заболотского, рассказывая, как кривой человечек жалуется старичку на сороку, которая клюнула его в глаз, как жук летит через болота за подсудимой, и т.д. Мы слушаем во все уши. Повествовательная интонация в дико сложной смеси с сумасшедшим энтузиазмом. Всевозможные манипуляции с руками, жестами и несчастным ведром. И где-то на середине этой крайне креативной истории я думаю о том, насколько усложняет задачу парня тот факт, что он прикован к коляске и, выступая, имеет возможность только сидеть. Только я успеваю об этом подумать, как Серёжа-Табаки выкидывает новый фокус, во второй раз заставляя всех нас подпрыгнуть от изумления:И пал на колени лгунишка негодный!!
- С этими словами малой вываливается из коляски и плашмя падает на пол! Суставчатые ладони звонко ударяют о паркет, Света опять вскрикивает. И при всём при этом мальчишка не перестаёт вешать звонким голосом, ни в полёте, ни на полу:И стукнулся лобиком об пол холодный!! И долго он плакал, и долго молил, Пока его суд не простил.
Позволив себе как можно более динамичную паузу, он садится, одной рукой сгребая в охапку ноги и перемещая их вперёд себя (уж не знаю, как он это сделал!), театрально утирает рукой лоб - «фуф!» - изображая облегчение со стороны кривого человечка… Далее второй акт разворачивался прямо на полу, в ползанье и катание. Всего лишь две тоненькие руки, которые вынуждены одновременно служить точками опоры и перемещать безжизненные ноги. Зрелище поражает! Всю активную часть он изощряется, но, завершив очередную строфу, вдруг замолкает. Низко наклоняется, и медленно поднимается уже преобразившись. В кого-то очень умного, который знает очень и очень много. Настолько много, что опыт других его смешит, заставляя растягиваться в улыбке тонкие губы.И если случится, мой мальчик, тебе Увидеть грачиху в высоком гнезде, И если птенцы там сидят на краю,- Припомни ты сказку мою. Я сказочку эту не сам написал, Ее мне вот тот старичок рассказал - Вот тот старичок, что в часах под стеклом Качается ночью и днем. - Тик-так!- Говорит под стеклом старичок. -Тик-так!- Отвечает ему колпачок. - Тик-так!- Ударяют по камешку туфли. -Тик-так!- Повторяют за туфлями букли. Пусть маятник ходит, пусть стрелка кружит Смешной старичок из часов не сбежит. Но все же, мой мальчик, кто птицу обидит, Тот много несчастий увидит.
Разумеется, я слышал это стихотворение раньше, хотя это и было очень давно. Настолько давно, что мне и в голову не пришло ассоциировать его с Табаки. Но в этом что-то есть! Как и в самом мальчишке! Он умница на самом деле. Просто умница… Устроившись поудобнее перед коляской, положив на сидение локти, он с задумчивым выражением дразнящими интонациями произносит последние строки.И если бы сказка вдруг стала не сказкой, Пришел бы к тебе человечек с повязкой, Взглянул бы на сад, покачал головой, И заплакал бы вместе с тобой.
