Перейди мост, прежде чем его сжечь

      Данька потянул железную дверь и шагнул в полутемный гараж.       — Паш, — позвал он негромко.       Невысокий очкарик в защитном комбезе выглянул из-за висящей на подъемнике синей «Мазды».       — А, привет. Ты с Матюхой?       Данька спрятал улыбку. Матвей терпеть не мог, когда его так называли. Говорил, что слишком похоже на пентюха.       — Нет. Тут другие кенты.       — По делу, что ль?       — Ну. Ты в мотоциклах сечешь?       — Могу. Что надо-то?       — Не знаю, мне не сказали, — честно ответил Данька и махнул рукой. — Они там, на улице.       — Лады, погодите. Масло поменяю и гляну.       Пока он говорил с Пашкой, начался дождь — мелкий, больше похожий на брызганье через сито. Парни закатили свой транспорт под навес у шиномонтажки и сели на сложенные одна на другую покрышки.       — Подождать надо, — сказал Дан. — Выйдет скоро. Занят.       — Без базара, — лениво ответил Стас.       Ворон вытащил из пачки сигарету и закурил. Он был в похожей на стасову косухе и рваных на колене черных джинсах. Серые глаза смотрели так же прицельно, как в прошлую встречу. Навскидку он был старше Казанцева года на два.       Дан подошел к мотоциклам. Черный зверь Ворона обладал неоновым освещением на колесах и зеркалах и обвесом над передней фарой, который делал переднюю часть похожей на клюв. Хромированные дуги смотрелись внушительно. «Ява» Казанцева была попроще, без такого количества крутых наворотов.       — Нравится? — спросил Стас.       Данька пожал плечами. В нем еще пело ощущение полета… Но описывать его Казанцеву он не собирался.       — До Тельмана подбросите потом? — спросил он.       — Не, здесь кинем, — заржал Стас.       — Подбросим, — спокойно ответил Ворон. — Первый раз гонял?       Данька кивнул.       — И как?       — Круто.       Он разглядывал черную «Яву», стоя спиной к парням, и думал, как бы поговорить с Вороном без казанцевских ушей; потому что было мало надежды, что они заговорят на интересующую его тему сами — тем более при нем.       — На Шкатовку пойдешь сегодня? — спросил Стас у Ворона.       — Что будет? — без особого интереса отозвался тот.       — Сходняк, как обычно. Макс приехал.       Дан навострил уши. Шкатовка… улица Шкатова, что ли? С другой стороны, вряд ли эта компания будет тусить с нариками с Сокола. И никогда бы Казанцев не сдал это место менту — западло.       — Если Макс приехал, подгребу. Жека там?       — Хер знает. Он неделю на вокзале тусил.       Из двери сервиса вышел Пашка, вытирая руки не первой свежести тряпкой.       — Что тут у вас?       — Сцепление клинит, — сказал Ворон и встал. — На третьей тормозит и хер в отлете.       Пашка открыл ворота, выгнал «Мазду» и махнул Ворону. Тот закатил своего коня в гараж, что-то объяснил мастеру (видимо, куда что отлетает, подумал Данька) и вышел.       — Макс давно приехал? — спросил он, подходя к парням.       — Вроде позавчера. Я хотел зайти к нему — не смог слинять. Похороны были.       — Ого, — сказал Ворон. — Чьи?       — Телка из класса. С крыши херакнулась.       — Ого, — снова сказал Ворон. — Сама?       Данька боялся даже дышать. Он стоял чуть в стороне и делал вид, что его ужасно интересует стоящая на приколе убитая «шестерка». Но на него не обращали внимания.       — Хер знает. Ты ее видел ващет. В парке на Тельмана, когда мы ящик пива грохнули.       — Танька, что ли?       — Ну.       — Заеби-ись, — протянул Ворон. — Косяк…       Ничего себе, подумал Данька. О чем это они? Неужели Танька гуляла в их компании?       На обратном пути его посадили к Стасу. Ворон сказал, что ему сворачивать раньше, «тетка просила к одной чиксе заехать, одеяло какое-то забрать».       — Ты и чиксу забери, — заржал Стас. — Чего одеяло просто так везти.       Ворон показал ему фак.       — Шлем у этого гопника оставь, — сказал он Даньке. — Кореш твой ничего, шарит. Бывай.       Дан кивнул. Ворон завел мотоцикл и, махнув на прощание, исчез.       — Садись, Француз, — велел Стас. — Погнали.       Обратная дорога такого яркого впечатления не произвела. Может, потому что он ждал его, а может, просто Казанцев из желания повыпендриваться все время притормаживал и резко газовал — к концу поездки Даньку замутило.       Они остановились у того самого парка.       — Вали, Француз, — культурно сказал Стас.       