Gravity

Ночь для вас наступает незаметно: она приходит, когда вы окружены беснующейся толпой фанатов, выкрикивающих имена, тянущихся к сцене в надежде на прикосновение к мечте. К прекрасной мечте, которая возвратилась из небытия, невзирая на все препятствия. Снова собраться вместе, словно не было этих лет, когда судьба разделила вас, как казалось, навсегда. Снова чувствовать себя частью одного целого, с теми, кого знаешь едва ли не лучше себя самого. Это ощущение неповторимо. Никакая сольная карьера не сравнится с поддержкой тех, кто стал твоей настоящей семьёй. Бархатная летняя ночь Токио ослепляет сиянием уличных огней даже сквозь тёмные очки. Когда-то вы гуляли по барам после концертов до утра. Теперь это уже слишком. Сил хватает только на поездку до ближайшего. Уютная, почти семейная атмосфера в маленькой кабинке, где никто не побеспокоит навязчивым вниманием, запотевший бокал в руке, разговоры вполголоса – как сильно всё это отличается от безумия тех давних лет. Впрочем, кое-что, кажется, никогда не изменится. Иноуэ всё так же стремится мыслями и действиями к тому единственному, сумевшему покорить его сердце, – исподволь, возможно, сам того не желая. Но теперь Рюичи и сам наслаждается этой властью. За ними приятно наблюдать. За полувзглядами, улыбками украдкой и как будто нечаянными прикосновениями. Ино словно светится изнутри. И тем более приятно, что сам участвовал в их судьбе. Шинья раньше всех собирается домой – слишком вымотался, да и жена ждёт. Ему нет нужды оправдываться – не теперь. С его уходом пропадает чувство некоторой скованности. Не то чтобы Ямада чего-то не знал или кого-то осуждал, но рядом с человеком, которому нет нужды скрывать от близких вторую жизнь, начинающуюся за кулисами ярких шоу, поневоле чувствуешь себя преступником. Можно выйти во внутренний двор, как раньше, когда лёгкие ещё обжигал сигаретный дым, зная, что он пойдёт следом. Можно, не глядя, поймать узкую кисть, погладить пальцы, почувствовать их лёгкую дрожь. Эти руки творят волшебство музыки, и ты не устанешь ими восхищаться, сколько бы десятилетий ни прошло. Тонкая вязь татуировки завораживает причудливым хаосом линий. Хочется коснуться её губами, и ты не можешь отказать себе в этой небольшой вольности. Вы давно не подростки, и бешеная, сметающая всё на своем пути страсть уступила место чему-то более спокойному и сильному. Когда от одного взгляда становится тепло в груди. Когда ночи кажутся бесконечно долгими, если рядом он. - Домой? – тихий голос у самого уха, тёплое дыхание щекочет волосы. Губы едва ощутимо задевают прохладное колечко пирсинга. И поневоле жалеешь, что ограничил собственную свободу в угоду общественному мнению. Хотя по-своему ты, конечно же, любишь жену. - Я звонил, предупредил их, – она поймёт, она слишком многое понимает. И не ждёт от тебя чего-то большего. Тонкие губы трогает едва уловимая в полумраке улыбка. Мягкое, едва ощутимое прикосновение к плечу, лёгкий, как дуновение ветерка, поцелуй в самый уголок губ – и можно отстраниться, сохраняя внутри ощущение тепла. - Нужно возвращаться. Иначе Ино перепугает всех официантов. Смеёшься в ответ. Отношения этих двоих и так слишком очевидные. Не нужно плодить лишних слухов среди обслуживающего персонала баров. Сколько они пережили, трудно даже представить. Встречи, расставания, взаимная ревность, разочарования и боль. Но Иноран не терял надежды даже в те времена, когда Рюичи казался таким далёким, что сама мысль о воссоединении была абсурдной. Многие годы сольных карьер, туры по всему миру, жёны, дети, свои собственные фанаты, встречи от случая к случаю, – и всё только для того, чтобы сейчас они были вместе. Чтобы, когда открылась дверь, Иноуэ отдёрнул руку, которая покоилась на колене у Рюичи, и смущённо опустил глаза. Но всё же не отстранился. Неужели они сами выглядят так же? На видео с концертов они выглядят совсем чужими, едва ли вызывая в окружающих хоть каплю подозрения. И ведут себя совершенно не так, как Иноран, которому дай