Тепла, которого не ценили
Капли с силой били по окну, будто стараясь разбить вдребезги хрупкое на вид стекло. Но оно стойко держалось, оберегая обитель своих хозяев от нежелательного ливня и холодного ветра. Раздался звук бьющегося стекла и громкий крик. — Ты достал меня! — вопила Муза, не в силах больше сдерживаться; гнев окутывал все ее нутро, и она буравя взглядом стоящего напротив парня. Ее, по видимому, бывшего парня.Он медленно переставал быть ее теплом
— Этот ублюдок пялился на тебя! Пялился! — не уступая в громкости, парировал Ривен. Неужели настолько сложно понять, что его это не устраивает? Его вид излучал ауру опасности, ауру ненависти и ревности. Ревности, ссора из-за которой могла стать роковой. Ее руки сжались в кулаки, до побелевших костяшек, до острой боли в ладонях. Но эта физическая боль не была такой жгуче-ощутимой, не шла ни в какое сравнение с огоньком обиды и разочарования в хрупкой девичьей душе. Ее маленький мирок, в котором она жила (жила вместе с ним!), который она оберегала как зеницу ока, в который старалась не пускать никого постороннего и который был их личным, их родным пристанищем, начал рушиться. Хотя, если подумать, он начал рушиться с той самой первой сцены ревности, с того самого дня. У нее просто не хватало сил терпеть, не могла она прощать эти всплески гнева, не могла. Еще немного и она просто рассыплется. Он не хотел, чтобы все закончилось так. Правда, не хотел. Он проклинал гребаное слово «холерик» в своем досье, но ничего не мог с этим поделать. Эта ссора не более, чем повседневный пункт в их совместной жизни уже на протяжении двух лет. Но ее вид заставлял сердце жалобно пищать, игнорируя все протесты мозга оставаться невозмутимым. Странно, но он не мог пошевелиться. Ноги словно налились свинцом, не давай и шагу ступить. Этот же свинец не дал ему побежать за ней, когда она была в проеме кухни. Внутри все кричало о том, чтобы Муза осталась. Чтобы не делала поспешных выводов. Чтобы она не уходила…Стало холодно. Не уходи, прошу.
Входная дверь хлопнула, оставляя после себя давящую на уши тишину. Она убивала. Медленно и беспощадно. Сделав один шаг, Ривен смог сделать второй. И третий. Черт подери, почему он не мог их сделать пару минут назад? Дошел до спальни...Их спальня. Или уже… его? Сколько он простоял там? Полчаса или час? Сейчас комната казалась как никогда пустой. Чужой и неуютной. Такой серой и ненужной. А ведь эти стены видели ее движения, видели ее слезы; слышали ее всхлипы и тихие слова. Они знали, как ей больно. И он, наверное, догадывался. Обойдя низкую кровать, очевидно напоминающую диск, Ривен снова осмотрелся и глубоко вздохнул. Все кончено. Муза ушла. А все… из-за него. Безусловно, все не кончено. Пока не кончено. Пока в шкафу висела ее ветровка, на подоконнике лежали наушники и плеер, холодильник был обклеен парочкой стикеров с напоминаниями, а в ванной стоял ее шампунь. Стукнув кулаком по стене, парень схватил лежащую на кресле куртку и выбежал на улицу. Мир встретил его проливным дождем и приятным запахом сырости. Нужно срочно освежить мысли. Сейчас стало как никогда холодно и тоскливо. И не из-за дождя. Идя в сторону остановки, парень достал пачку сигарет. Эта вредная привычка приелась всего недели две назад, когда ему захотелось экстрима и изменений в жизни. А она всегда ругалась на него из-за запаха. Отказывала нередко в поцелуях и отправляла его либо несколько раз прочистить зубы, либо спать в гостиную. Засунув одну сигарету в рот, Ривен поджег ее и закурил. Чувствуя, как в организм поступает нужная порция никотина, он удовлетворенно закатил глаза и выдохнул дым в небо. Улыбнулся. Не эта ссора первая, не она же последняя. Они сойдутся снова, он знал это. Ведь, как однажды сказал ему Гелия: «те, кому предназначено судьбой, обязательно умрут в один день». Это был, по его мнению, слишком низкосортный юмор молодого поэта, приправленный легкой стружкой дружеского стеба. Но почему-то именно эти слова вспомнились сейчас. Он улыбнулся. В кармане заиграл телефон, оповещающий о новом сообщении. Мелодия, которую он поставил на нее, когда они лежали на кровати под какую-то клубную музыку. Мелодия на флейте, которую когда-то он записал на диктофон и не поскупился добавить в «избранное».И казалось, что тепло снова было рядышком. Что оно согреет всегда. И даже через все темные грозовые тучи оно найдет тебя. И он почувствовал это тепло.
Мелодия повторилась и он мог поклясться, что ощутил ее запах. Еле ощутимый, родной и нужный. Он пах никотином. Она же — музыкой.