Данька молча слез и так же молча свалил, оставив Казанцева в совершеннейшем шоке.       Дан даже домой заходить не стал. К остановке как раз подъехал автобус, идущий в сторону Шкатовки. Надо было посмотреть, что там все-таки происходит.       Переться в незнакомое (условно — стремное) место, когда уже стемнело, было верхом разумного планирования собственной жизни и интересного проведения досуга. Но никакой зловещей атмосферы не наблюдалось. Фонари, правда, горели один через три. За исключением этого и разбитого до беспредела асфальта, ничего криминального на Шкатовке не было. Данька медленно шагал по тротуару, оглядываясь по сторонам. Что именно искать? Притон чотких пацанов-малолеток? Где он может быть? Подвал, чердак? Какая-нибудь заброшка? Здесь есть старое кирпичное здание бывшего магазина, уже лет десять не использующееся по назначению. Да и без назначения тоже. За ним как раз пустырь. Могут там собираться пацаны?       И самое главное — что делать, если действительно собираются?       Вопли, щедро сдобренные матом, он услышал издалека. Реально, проще всего было идти на звук, а он переживал, что не найдет… Данька замедлил шаг, затем и вовсе остановился, не дойдя нескольких шагов до полуразвалившейся ограды бывшего магазина. Судя по концентрации звука, там было не меньше десятка парней, а уровень агрессивности по шкале местной гопоты явно терялся в бесконечности. Драка еще не началась, но была на подходе, и уж меньше всего он хотел в нее ввязываться. Но развернуться и уйти — самый разумный вариант — Дан не смог. Его словно тянуло туда, хотя бы заглянуть между каменными столбами ограды. Все равно эта шантрапа занята друг другом.       И тополь растет так удобно — как раз напротив открытых ворот. Жалко, ствол тонкий, не спрячешься, но надо постараться слиться с ним, стать незаметным, словно бесплотная тень.       Кто-то из пацанов, видимо, перешел ту не ощутимую нормальным человеком грань, за которой начинается мордобой с последствиями. Замахов было почти не видно, били коротко, сильно и совершенно остервенело.       «Там, наверное, и Казанцев», — подумал Дан, и внутри шевельнулся неприятный холодок. Не то чтобы он переживал за этого отморозка, но… все-таки да. Немного. Совсем чуть-чуть. И почему-то не хотелось, чтобы в этом месиве оказался Ворон.       К грязно-белому воротному столбу прислонился плечом мускулистый парень. Руку он держал в кармане и в драке участия не принимал. Дан видел спину в черной коже и бритый затылок. Потом тот, видимо, почувствовал Данькин взгляд и резко обернулся.       До ужаса неприятный тип — посмотрел, будто нож воткнул. Данька сделал шаг назад, в тень, — именно здесь, как назло, светил фонарь, и он стоял, словно под софитами. Откуда-то из-за качка выскользнула и двинулась в его сторону темная фигура, обходя световой круг.       — Стой, — прошипела она, когда Дан сделал назад еще два шага и едва не упал, потому что тротуар кончился и началась проезжая часть.       Сзади взвизгнули тормоза и резко рявкнула сигналка. Данька обернулся и увидел «Нексию» Вари. Машина затормозила около него. Он схватился за ручку двери, как жертва крокодила за ружье.       — Как ты тут… — выдохнул он, когда Варька рванула с места, словно на гоночном треке.       — Фига ты под колеса падаешь?       — Я не падал, — возмутился Дан. — Так, немного…       — У меня тут ученица живет. Терпеть не могу эту улицу.       — Почему?       — Асфальт будто танками утюжили.       Она вывернула наконец на объездную и облегченно выдохнула.       — Подбросить тебя?       — Да, домой надо прямо вот срочно. Еще два часа назад. А то отец там…       — Я бы на месте отца не то что «там». Я бы прямо тут и не один раз. По всем местам… На часы посмотри. Он небось места не находит.       Данька вздохнул.       — Тут хоть фонари… Варь, а можешь… — вдруг решился он. — Ну…       — Что?       — Побыстрее, — сказал он почти шепотом.       Варя усмехнулась.       — Двухсот пятидесяти хватит?       «Нексия» стала плавно набирать скорость.       — Ты серьезно?       — Пошутила я. Она столько не сможет даже во сне. Но сто сорок вполне…       Чем быстрее мелькали за окном деревья, тем туже внутри у Дана закручивалась пружина. Он задержал дыхание, не замечая этого, и выдохнул только когда машина, сбросив скорость, свернула на мост.       — Все ясно, товарищ Морнэ. Вам, кажется, адреналина в жизни не хватает.       