волю – и он будет играть, стоя на коленях перед своим персональным божеством. Но кто знает, какими они становятся без прицела камер? Может, Рюичи так же беззлобно посмеивается, глядя на их танцы по лезвию ножа в попытках сохранить хотя бы видимость профессионализма, скрыть то, что творится в сердце. Минутная слабость – запрокинуть на фотосессии голову, коснуться его руки. Скорее угадать, чем почувствовать лёгкое прикосновение пальцев к волосам в ответ. И каждое совместное фото кажется обличающим. Всё выглядит слишком явным. Не для посторонних, вовсе нет, но для тех, с кем разделили жизнь. - Мы поедем, – Рюичи понимает, что Иноуэ надолго не хватит. Единственный порок гитариста – нетерпение. Особенно когда дело касается Кавамуры. Во всём остальном Ино почти безупречен. И снова сияющая ночь принимает блудных сыновей в свои объятья. Они прощаются на парковке, расходясь по разным сторонам. Нет нужды таиться. Ино и Рюичи слишком заняты друг другом, чтобы заметить, как они садятся в одну машину. Этим двоим вообще мало дела до остального мира, когда они вместе. Даже завидуешь порой тому, как беззаветно эти двое преданы друг другу. За тонированными стёклами дорогой американской машины можно спрятать собственный первый обжигающе страстный поцелуй. Ясухиро устало прикрывает глаза и полулежит в широком кресле, пока вы мчитесь по бессонному ночному городу. Так естественно, будто только он и должен сидеть на пассажирском сидении твоей машины. Когда-то, теперь уже почти целую вечность назад, вы как сумасшедшие целовались прямо в поздних электричках или на заднем сидении такси, не в силах сдержаться. Не обращая внимания на изумлённые и неприязненные взгляды окружающих, поглощённые друг другом. Сейчас этого порой не хватает. Хочется заявить всему миру права на сидящего рядом человека, в глазах которого отражаются огни неоновых вывесок, а пальцы перебирают бахрому на дорогих дизайнерских джинсах. Ты безумно скучаешь по тем временам, когда всё было так просто. И остаётся лишь судорожно стиснуть руки на руле, вспоминая пьяный угар девяностых, отзывчивое тело, прижимающееся в порыве желания к твоему где-нибудь в тёмном переулке, поцелуи при всех до тех пор, пока свист и улюлюканье не станут невыносимо громкими. Все думали, наверное, что вы перебесились ещё тогда, когда у него родилась дочь. Но спустя месяц после рождения Луны, Сугизо вновь появился на твоём пороге. Ему было плевать на слухи, на чьё-то мнение, на всех, кроме тебя и своей дочери. И Луна порой смотрит на тебя с почти пугающим пониманием. Но ради спокойствия отца она будет молчать, даже если действительно знает о том, что вас связывает кроме работы. Теперь вы стали старше и осмотрительнее. За стенами огромной квартиры, которая принадлежит только вам двоим, можно дать волю чувствам. Можно прижать его к двери, не позволяя отстраниться, не давая скрыться от жадных поцелуев, и самому растворяться в них без остатка. Подхватить на руки, начисто игнорируя возмущённые протесты, что он не женщина и не инвалид, чтобы его таскали на руках в кровать. Хохотать в ответ на мрачное выражение лица, когда он присаживается на самый край, всё ещё делая вид, что он рассержен твоей детской выходкой. Ты готов завоёвывать его раз за разом, прорываясь сквозь напускную холодность, сколько потребуется. Лаской ли, настойчивостью, – только бы в тёмных глазах загорелся тот огонь, которого тебе так не хватает долгими ночами, когда он колесит где-то на другом конце света. Терять голову, когда он прекращает попытки сломить твою решимость. И больше нет ни единой причины сдерживать себя, когда тонкие пальцы решительно стягивают совершенно лишнюю теперь одежду. Он кажется неземным созданием в неверном свете, пробивающемся сквозь шторы. Сколько бы лет ни прошло, это тело сводит тебя с ума дикой, необузданной грацией, завораживающей пластикой, даже когда он не пытается никого соблазнить. Он мнится чистым желанием, огранённым в безупречное совершенство тела, хрупкого, но сильного. Ты