"Помнит"

Кто не знает Хеймитча Эбернети? Помятого, вечно пьяного, с глупой улыбочкой и сальными шутками. Публика любит Хеймитча. В Капитолии его просто обожают. Ну, разве другой способен выделывать столь забавные штуки? Упасть со сцены, например, и свалить за собой микрофоны в придачу с мэром дистрикта. Хеймитч Эбернети веселит публику из года в год. Если он появился на экране – значит, жди повода посмеяться от души. Уже много лет Хеймитча показывают по телевизору – с другими победителями Игр. И люди рады. Они отлично помнят его по второй Квартальной бойне. Да, знатное зрелище было тогда… Яркое. Незабываемое. А ход Хеймитча с последним трибутом – хитёр, хитёр, ничего не скажешь! Об этом долго судачили в Капитолии. Впрочем, «незабываемое» - только слово такое. Та Квартальная бойня быстро исчезла с экранов. Её повтор, кажется, крутили едва больше двух раз. Нет, сам Хеймитч мелькал в телевизоре постоянно. Но следом прошло много Голодных игр, много победителей – куда как интересней и свежей. Да и шутки Хеймитча, признаться, стали нелепыми и навязли в зубах. Скоро все забыли бойню на пятидесятилетие Игр. Забыли выходку Хеймитча Эбернети – и, впрочем, тоже. Но Хеймитч помнит. Помнит всё. И своё имя, прочитанное с бумажки из стеклянного шара. И трибутов – сорок семь, вдвое больше обычного. И яд в плодах, воде, запахе цветов, во всём. И животных с насекомыми – хищников-переродков. И крики, и лязг оружия кругом. И девочку из своего дистрикта Мейсили Доннер. Хеймитч знает, как он выглядел тогда со стороны. Холодный, безликий тон на интервью. Равнодушный взгляд на соперников в начале Игр. Сила и храбрость – один против троих трибутов-профи. И, конечно, тот ловкий ход с последней противницей. Публика, правда, толком не поняла, почему топор вернулся из пропасти обратно. Но хитрость и смекалку Хеймитча оценили все. Всем понравилось. Все были довольны. Сам Хеймитч помнит себя другим. Мальчишкой. Четырнадцать лет – и рослые, гораздо сильней и старше трибуты-соперники. Холод, высокомерие, абсолютная уверенность в своих силах – ложь, само собой. Тогда Хеймитчем владело одно тупое желание – выжить. Вернуться. Как угодно, за счёт чего угодно. Впрочем, кое-что было сильней. Не просто выжить – сломать Голодные игры. Бросить вызов Капитолию. Хеймитч не знал, как это сделать. Но шёл и шёл вперёд, смутно чувствуя, что должен. Идти. Отыскать край арены Игр. Как поступит на этом краю, Хеймитч тоже не знал. Но просто выиграть – не его цель. Победа ничего не изменит. На следующий год – новые Голодные игры, и после, и после… Всё будет по-прежнему. Хеймитч выиграл. Остался последним в Квартальной бойне. Но он помнит себя не победителем, в Капитолии, среди почёта и роскоши. Нет, Хеймитч навсегда запомнился сам себе в лесу, с Мейсили Доннер, умирающей у него на руках. Сейчас Хеймитч Эбернети стал другим. Пьяный. Помятый. С глуповатой улыбкой и сальными шутками. Забава, смешная игрушка для публики, шут при дворе Капитолия. Людям весело смотреть на Хеймитча. Ведь, само собой, они не знают, что через пару недель после Голодных игр его мама, младший брат и девушка погибли. Впрочем, публике и много другого неизвестно о Хеймитче. Как у него в ушах звенят крики и лязг оружия. Как стоит перед глазами девушка-трибут из Одиннадцатого, с топором в голове. Как он ночью вскакивает, в поту после кошмаров – Мейсили Доннер снова умирает на его руках. Как мелко дрожат пальцы, сжимая бутылку. Да, бутылку. Хеймитч вскоре нашёл способ уйти от Голодных игр. Алкоголь. Достать легко, а один глоток, два глотка – и нет уже криков, кошмаров, дрожи и Мейсили. Пьяный Хеймитч. Смешной Хеймитч. Шут Хеймитч. НЕ трибут Хеймитч. Годы шли, люди забывали Квартальную бойню. Что ж, быть может, и ему удастся забыть? Изредка за пеленой алкогольного тумана мелькали дети. Много детей, мальчики, девочки – маленькие и беззащитные, как прежде он сам. Когда-то, глупым наивным мальчишкой, Хеймитч помогал этим детям. Пытался помочь. Думал, анализировал, строил планы и стратегии победы, учил, тренировал, поддерживал уверенность в себе… А потом, сидя перед экраном телевизора, смотрел, как они гибнут. Год за годом. Один за другим. И Хеймитч перестал различать детей. Смешал в одну, без пола и имени, кляксу. Они обречены. Сразу, ещё до Игр – и лучше так. Может, будет не больно смотреть на их потуги на арене. Может, удастся сделать вид, что трибуты, которых распорядитель Игр объявил мертвецами, - чужие и Хеймитчу незнакомые. В конце концов, что толку? Он не спас Мейсили Доннер. Не спас свою семью и любимую девушку. Не спас Панем от Голодных игр. А значит, и этих детей спасти не сумеет. Девочка в этом году ничем не отличалась от прочих до неё. Глупая – добровольно пошла на смерть. Неотёсанная. Грубая. Слабая. А мальчик – и вовсе никакой, щенячье смотрит на девочку, наверняка умрёт, защищая её. Оба умрут. У них нет шансов. Снова. Но потом, на индивидуальном показе, девочка Китнисс выстрелила в яблоко. На глазах жюри из Капитолия. Едва не проткнув распорядителю Сенеке Крейну голову. И Хеймитч впервые увидел перед собой не пятно без пола и имени – себя. Мальчишку-трибута, что хотел отыскать край арены и сломать Голодные игры. Хеймитч не смог. Но вдруг у Огненной Китнисс Эвердин получится?