В свете недавних событий прозвучало ядовито. Данька предпочел проигнорировать.       — Везет тебе. Каждый день за руль садишься.       — Каких-то пару-тройку лет — и у тебя тоже такая возможность появится. Хотя бы юридически.       — С ума сойти — ждать до восемнадцати.       — У отца нет машины?       Данька только вздохнул.       — Ясно.       — Варь... а научи меня водить.       — Вы явно не в себе, молодой человек. Отвечай потом за тебя.       — Перед кем это?       — Перед отцом твоим, балбес. Ну, и перед совестью…       — А она у тебя есть? — удивился Данька.       — Ща получишь, умник. Что-то ведь у меня должно быть в том месте, где у обычных людей инстинкт самосохранения. По последним предположениям, это совесть. Наверное.       — Рассказывай, — засмеялся Дан.       — Ладно. В субботу свободен?       — После шести.       — Отлично. Приходи к стадиону. Съездим в одно местечко безлюдное.       Данька посмотрел на нее глазами кота из «Шрека».       — С-спасибо… но до субботы я теперь не доживу.       — Куда денешься, Шумахер.       Дома Данька скинул кроссовки, бросил в комнату через открытую дверь рюкзак и пошел на кухню.       — Пап, есть хочу.       Александр Сергеевич так обрадовался, что даже не стал ругать сына за опоздание.       — Неужели? В кои-то веки… Куда хватаешь! Иди руки вымой!       — Руки, вымой… — проворчал Данька. — Старомодный ты какой-то.       Он открыл воду в ванной и взял мыло. Потом посмотрел на себя в зеркало и замер. Последние дни его были наполнены таким количеством событий и разнообразных эмоций, что не могли не отразиться в его глазах. Взгляд был… будто из запыленного окна. Мир вокруг постоянно менялся, привычные вещи словно рисовали другим цветом. Что-то становилось бледнее, что-то ярче… то, что раньше было важным, растворялось в более значимых событиях и чувствах. Иногда Даньке казалось, что он спит, и он все чаще бросал взгляд на руки — и тут же ругал себя за то, что становится параноиком.       И главное — никак не мог вспомнить, откуда взялось это пересчитывание пальцев, что за странная идея и где он ее подцепил.       — Данила!       — Да иду…       Вот, например, папа. У него в приоритете почему-то питание. Не в блокаде живем, зачем столько есть?       — Данила!       — Папа, ты маньяк, — сказал Данька, садясь за стол. — На твой взгляд, все живые существа, обитающие в радиусе десяти метров от тебя, обязательно должны есть. И непременно — каждый день.       — Опять глупости несешь.       — Никуда я их не несу. Делать нечего — ерунду всякую таскать.       — Уроки сделал?       — Нет, конечно. Когда бы?       — Эх, Данила. Скатишься на двойки, — вздохнул Александр Сергеевич.       — Не переживай, пап, я уже скатился, — успокоил его сын. — Можно расслабиться.       Отец замахнулся на него полотенцем.       Данька сел на кровать. Спать хотелось невыносимо. Он взял подушку, обнял обеими руками и положил на нее голову. Глаза закрылись моментально.       — Ты самоубийца? — тут же услышал он злой голос и мгновенно вылетел из сна, как будто вытолкнули.       И шарахнулся к стене. На подоконнике снова сидела Танька, и вид у нее был… вгоняющий в дрожь: как будто она поднялась с асфальта после падения и сразу заявилась к нему. Кровь медленно собиралась в большую, набухающую на виске каплю и явно собиралась сорваться вниз. Вся левая сторона тела была в ужасном состоянии, на сломанной руке белела кость.       Дан сглотнул и зажмурился. Говорить что-либо он не мог. Стало очень холодно — и больше внутри, чем просто в комнате.       — Ты думал, я шучу, что ли? — сказала Танька таким тоном, что об него можно было порезаться.       Или зарезаться.       Данька медленно покачал головой, не сводя с нее распахнувшихся глаз. Говорить он все еще не мог. Где-то внутри, в самой глубине души, родился и вырастал крик, который он изо всех сил старался удержать.       — Пойдешь на крышу?       Он отсчитал про себя до пяти и только тогда смог хрипло ответить:       — Да.       — Иди сейчас.       Мелькнула мысль, что это невозможно, как объяснить папе, куда его несет на ночь глядя, да и выход на крышу заперт, после происшествия с Михайленко его наверняка забаррикадировали…       — Да.       Нормальный такой сон.       — Пересчитай пальцы, — обернулась Танька от двери.       Он посмотрел на руки. Пять... и еще пять.