никогда не мог устоять перед ним, с самого начала. И можно исследовать каждый причудливый изгиб татуировок губами, чувствуя дрожь его тела, отзывающегося на ласку. Не сдерживать хриплые вздохи, когда острые ногти царапают слишком чувствительный после прокола сосок, и стоны, когда на смену пальцам приходят губы. Запрокидывать голову, подставляя шею под его нетерпеливые поцелуи. Пить с его губ тяжёлое, прерывающееся дыхание. Его пальцы, путающиеся в твоих волосах, притягивающие ближе, в откровенной просьбе большего, в желании раствориться в ощущениях без остатка. И ты подчиняешься его воле с покорностью, которой не видел от тебя больше никто. Только для него ты можешь быть таким. И сегодня нет нужды отвоёвывать своё право на этого невозможного человека. Сегодня он достаточно тебя подразнил. И теперь, словно извиняясь, покоряется тебе. И дело вовсе не в его поведении на сцене. Если бы ты обращал внимание на всё, что он вытворяет, то вёл бы себя ничуть не лучше, чем Ино. И вот этого бы Сугизо точно не потерпел. Любое посягательство на свободу для него худшее оскорбление. Но всё неважно, когда вы здесь и сейчас, вместе, лицом к лицу, оставив за дверью весь мир, который словно создан для того, чтобы разлучать вас день за днём. Его тихий выдох «Джун» для тебя важнее тысячи слов о чувствах. То, как он стискивает пальцы в твоих волосах, до боли, так, что на глазах невольно выступают слёзы, для тебя лучшее признание. Он не выдерживает, отталкивая, не желая заканчивать всё так. Подаётся навстречу порывисто, нетерпеливо, словно от этого зависит его жизнь. И недовольный стон, когда ты стремишься оттянуть блаженный миг единения, покрывая поцелуями его плечи и руки, вызывает у тебя смех. - Ты так и будешь… – гневное шипение прерываешь поцелуем, прижимая к себе одной рукой, пока его выдох не превращается в глубокую вибрацию стона от ощущения твоих пальцев, неспешно скользящих в его теле в обещании большего. И каждый раз, словно впервые, ты боишься, что причинишь боль. А он бесится от твоей осторожности, желая получить всё и сразу. И только когда его стоны уже едва ли отличаются от умоляющих всхлипов, ты позволяешь ему получить желаемое. Тела словно вплавляются друг в друга в едином порыве. В его глазах пляшут бешеные отблески призрачного пламени.Ногти оставляют на влажной от пота коже саднящие царапины, за которые потом ещё придётся покраснеть перед женой. Но разве это важно здесь, в комнате, полной только вами одними? Когда он подаётся навстречу твоим толчкам, прижимаясь так близко, что кажется: ещё немного – и вас уже ничто не сможет разделить. Когда он целует так, словно может дышать только вместе с тобой. Ты движешься в нём медленно, желая сполна насладиться каждым мгновением близости. Каждым его вздохом, нежной кожей под своими губами и пальцами, взглядом потемневших от возбуждения глаз. Но ему мало. Ему всегда тебя мало. Он выворачивается из объятий с недюжинной силой, которой в нём и не подозреваешь. Выгибается на постели, предлагая себя столь бесстыдно, что и монах не выдержит. И теперь уже нет места тихой нежности. Обжигающе горячо, страстно, так, что жалкие остатки контроля уносит, словно порывом штормового ветра.Твои руки повсюду: гладят, царапают, прижимают желанное тело. Рыжий хаос волос щекочет щёку, когда ты,окончательно потеряв голову, буквально вбиваешь его в матрац, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать от удовольствия. Ты знаешь, что ему это нравится. Что именно такого тебя он желает всегда. И получает желаемое любым способом. - Джуун, – выдох на грани слышимости. Похоже, он и сам уже не понимает, что произносит твоё имя вслух, сквозь поток хриплых стонов удовольствия, изгибаясь под тобой так, что ты благодаришь всех известных богов за его причуду с йогой, толкаясь в ласкающие руки, совершенно обезумев от ощущений. Оргазм накрывает резко и сильно, точно разряд тока, бьёт по нервам, выбивает из лёгких воздух, а из головы все мысли. И оба вы, едва дыша, падаете на постель