Какой на вкус снег?

В старом подвале одиноко светила единственная лампа под потолком, которая мерно раскачивалась от сквозняка, обитавшего там. Но сквозняк не единственный жилец в этом подвале. Темноволосый парень тщательно выкрашивал белой краской каждую страницу в небезызвестной книге, под кричащим названием «Mein Kampf». Это был канун Рождества и юноша определенно должен был преподнести подарок юной леди под именем Лизель Мемингер. Он думал, мол, раз он не может подарить ей книгу, то пусть она сама напишет ее. «Слова – это жизнь», - всегда напоминал он ей. – «Всё живое: каждый листок, каждая птица — живы лишь потому, что в них заключено тайное слово жизни. Это единственное, что разнит нас с комком глины — слово». Расписывая страницу вычурными еврейскими символами, (которые значат одно единственное слово «пиши») он чувствовал, что однажды эта книга спасет маленькой Лизель жизнь. Он уверен, что она испишет до конца эти пустые страницы своей собственной историей. И каждый сумеет… — Макс! — слышится легкий скрип половиц, прежде чем запыхавшаяся девочка буквально влетает в подвал к еврею. — Макс, ты просто не поверишь, что творится на улице. Парень успел вовремя спрятать под стол неоконченный презент и принялся изучать пытливым взглядом девочку. — Ты опоздала ровно на четверть часа с отчетом о погоде, — насмешливо сказал Макс. Этого хватило, чтобы улыбка на лице девочки растянулась до самых ушей и, поглубже вдохнув, она принялась рассказывать ему. О том, как блеклый солнечный диск с утра еще спрятался за свинцовыми облаками, чем-то схожими на огромные крылья ската, который тяжело проплывал над тихим немецким городком. О том, как снежные хлопья легко опускались на землю и укрывали ее от войны. И с каждым ее словом, Макс все шире улыбался и казалось, дыхание совсем спирало, от того, какие картины рисовала в его подсознании эта маленькая девочка. Он, человек, который целых два года не видел тихих небесных просторов и шумных серых улиц, наслаждался рассказами Лизель каждый день. Она столько раз спасала его от скуки. — Ну же, Макс, я принесла снег! — заливисто смеялась она, пока в подвал не спустился отец, услыхавший шум. — Чем это вы тут занимаетесь? С этого вопроса и начался сумбур. Ганс и Лизель притащили целый сугроб снега Максу прямо в подвал, только, чтобы поиграть с ним в снежки, а в конце и слепить целую снежную бабу! А вечером, вдоволь набегавшись, вся семья, в том числе и сам Макс Ванденбург, усевшись со всех сторон у снеговика и, уютно замотавшись в теплые одеяла, слушали сказки Лизель. Девочка расписывала самые скучные истории на все лады и интонации, заставляя слушателя с отчетливым звоном ронять челюсти на пол. — Слова — это жизнь. Заполни все эти пустые страницы, — наконец вручил книгу он, заглядывая в голубые глаза Лизель, ожидая реакции. — Макс… Спасибо, – подняв на еврея взгляд, она продолжила. — Это самое лучшее Рождество в моей жизни. — Ну, знаешь ли, это мое самое первое Рождество, — довольно ухмыльнулся темноволосый парень. – И для меня оно тоже самое лучшее. После того вечера произошло еще много событий, прежде, чем Макс ушел из дому. Кто он такой? Еврей, который скрывается в подвале у немецкой семьи. Они приняли его слишком хорошо, чтобы получить расплату в виде ареста за скрытие еврея. Недопустимо, прислужники фюрера ни в коем случае не должны были догадаться об этом. Они покрывали его даже тогда, когда он был безнадежно болен. Макса и в этот раз спасла маленькая воришка книг. Она беспрестанно, каждый день читала умирающему от холода еврею разные книги: Человек-невидимка, Почтальон снов. Она не знала, слышит ли он ее отчаянные попытки привести в чувство больного еврея. Но на задворках сознания, она надеялась, что он ее слышит и скоро придет в себя. Впрочем, ее попытки увенчались успехом. И вот уже, через некоторое время, бодрствующий Макс выбегает во время бомбежки по Небесной улице, вглядываясь в бескрайнее звездное небо, которое, наконец, сумел увидеть во всей красе, радостно глотал свежий морозный воздух и смеялся во все горло, пока испуганные немцы прятались в катакомбах. Более счастливого момента он и не переживал. Но пришло время покинуть Максу немецкую семью. Он не забывает о супругах Хуберманн, которых он обнимает, словно родных отца и мать. А когда подошел черед прощаться и с Лизель, она уже отчаянно терла рукавом вязаной кофты глаза, пытаясь избавиться от льющихся бесконечными потоками слез. — Я буду скучать по тебе, Макс. — Мы еще увидимся, маленькая воришка, — подавив ком в горле, ответил темноволосый парень, крепко обнимая девочку и целуя в светловолосую макушку. — Я обещаю.