Ехидно улыбаясь, молчит долго. Потом кидает коротко, как будто бы нехотя: - Спасибо! Ребята начинают хлопать. Спохватываюсь и хлопаю тоже. Параллельно перевожу дух. Мальчишка предпринимает попытку самостоятельно забраться в коляску, и Лука с Глебом мгновенно вскакивают с места, чтобы ему помочь. Пока они втаскивают его на сиденье, а Инна подбирает рюкзак и ведро, он за считанные секунды становится опять самым обычным наружним мальчишкой, с внешностью домовёнка. - Спасибо… - тихонечко бормочет он своим помощникам. - Это очень опасно было, - укоризненно сообщает ему Света, - то, что ты сейчас сделал. - Нет, что вы, - тяжело дыша, качает головой Серёжа, - у меня всё под контролем… - Что-нибудь ещё специально готовил? – интересуется Глеб, уже вернувшийся вместе с остальными к своему законному креслу. - Ну… так, что б специально – нет… - пожимает плечами Серёжа. - А монологи какие-нибудь помнишь? – с противоположного края стола подаёт голос Лука. - Конечно! – мгновенно отзывается колясник, - Одно предложение про Помпея помню... ну, то которое на полторы страницы… помню «Я не люблю истории…» О, да! «Я не люблю истории, я люблю мгновения…» и так далее. Этот злосчастный монолог я теперь уже и сам могу цитировать! Почему-то едва ли не каждый участник считает своим долгом показать нам в своём исполнении именно его. Нет, я ничего не говорю – это шикарный монолог! Очень емко и конкретно отражающий персонажа, очень поэтичный и эффектный. Будь я на месте этих ребят, я бы, вполне возможно, тоже выбрал его. И, тем не менее – сидит в печёнках! И ведь никто же не ставил прочтение этого отрывка в обязательное условие кастинга! Никто вообще ничего не ставил в обязательное условие кастинга! Так почему бы не быть немного оригинальней? И мне нравится, что Серёжа именно так себя и показал. - Зачитать? – с готовностью интересуется он. - Не надо, - поспешно отвечаю я, устремляя на Луку укоризненный взгляд. В самом деле, он что - не наслушался?! – ты лучше песню спой, - предлагаю я взамен, - знаешь какие-нибудь песни? Мальчик мигом скисает и обречённо опускает взгляд. - У меня голоса нет, - с сожалением признается он. - Ну, так замечательно! – невозмутимо произносит с подоконника Инна, - это то, что нам и нужно. Она права, и Серёжа, с явным трудом подавив стеснение, соглашается. Однако как только он начинает петь, в тонком голосе его (которого, как выясняется, действительно нет) уже не звучит ни единой капли стеснения. Одни эмоции и очень, очень громкий звук. И тогда мы слушаем ещё одну сказку, написанную в виде песни группой «Сплин». Мрачная сказка о проклятие, которое наложил волшебный волк на бездетного мужика, у которого должен был родиться ребёнок от некой вдовы. Концовку я так и не узнал, потому что слушать подобное исполнение было и впрямь невозможно, и я скомандовал «стоп» где-то на середине, чем вполне обрадовал многих присутствующих. - Ну что? – обращаюсь я к своей команде, оборачиваясь и принимаясь по очереди разглядывать их лица, - отпускаем парня? Или хотим ещё помучить? - Ну… - внезапно подаёт голос наша гримёрша Сона, - вообще-то, мне бы хотелось ещё чуть-чуть помучить… - Что такое? – спрашиваю я. - Я хочу его переодеть, - неуверенно заявляет Сона со смущённой улыбкой на лице. Ага! Значит, они все тоже заметили! Или как минимум одна Сона. Это его внешнее сходство с книжным персонажем. Нацепить теперь на него парочку жилеток действительно чешутся руки! - Ну, вообще можно, - пожимаю плечами я, после чего поворачиваюсь обратно к актёру, - Ты ведь не против? - Вовсе нет, - отзывается тот. Я переглядываюсь с Мариам. Она молча кивает. - Переодевай! – командую я, и Сона мгновенно ныряет в самый дальний угол зала, где ждут своего часа многочисленные коробки с уже собранным реквизитом. - Давайте я помогу! – внезапно подаёт радостный голос Артём. Команда умилённо хихикает. - Да-да, - весело отзывается Лука, - Македонский поможет. Я и сам не удержался от улыбки. - Ну, давай, Македонский, - соглашается Света, - тренируйся. Обрадовавшись, Артём тут же подскакивает к середине площадки. Абсолютно радостный, абсолютно оптимистичный, весёлый