почти без чувств. С ним по-другому не бывает – только до беспамятства, до звёзд перед глазами и блаженной лёгкости во всём теле, когда кажется, что из тебя разом исчезли все кости, и даже поднять руку сродни невероятному подвигу. Позже, когда приятная истома отступает,можно дотянуться до него, вовлекая в медленный, ленивый поцелуй. Он устраивает голову на твоём плече, бездумно рисуя на коже пальцами причудливые узоры. Безумно хочется курить, но ты всё ещё держишься, не желая уступать снова этой привычке, от которой так сложно было избавиться. И это вы пережили тоже вместе. Утром вас захватит круговорот обычной жизни, в которой вы просто коллеги. Он будет днями и ночами пропадать в студии, а тебе вместе с Рюичи нужно быть во всех префектурах тура разом, выматываясь настолько, что даже думать о чём-то, кроме работы и сна, будет кощунством. И лишь редкие телефонные звонки тонкой нитью связывают вас сквозь все заботы. Иногда он позволяет себе остаться подольше.Тогда выпадает редкая возможность обсудить тысячи вещей, сидя за чашкой кофе, или слушать, как он играет с утра, стоя у окна в твоём халате. Медленные, печально-светлые мелодии завораживают. Плавные движения рук, рождающих волшебную музыку, снова и снова восхищают, как и многие годы назад. Ты не смеешь подходить к нему, когда он поглощён игрой, хотя иногда очень хочется обнять его в такие моменты, поддавшись сентиментальному порыву. Ты никогда не считал себя романтиком. Никогда не замечал за собой склонности к красивым до слёз жестам. Это не в твоём характере. Ты скорее промчишь его по ночному шоссе до Канагавы на своём мотоцикле, под бешеный рёв ветра в ушах, чем будешь рассыпаться в красивых словах. Но от тихой песни скрипки ты чувствуешь себя влюблённым без памяти юнцом. И если бы он позволил, носил бы его на руках. - Сыграй ещё, – когда его взгляд на мгновение останавливается на тебе, устав от панорамы утреннего города. Ты знаешь, что ему это льстит. И улыбка уголком губ – его лучшее согласие. Скоро, совсем скоро вы будете в чужом городе, без возможности толком побыть вместе. Традиционный поход в бар не в счёт. Это Иноран может с утра выскользнуть из соседнего номера, возвращаясь к себе, и думать, что никто не знает о том, где он провёл ночь. Будто все вокруг слепые. Тебе самому не хочется поддерживать отношения так. Ты слишком привык к уюту и покою собственной квартиры, чтобы снова проходить эти шпионские игры с вечным страхом быть замеченными в ситуации, из которой приходится выкручиваться. Всё это было. И отговорки перед менеджером, и ложь остальным, что срочно нужно решить какой-то важный вопрос именно с ним. И испуг, когда заставали, растрёпанных и ошалевших от поцелуев, где-то в тёмных закоулках концертных залов. Теперь всё это неважно. И только изредка можно позволить себе откровенную заботу – как с его ногой в прошлом году. Иноран шарахался от тебя, когда ты носился с ним так, будто Сугизо хрустальный. Лучшие номера в отелях, лучшие врачи за кулисами. Ты бы заставил его сидеть на стуле все эти выступления, если бы он был чуть более уступчивым в своём желании быть в центре внимания. Даже от фанатов не укрылась твоя забота, вызвав волну неуместных вопросов. А и плевать. Ты знал, что ему, несмотря на все его возмущения, приятно, что ты беспокоишься. И ты будешь продолжать заботиться о нём, пока не прогонит. Если не прогонит. И снова ночь опускается на Токио сиянием неоновых огней. И снова телефонный звонок обещает, что эту ночь ты проведёшь не дома. Можно не оправдываться перед женой, а просто подхватить с полки шлем и рвануть навстречу своему персональному искушению сквозь бессонный Токио, с рёвом ветра в ушах и чувством сладкого предвкушения. Пусть ненадолго, но окунуться в безумие молодости, словно тебе снова двадцать и в крови адреналин вперемешку с алкоголем, и не нужно думать о завтрашнем дне, обязательствах перед женой, родителями, группой. Жить мгновением, не желая, чтобы наступило утро. И быть с ним, во что бы то ни стало.