1
— Когда человек не задумывается над тем, что происходит с другими, он ставит крест и на себе самом. (с) («Стеклянная западня», Герберт В. Франке)
Смерть на территории Аушвица шла своим чередом: умерших ночью живые выносили поутру, ещё до рассвета, чтобы после скудного завтрака на построении разделиться на тех, кто умрёт сегодня, и тех, кто будет их хоронить. «Главное, чтобы порядок был», - говорил оберштурмбаннфюрер Рудольф Хёсс, комендант лагеря, подписывая бумаги о распределении приговорённых к казни заключённых. Его секретарь, шарфюрер Филипп Шмидт, взявший фамилию матери вместо отцовской - Андерсон - и весьма вовремя вступивший добровольцем в ряды СС, придерживался того же мнения. Соблюдение установленного порядка начиналось с опрятных докладных листов и списков заключённых к рапорту на кремацию, а заканчивалось единством цели и величием нации. Поэтому Шмидт решил перепечатать последний лист списка, по неосторожности испачканный каплей чернил. Комендант ожидал бумаги на подпись строго с девяти до половины одиннадцатого утра, поэтому быстрые шаги за дверями кабинета, а после и стремительный выход Хёсса прочь из главного корпуса в десять часов двенадцать минут заставили обычно крайне внимательного Филиппа ошибиться на одну цифру в номере заключённого из барака № 11, совершенно случайно сохранив ему жизнь. Сложив в стопку напечатанные листы, Филипп поспешил за комендантом, открыв двери в приёмную в тот самый момент, когда к ней подошёл высокий мужчина, чуть склонивший голову, чтобы снять фуражку, не повредив причёску - уложенные на косой пробор тёмные волосы были плотно причёсаны и лишь на самых кончиках чуть завивались. Почему-то это сильно бросилось в глаза Филиппу, замершему на пороге. Очнувшись, он тут же сделал шаг назад, пропуская офицера, и встал по стойке «смирно», прищёлкнув каблуками тяжёлых высоких сапог. - Вольно, шарфюрер, - хриплый баритон гостя, которого столь поспешно вышел встречать оберштурмбаннфюрер, холодной змейкой ужаса скользнул меж лопаток; сам гость уверенной походкой прошёл к дверям кабинета коменданта, не дожидаясь, пока Хёсс последует за ним, и скинул с плеч серую шинель, оставив её прямо на столе секретаря. - Кофе, Шмидт, для меня и герра Холмса, - Хёсс прошёл к дверям и распахнул их, пропуская визитёра вперёд себя, после чего прикрыл двери. Спешно подойдя к столу, чтобы повесить шинель на вешалку в углу, пока та не сместила ровные стопки документов ещё больше, Шмидт в щёлку закрывающейся двери разглядел погоны посетителя и мелькнувший рыцарский крест Железного креста и так и замер второй раз за последние несколько минут, понимая, что распорядок Аушвица нарушен приездом проверяющего - поверенного Гиммлера, о котором среди Мертвоголовых ходили самые что ни на есть удивительные слухи, оберфюрера Шерлока Зайгера Холмса. - Вас ведь уведомили о моём приезде, - Шерлок сел в одно из двух кожаных кресел, стоящих у противоположной столу стене, и уложил на колено фуражку, чья начищенная до блеска кокарда в виде черепа и костей притягивала взгляд. – Скажу сразу, что цель моего визита не сводится к обычной проверке, - он улыбнулся, но его серо-голубые глаза смотрели холодно и жёстко, так внимательно, будто он знал каждую мысль человека напротив. - Скорее, это небольшой отпуск. Рудольф вскинул бровь, затем подошёл к своему креслу, грузно опустился в него и чуть нахмурился, отчего его широкий лоб с небольшими залысинами избороздили три глубокие складки: - Отпуск? Шерлок расстегнул пуговицу своего серого кителя, достав из внутреннего нагрудного кармана небольшой конверт размером с почтовую открытку. Хёсс принял конверт из ухоженных пальцев оберфюрера и повертел его в руках, не пытаясь спрятать легкое замешательство. - Прочтёте