и улыбчивый семнадцатилетний парень, обладающий чем-то даже деревенской внешностью. О его бескрайней жизнерадостности мы узнали позже. На кастинг три недели назад он вошёл абсолютно хмурым и разбитым, как и полагалось его персонажу. «Я играл!» - с широкой улыбкой заявил нам позже Тёма, - «я самый счастливый на самом деле…» Он идеальный Македонский вплоть до веснушек на щеках. Единственное, чего ему не хватает – более или менее длинных волос, которыми можно было бы прикрыть глаза, лоб и хотя бы часть ушей. Их Тема обещал отрастить за ближайшие пару месяцев. С тех пор, как подписал контракт, он часто присутствует на кастингах, напрашиваясь по собственному желанию. «Наблюдает за чужими мучениями», как с иронией выражается Лука. - Артём. - Серёжа. Парни жмут друг другу руки, а Сона уже вовсю роется в коробке с кривой и многообещающей надписью «Шакал». Следуя указаниям, Серёжа стягивает с себя футболку и, быстро скомкав её, запихивает в рюкзак. Его тут же одевают в цветастую рубашку. Мальчишки застёгивают её в четыре руки – Серёжа от ворота, Артём от подола, - тем временем Сона уже нахлобучивает на голову парня бандану и тонкой расчёской взлохмачивает кучерявые волосы. Одна жилетка, вторая, наскоро намотанные браслеты и бусы. И вот, наконец, Артём и Сона отходят в сторону, а я не верю своим глазам и не могу сдержать улыбку! Взгляд застенчивый, а в остальном… Шакал! Это он и есть! Я переглядываюсь с ребятами и вижу на их лицах отражение собственного восторга. В очередной раз поворачиваюсь к Мариам, но она в очередной раз даже и не думает смотреть на меня. Пристально разглядывает колясника без тени улыбки. - Табаки, - очень серьёзно обращается она в конце концов, - это я та, кто написала историю о Доме. Есть что-то, что ты хотел бы мне сказать? Мы разом перестаём улыбаться и замираем. Это дежурный вопрос, который Мариам задаёт каждый раз. Но делает это до такой степени редко и это каждый раз так интригует, что мы затаиваем дыхание. Серёжа смотрит на неё испуганно пару секунд. Но потом губы его растягиваются в таинственной широченной улыбке, глаза медленно загораются. - Правда?! – удивлённо переспрашивает он, - это были вы?! Я представлял вас несколько иначе, прямо скажу. Хотя я прекрасно понимаю, авторов не выбирают, да-да конечно! У вас усталый вид. Это всё из-за нас? Простите! Что касается того, что я хотел бы сказать: я хотел бы сказать, что не имеет никакого значения, что я хотел бы сказать, потому что не думаю, что мне удастся сказать больше, чем уже сказали вы. Вы очень умная, должно быть. Во всяком случае, у вас есть право считать себя очень умной, хотя вы вряд ли так уж часто им пользуетесь. Умные люди они такие, знаете ли – не особо этим хвастаются, даже перед самим собой. Да и вообще – приятно с ними! Если ты, конечно, умный… не важно! Мне нужно подумать об этом получше! Не про умных людей, а про то, что вы автор. У Дома есть автор – это, знаете ли, несколько шокирует меня как персонажа! В таких случаях обычно принято варить кофе, курить и думать. Я сделаю это потом. Ну а что касается… - Спасибо, - прерывает Мариам, опуская голову в свои записи. Мальчишка мгновенно замолкает. За следующие пару секунд на моих глазах Шакал Табаки становится Серёжей. И Серёжа устало выдыхает, застенчиво опустив серые глаза. - Спасибо большое, Серёжа, - говорит Мариам, на секунду поднимая голову и кивая ему, тут же снова уткнувшись в бумаги, - у нас к тебе вопросов больше нет. Переодевайся. Мальчик кивает и начинает разматывать бусы на руках. Сона подбегает помогать, а Артёму я протягиваю медкнижку, которую он возвращает владельцу. - Спасибо, - бурчит себе под нос Серёжа, уже облачённый в свою прежнюю футболку, запихивая тетрадку в рюкзак вместе с пластиковым ведром. Не глядя больше ни на кого из нас и даже не попрощавшись, он молча выкатывается в открытую для него Артёмом дверь. Сона убирает коробку обратно в угол. А все остальные вновь судорожно переваривают увиденное и доделывают пометки. Однако самому мне не до пометок. - Ну, что вы скажете? – обращаюсь я к Мариам, сгорая от любопытства. Но та снова задумчиво молчит, подперев рукой подбородок и крайне устало глядя куда-то перед собой. Я терпеливо жду от неё каких-либо комментариев. - А нам… обязательно всех участников смотреть? – в конце концов, только и спрашивает она. Я улавливаю её мысль и на пару секунд задумываюсь, скривив лицо. - Ну… на всякий случай – лучше чтоб всех… - с сожалением заключаю я. - Хорошо, - со вздохом покладисто соглашается Мариам, - давайте тогда следующего. Света устало поднимается и бежит через зал, открывает дверь… - Следующий!* * *
