Огонь

Сажерук молча кивнул и откинул с лица длинные волосы. Фарид тоже пытался отрастить волосы до плеч, но они так упрямо курчавились и лезли во все стороны, что в конце концов он просто отрезал торчавшие пряди ножом. Теперь они торчали во все стороны острым черным ежиком. Из-под слишком длинной, по сравнению с остальными, прядки светили в полумраке темными угольками лукавые глаза. Порой Тойе казалось, что сквозь матовую черноту его глаз выбивается игривое пламя, и иногда радужка цвета вороного крыла окрашивается рыже-красными пятнами и бликами. В такие дни он всегда бывает веселее обычного: чаще говорит с огнем, выше прежнего подбрасывает факелы, пляшет в пламенном кольце, словно соревнуясь со своим огненным другом в ловкости... Глаза Фарида горят, горит и все вокруг него, вертится в безумном танце – но он этого не замечает... Для юного жонглера это всего лишь забавная игра. Игра в поддавки. Я – тебе, ты – мне. Тойя не любит эти дни – в них забавный юноша со смуглой кожей и по-девичьи длинными ресницами не принадлежит ей. Он в своем, ограниченном от ее вмешательства, мире. Тогда глубоко в ее душе просыпается ревность. Тойя встряхивает короткой копной русых волос и складывает руки на груди, перед этим по привычке разгладив складки цветастого платья. Она неотрывно смотрит вперед, на тонкую полоску, ломаной линей протянувшуюся по берегу до самого горизонта и служащую границей между тихим, спокойным сегодня вечером морем и сухим скрипучим песком. Далеко вдали лениво опускается за кромку синей воды солнце – его нежно-оранжевый диск медленно исчезает в сером вязком тумане. Все вокруг – уходящее на многие мили от берега море, песок, неясная линия леса за ее спиной – окрашивается его последними ласковыми лучами. Солнечные зайчики играют на воде. И без того белые барашки, то и дело мелькающие на гребнях небольших волн, становятся безукоризненно-белоснежными. Неторопливо текут минуты, и светило, окрашиваясь в более яркий цвет, словно борясь за каждую секунду с приближающейся ночью, постепенно скрывается за горизонтом. На фоне рыжего, словно осенний лист, закатного солнца, а точнее, той малой его части, что все еще видна над водой, едва различима темная юношеская фигурка. Она неспешно движется вперед, по направлению к одиноко стоящей в стороне Тойе, и красиво изгибается в невероятном танце. Танце огня. Сверкают при свете пламени, искрящегося на пальцах жонглера, плавные линии ставшего совсем уже взрослым тела, мерцают черные глаза и белые зубы. Огонь лижет огнеглотателю руки, будто верный и преданный пес, беспрепятственно скользит по его коже, взбирается по плечам. Фарид охвачен пламенем, он счастливо смеется в его объятиях. Девушка, не трогаясь с места, следит за его силуэтом внимательным, пристальным взглядом и лишь сильнее сжимает пальцами предплечья. В подступающей темноте даже видно, как побелели костяшки ее пальцев. Юноша подходит к ней ближе и нежно берет за руку. Шепчет красивые слова, обнимает, согревая своим теплом. Огонь, словно его своеобразная одежда, колышется на ветру. – Я покажу тебе... – тихо шепчет смуглолицый. – Что? – Тойя замерзла, ей хочется назад, в богадельню, где им так любезно предоставили приют и ночлег, но ради друга она готова вытерпеть еще немного. – Очередной огненный фокус? – Нет. Это нечто большее. – Фарид лукаво подмигивает ей и, так и не отпуская ее руки, ведет ее за собой, прямо туда, где, беззвучно бурча от досады, несильно бьются о песчаный берег волны. – Это намного больше, чем обычный трюк. Юный жонглер идет до тех пор, пока вода не касается его босых ног, приятно щекоча. Пламя на его плечах погасло, будто обиженное тем, что вызвавший его променял его рыжеватый блеск на голубое водное сияние. Девушка, приподняв широкую юбку, бесстрашно шагает следом. — Вода и огонь, — сказал он [Сажерук], — не очень-то дружат. Они, можно сказать, не подходят друг другу. Но если уж между ними вспыхивает любовь, то это настоящая бурная страсть. Фарид зачерпывает руками воздух, выпустив ладонь Тойи из своей, и между его пальцев тут же появляется крохотный огонек. Парень ласково улыбается, дует на него, шепчет несколько нежных слов – и опускает руки прямо в воду, в ненасытно пенящиеся волны. Вода пытается заглотить огонь, но, к удивлению девушки, пламя не гаснет, а напротив – разбегается направо и налево ровным рядом искорок, весело потрескивая. Комедиантка удивленно раскрывает рот, восхищенно ахнув. Морская пена, охваченная язычками пламени, плещется об их ноги, совсем не обжигая, а, наоборот, принося прохладу. Огнеглотатель снова наклоняется, проводя рукой по белым, с оранжевой примесью, барашкам, и тут же быстро, но словно боясь кого-то ранить, сжимает руку в кулак. Из-под его пальцев немного просвечивает робкое голубоватое сияние. Девушка поддается вперед, выжидающе заглядывая Фариду в глаза, и тот, с тщательно скрываемым торжеством, осторожно раскрывает ладонь – на смуглой коже сидит маленькая синекожая фея, ничем не отличающаяся от своих сестер, хотя, правда, глаза у нее красные, как породившее ее пламя. Тойя ойкает, не в силах оторвать от нее взгляд, а фея, смерив и парня, и девушку сердитым взглядом и пискливо трепеща крылышками, вспархивает ввысь. Немного висит у них над головами, а потом устремляется в лес, к своим сестрам. Фарид берет подругу за руки и заглядывает в голубые глаза, прочитав в них еще не успевший остыть искренний восторг. – Огонь и вода очень разные, но вместе они – сокрушительная сила, творящая чудеса, – говорит он. – Ты прав, – русоволосая покорно шагает к нему в объятья, кладя голову на теплое голое плечо, – они творят чудеса... Несмотря на их непохожесть, они вместе. – Да, – огнеглотатель блаженно прикрывает глаза. – Они вместе. И это называется любовь.