позже, оберштурмбаннфюрер, а то у Вашего секретаря, боюсь, отсохнут руки держать поднос с сервизом так долго, - заметил он и уже чуть громче добавил: - Входите, Шмидт. Филипп просочился меж дверей, весь покрытый пятнами стыда и злости из-за того, что попался на подслушивании. Поставив поднос со стоявшими на нём металлическим кофейником, молочником, сахарницей и двумя чашками, секретарь тут же вытянул откуда-то из-за пояса стопку списков заключённых к приказам на кремацию и положил на стол Хёсса. Шерлок проводил уходящего секретаря внимательным взглядом и перевёл его на всё ещё напряжённо смотрящего на него Рудольфа. Склонив голову чуть набок, он аккуратным движением поднял кофейник, разлил горячий кофе по чашкам, взял щипцы для сахара и положил всё так же неподвижно сидящему Хёссу два кусочка, после чего разбавил молоком. Аккуратно перемешав, так, что ложечка ни разу не ударилась о стенки чашки, он подал кофе коменданту и только после этого взял свой, отпил и чуть скривил губы: - Сахар забыл. Хёсс усмехнулся: - Я не припоминаю, чтобы мы раньше когда-либо пили вместе кофе, поэтому знать то, как пью кофе я, и забыть про свой - ещё более странно, чем всё то, что о Вас говорят. Шерлок добавил два кусочка сахара в свой кофе и вздохнул, оглядев кабинет коменданта: - Моя работа в том, чтобы знать о других людях то, чего они порой и сами о себе не знают. Гиммлеру нужны факты, доказывающие верность каждого девизу, - он кивнул на фуражку, где, казалось, ещё ярче поблескивали череп и скрещенные кости. - И я их предоставляю. - Кто же тогда знает факты о Вас? - комендант покосился на свёрнутый в трубку свежий номер «Das Schwarze Korps», где на главной странице было фото фюрера, награждающего орденом креста кого-то из офицеров Гестапо, и снова перевёл взгляд на проверяющего. Звук тревожной сирены не дал Холмсу ответить, но что-то подсказывало коменданту, что тот бы и не ответил. Они появились на крыльце комендантского корпуса как раз вовремя: солдаты тащили по двору тела трёх убитых заключённых. Один из рядовых, увидев, что высший состав концлагеря заинтересовался происходящим, подошёл к ним, чтобы незамедлительно доложить обстановку. Двое оставшихся спихнули оставленный труп к двум другим и сделали знак конвоирам привести кого-нибудь, чтобы унести неудавшихся беглецов, пока они не запачкали дорожку быстро вытекающей из ран кровью. До острого слуха Холмса донеслось, как один из солдат пошутил о несмываемой еврейской жиже, которую придётся оттирать новобранцам. Чуть усмехнувшись, он перевёл взгляд на докладывающего обершутца - тот уже закончил и ждал отмашки от начальства, чтобы вернуться к исполнению обязанностей, но Шерлок жестом руки остановил начавшего было отдавать приказ коменданта, привлекая его внимание: - Почему бы не постараться предупредить подобные случаи, герр Хёсс? Комендант кивнул и крепче стиснул челюсти, пытаясь быстрее настроиться на установку о том, что с нынешнего момента и до окончания проверки на территории концлагеря есть человек, выше него самого по званию и автоматически принимающий руководство лагерем на себя. Шерлок повернулся к солдату, всё ещё вытянувшемуся по струнке, но с любопытством и беспокойством смотрящему на офицера, моложе коменданта на десять лет, но имеющего больше полномочий, чем его непосредственное начальство. - Возьмите с собой трёх человек и подвесьте беглецов на подходе к той стене, в сторону которой они бежали. Сейчас достаточно прохладно, чтобы не было трупной вони. - Так точно, оберфюрер. Шерлок, прищурившись, понаблюдал, как исполняют его приказ, оттаскивая трупы обратно с общего двора на дорожки к баракам и стенам, затем достал из нагрудного кармана чёрный портсигар, украшенный двумя серебряными