Сердце колотилось как сумасшедшее, а в ушах звенело так, что я не слышал даже звука колёс. Почти ни единого раза за жизнь у меня не было такого состояния! Круче было только в далёкий день аварии, но сейчас не об этом. Руки тряслись, так что я всерьёз опасался врезаться в кого-нибудь. К счастью, рядом тут же оказалась мама. - Ну как? – тревога и волнение в голосе вперемешку с восхищением. - Никак, - на выдохе ответил я, тупо таращась перед собой. В глубине души я уже понимал, что не такого ответа она от меня ждёт после почти трех месяцев репетиций! Мне стоило бы поднапрячься и выдать ну по крайней мере «нормально» или «посмотрим». Но нет! Я был совсем не в том состоянии, чтобы адекватно отвечать на вопросы. У меня был стресс. Высшая степень его проявления. И это, должно быть, наглядно отразилось у меня на лице, потому что мама не задала больше ни единого вопроса, а только молча взялась за ручки коляски и покатила к выходу. Я закрыл лицо освободившимися руками, пытаясь успокоиться. Ничего не выходило. Всё случилось на следующий день. Это был самый томительный день в моей жизни. К счастью, проснулся я поздно, что автоматически немного его сократило… но это слабо помогло! Позавтракав, я принялся старательно искать себе место среди комнат нашей квартиры. Попытки его найти проваливались одна за другой! На улицу мне никак не хотелось, хотя меня звали. Читать – я не читал ничего кроме «Дома» последние месяцев пять. Какой уж там! Самым верным планом была попытка отвлечься на видеоигры, но увы – я не чувствовал в себе ни капли настроения и на них. (Чтобы вы понимали: в каком состоянии должен быть подросток, чтобы не мочь играть в видеоигры?!) Таким образом, я час за часом разъезжал по квартире туда-сюда и молча страдал. А больше мне ничего не оставалось делать! Раз за разом мне приходила в голову мысль ещё разок порепетировать: и раз за разом я с отчаянием вспоминал, что репетировать мне больше не нужно, и готов становился заплакать! Снова и снова я возвращался во вчерашний день, в плохо освещенный зал, под взгляды десятков глаз. Снова и снова я видел один лишь взгляд Мариам, пристально глядящий прямо на меня. В какой-то момент я понял, что никогда его не забуду. «Табаки» - первое, что она сказала мне. Вернее, не мне, а тому, кого я так старался спародировать. Но смотрела почему-то на меня. Когда я начал анализировать своё выступление, ещё вчера, первая мысль была – я болтал чушь! Вслед за этим я сообразил, что это от меня и требовалось! Именно этому я уйму времени посвятил за прошедший месяц: научиться болтать чушь! Это далеко не так просто, как может показаться! Болтать чушь профессионально, не запинаясь и не останавливаясь! Без единого «эээ… аа… эм...», хоть как-то связывая между собой предложения и при этом делая их актуальными в устах Табаки. «Есть что-то, что ты хотел бы сказать мне?» Я понял, что это и есть главное моё испытание, к которому я не мог подготовиться заранее, как к песне или прочтению монолога. Я не имею понятия, как я справился! Я был слишком шокирован всем происходящим, чтобы запомнить хоть слово из того, что сказал! Сейчас всё это было позади. Сейчас мне оставалось только лишь раз за разом доставать из кармана маленькую зелёную пуговицу, класть её на ладонь и внимательно разглядывать. Это была та самая пуговица, которую я незаметно оторвал от одной из жилеток Табаки, в коею был облачён вчера, и сохранил на память. На память о том дне, когда я пятнадцать минут побыл Шакалом. Настоящим и вечным, который открыл себя для моего обличья на каких-то пятнадцать минут. Каждый раз, глядя на эту пуговицу, я давился слезами, и поспешно прятал её обратно в карман. Лишь затем, чтобы через десять минут достать снова и снова давиться слезами. Я не знаю, в каком времени это случилось. Предполагаю, что где-то на грани летнего дня и вечера, часов в семь-восемь… как-то так… Моя мама всегда стучится, прежде чем зайти ко мне в комнату. Но в тот раз она не стучала. Просто распахнула дверь, настолько внезапно, что я от неожиданности резко дернулся, и со словами «это тебя» с совершенно каменным лицом протянула трубку домашнего телефона. Глядя на неё, я изрядно напрягся, повторив эту полную окаменелость в выражение лица, подъехал ближе и осторожно взял телефон. - Алё… «Алё. Здравствуй, Серёжа. Я из команды режиссёров «Дом, в котором». Помнишь?» Как не помнить?! Тот самый тип, с серьёзным и сосредоточенным лицом мыслителя, который задавал мне львиную долю вопросов. Сердце бешено заколотилось. - Помню… - выдохнул я. «Серёж, у нас к тебе есть ещё несколько вопросов», - сообщил господин режиссёр, - «ты можешь сейчас говорить?» - Могу, - коротко выдавил я, проглатывая комок в горле. «Первый вопрос: в какой школе ты учишься?» Я назвал ему номер школы и на всякий случай прибавил, что она для детей с ограниченными возможностями. «Да-да, у нас оттуда много ребят из массовки… если бы тебе пришлось пропускать занятия, ты готов был бы нагонять материал и пахать вдвойне? Или, например, такой вариант, что ты пропустил бы период обучения и остался на второй год? Ты был бы готов к этому?» Некоторое время я тупо молчал, боясь поверить в свою догадку о причине звонка. - Ну… да, наверно… - с честной неуверенностью отозвался я. «Лааадно» - деловито протянул собеседник, - «следующий вопрос: ты где-нибудь когда-нибудь театральное дело изучал?» - Ну… до травмы позвоночника в студию ходил три года… а с тех пор - только самостоятельно, дома. «Ну, хорошо. Серёжа, мы хотим тебя видеть в роли Табаки в нашем фильме» Моё сердце подпрыгнуло, сделало сальто, и плюхнулось на место. «Ты готов сниматься?» - Да, - голос предательски дрожал и был таким слабым, что я испугался. Вдруг меня даже не услышат и воспримут паузу как сомнения? - Да, готов! – поспешно повторил я уже громче. «Хорошо. Значит, надо будет подъехать, прочесть и подписать контракт. Это нужно сделать в ближайшее время. В понедельник есть у вас возможность?» Я крепко зажмурился и судорожно выдохнул. Потом набрал побольше воздуха и, собрав все оставшиеся силы, выдал: - Да! Есть! И обнаружил, что голос дрожит ещё больше. «Хорошо» - господин режиссёр усмехнулся, очевидно, услышав моё состояние, - «значит, ждем вас в понедельник в том же штабе, где кастинг был. О времени созвонимся позже. А! И ещё один вопрос! Умеешь ли ты играть на губной гармошке?» Я уже был никакой, но всё же ответил сквозь внезапные слёзы: - Нет… не умею… «Учись» - велел великий и ужасный, - «учись играть на губной гармошке обязательно! У тебя два месяца». - Хорошо… я понял… «Ну всё, давай. Созвонимся» - Ага… Не медля больше ни секунды, я оторвал трубку от лица и сбросил вызов. Как раз вовремя. Ибо именно в этот момент я издал очень звонкий и очень тоненький бабский всхлип. Бросил телефон на кровать и принялся старательно размазывать по лицу слёзы, сотрясаясь всем телом и всхлипывая снова и снова. На звуки, разумеется, прибежала мама и, озабоченно глядя широко открытыми от удивления глазами, поинтересовалась: - Что случилось? - Маам, - в очередной раз проводя рукой по глазам, протянул я, стараясь совладать со своим голосом, - мне нужна губная гармошка… ты не в курсе, где можно купить недорого нормальную?.. Я не знаю, какое выражение лица было тогда у мамы – я был не в том состояние, чтобы рассматривать. Я помню только, что она опять-таки ничего больше не спросила и, встав позади коляски, крепко обняла меня. - Не в курсе, - ответила она на мой вопрос, - посмотри в интернете что ли… - Ага… Перестав всхлипывать, я выпутался из её объятий и, взяв контроль над своими движениями, подкатился к рабочему столу. Мне удалось героически включить компьютер и даже открыть страницу браузера, но напечатать что-либо в строке я так и не смог. Руки не слушались.