дубовыми листами, достал сигарету, видимо, по привычке чуть смяв бумажный фильтр, и развернулся к коменданту, предлагая закурить и ему. Кивнув, тот взял сигарету и прикурил от подставленной Холмсом спички, прикрываемой от ветра ладонью. Быстро прикурив, Шерлок щелчком отбросил спичку на землю и выдохнул дым, убрав одну руку в карман: - Мне нравится, что Вы задаёте только те вопросы, которые считаете важными, оберштурмбаннфюрер. Думаю, мы сработаемся, - и улыбнулся. Хёсс очертил рукой в воздухе круг и кивнул: - Это, прежде всего, в моих интересах. Шерлок усмехнулся и сделал ещё затяжку, втягивая щёки, так что его и без того острые скулы стали ещё чётче выделяться на вытянутом, но благородном лице. После чего он выдохнул, выпуская дым тонкой струйкой, и покачал головой: - Прежде всего - интересы Германии, комендант. - Он повернулся лицом к собеседнику, и взгляд его стал тяжёлым, пронизывающим взглядом человека, не раз принимавшего сложные решения ради достижения поставленной цели, что было вдвойне тяжело для Хёсса при недостатке информации относительно реальных целей приезда инспектора на территорию Аушвица. - Подготовьте для меня кабинет в дальней части корпуса. Все вопросы мы начнём обсуждать завтра, а пока я бы хотел отдохнуть с дороги. - Разумеется. Ваши сопровождающие подъедут позже? - Рудольф обернулся на возвращающегося в корпус Шерлока, раздумывая над тем, идти ему следом или же нет, но решил, что Шмидт вполне справится с задачей по открыванию дверей. - Я работаю один. Ровный голос Шерлока лишь подтвердил его догадки: Адская Ищейка Гиммлера не может работать с кем-то ещё. - Похоже, не сработаемся, - вздохнул Хёсс и пошёл по крыльцу корпуса к дальним дверям, чтобы отдать распоряжения относительно подготовки рабочего кабинета для оберфюрера. Предупреждать о готовности предоставить всё, что тому потребуется, необходимости не было, так как все знали: главное, чтобы порядок был.2
Весной 1942 сотни цветущих, ничего не подозревавших людей прошли под цветущими фруктовыми деревьями крестьянской усадьбы, чтобы умереть в газовой камере. Эта картина расцвета и ухода в небытие и сейчас как будто стоит перед моими глазами. […] Меня постоянно спрашивали, как я и мои люди могут быть свидетелями такого, как мы всё это способны выносить. На это я всегда отвечал, что все человеческие порывы должны подавляться и уступать место железной решимости, с которой следует выполнять приказы фюрера. (с) (Гл.8. «Комендант Освенцима», «Автобиографические записки Рудольфа Хёсса»)
Блок № 11 – Блок смерти. Шерлок едва заметно скривился от столь пафосного названия обшарпанного двухэтажного кирпичного здания на территории Аушвиц-1, бывшего в прошлом обычной казармой. Слишком много вторых имён в этой системе. За год поездок по концлагерям с проверками и по секретным поручениям он уже вдоволь насмотрелся на «белокурых садисток», «ангелов смерти», «блаженных», лишь в самом начале удивляясь тому, какие красивые и мелодичные названия заключённые дают тем, кто приговаривает их к смерти. Слишком много имён, ярлыков, мнений и названий. Как и у него – Адская Ищейка Гиммлера. Так нелепо. Спустя три дня после его прибытия в лагерь для инспектирования работы командования концлагеря, надсмотрщиков и служащих его привели к этому зданию, объяснив, что он появился вовремя: планировалось провести заседание Чрезвычайного суда над осуждёнными. «Элита заключённых», - как пошутил Шмидт, придерживая в руках папки с документами по рассматриваемым в суде делам. Небо над лагерем было ясное. Светло-голубое, почти прозрачное в своей кристальности, оно служило идеальным фоном для дыма с двух больших труб низкопропускного крематория – всего две печи создавали ужасные очереди из приговорённых к уничтожению. Холмс вошёл в блок пятым: первыми шли трое солдат с оружием наперевес, за ними – Хёсс. Он поправил накинутую на плечи шинель и чуть притормозил, дожидаясь, когда включат дополнительное освещение в блоке – без особой на то необходимости свет не включали. - Жаль, что Вы приехали в марте, герр Холмс, - усмехнулся комендант, показывая направление к лестнице на второй этаж и задержав взгляд на закрытой на три амбарных замка двери в подвал. - В сентябре мы проводили испытание газа Циклона Б в подвальных камерах. Вам как учёному это было бы интересно. - Ваш специалист достаточно подробно изложил результаты испытаний, чтобы мы могли сделать свои выводы, - Шерлок поднимался по ступеням рядом с комендантом, но не смотрел на него, что всё ещё немного пугало Хёсса при разговоре с оберфюрером, так как цепкий, холодный взгляд ртутно-серых глаз, направленный в никуда при разговоре, при слишком спокойной и вкрадчивой речи мог говорить о чём угодно, но не о том, что хотелось бы знать Хёссу. - Я видел Ваш рапорт на переконструирование крематория под газовую камеру и постройку нового крематория. Похвальное стремление, по мнению рейхсфюрера. - А по Вашему мнению? – Рудольф чуть улыбнулся, пропуская Шерлока вперёд, в выделенный для суда зал на втором этаже. - Я доложу рейхсфюреру Гиммлеру о положительном эффекте этих затрат. Если я не ошибаюсь, пропускная способность действующего крематория – около ста человек в день? - кивнул Шерлок, садясь на отведённый ему стул. - Около того. Зависит, в основном, от общей потребности. В принципе, всегда можно воспользоваться крематориями Биркенау. Здесь же, сами понимаете, по большей части заключённые, которые ещё не окончательно приговорены к смерти, - кивнул Хёсс на стопку дел узников, обвинённых в принадлежности к группам Сопротивления. Спустя несколько минут Чрезвычайный суд начал свою работу. Скука. «Тоска смертная», - думал Холмс, глядя на обезображенного пытками и побоями заключённого, представленного суду после трёх суток в камере сна. Полосатая, пропитавшаяся кровью, потом и выделениями тюремная роба висела на практически высохшем от недоедания теле, и лишь карие глаза неестественно живо блестели на вытянутом лице со сломанным носом. На груди у заключённого горела всей ненавистью его фюрера вышитая метка – звезда Давида. Еврей из Сопротивления, уже не способный давать показания: перебитые пальцы исключают возможность письма, откушенный же язык, скорее всего, был единственным мясом, которое он съел за последние несколько недель. Шерлок чуть слышно хмыкнул, заслышав зачитываемые громким голосом Шмидта слова обвинения, на что Филипп отреагировал весьма бурно – сверкая глазами и выпучив свои маленькие глазки, шарфюрер скривил губы в гримасе отвращения к стоящему перед ним заключённому, то и дело спрашивая, признает ли тот свою вину. Хёсс раздумывал, куда ему отослать секретаря или где взять нового, который не раздражал бы проверяющего своей тупостью. Нет, разумеется, Рудольф ценил своего секретаря за прилежность... но тупости это не отменяло. Сделав знак рукой, Рудольф завершил обвинительную речь и посмотрел на пустующий стол, где в обычном суде обыкновенно сидит адвокат, после чего поставил штампы «Виновен» и «F/1/14» в графе «Причина смерти» и отложил папку на другой край стола, тихо проговаривая при этом, так, чтобы слышал его только Холмс, сидящий слева, но не двое офицеров Гестапо, сидящих через стул от него справа: - Признаться, герр Холмс, иногда я даже жалею, что заключённых лишили права на защиту. Холмс едва заметно, лишь самыми краешками губ улыбнулся – и впервые за долгое время посмотрел на коменданта, так цепко и понимающе, будто видя насквозь, после чего кивнул: - Было бы не так скучно, герр Хёсс. Рудольф усмехнулся, кивнул и продолжил так же тихо: - Когда закончим с бумагами, возможно, даже после обеда, я покажу Вам что-то действительно интересное. В конце концов, Вы здесь не только по долгу службы. После экскурсии к «чёрным» заключённым – цыганам, которые жили в отдельных бараках и, по словам Хёсса, были его любимцами в силу своей наивности, неиссякаемого оптимизма, смиренности и готовности находиться на территории лагеря - Шерлок вернулся в отведённые ему комнаты. Он был человеком дела. Эти разговоры и переливание из пустого в порожнее, когда необходимо было вежливо улыбаться, вместо того чтобы просто действовать так, как он считал нужным, – всё это раздражало. Заинтересовавшись обстановкой в Аушвице, Гиммлер вызвал его к себе накануне поездки и передал тот самый конверт, предназначенный для вручения лично в руки коменданту. Шерлок приблизительно представлял себе содержание этой депеши, поэтому кивнул и убрал конверт в нагрудный карман, не задавая лишних вопросов. Гиммлер сел в свое кресло и снял очки, пережимая переносицу большим и указательным пальцами, после чего вернул очки на место и посмотрел на Холмса: - В качестве поощрения, можешь задержаться там на две недели с момента получения мною рапорта о проверке. - С целью? – Холмс заинтересованно вскинул бровь: на его памяти это был второй раз, когда начальник выказывал ему особое отношение. Первый раз был после помощи в скандале с покушением на Гитлера в 1938 году, что спасло карьеру Гиммлера от недовольства фюрера. Тогда же он и получил своё прозвище, вместе с новым званием, став самым молодым оберфюрером в СС, - за способность видеть логические закономерности в, казалось бы, не связанных между собой вещах. С точки зрения Холмса, окружающие по большей части были недальновидными идиотами, но раздражение и отвращение к чужой тупости и мелочности были уже давно отодвинуты на задний план, как и все остальные эмоции. Иначе чем бы он отличался от обычных офицеров, проводящих допросы пытками и побоями, а не словами? - Согласно моему распоряжению в Аушвице работает Джеймс Йозеф Мориарти, гауптштурмфюрер, его исследования заслуживают особого внимания. Там хорошая лаборатория, не лучше, разумеется, чем в университете медицины Мюнхена, но достаточно оборудованная, чтобы ты мог продолжить свои исследования, - Гиммлер опёрся подбородком на сцепленные пальцы, и взгляд его стал жёстче. - Заодно выясни, так ли хорош этот доктор. Мне не нужно повторение истории с Зигмундом Рашером. Мне нужно что-то, действительно стоящее всех тех затрат, что одобряет фюрер, надеясь поднять нашу нацию с колен и вернуть ей должное величие. Шерлок откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. День был достаточно выматывающим - после суда они отправились к цыганским баракам. Штатный водитель вёз их мимо одинаковых построек, огороженных металлической сеткой. Серость, мрачность, однотипность – всё это навевало такую дикую скуку для его живого ума, требующего хоть сколько-нибудь интересного дела, загадки, хоть какой-нибудь искры, что его привычная сослуживцам нелюдимость, принимаемая чаще всего за гордость от особого отношения Гиммлера, становилась ещё более отчётливой. И только железный самоконтроль не давал ему сорваться и высказать каждую колкость, ядом жгущую ему гортань. Осмотр территорий, блоков с заключёнными, демонстрационные построения – две сотни узников на коленях с поднятыми вверх руками простояли так в течение трёх часов, пока он и комендант, в сопровождении охраны и трёх надзирателей, в том числе главной надзирательницы женских блоков, осматривали помещения на предмет соответствия требованиям содержания узников, переданных указом рейхсфюрера в апреле. Шерлок смотрел на сколоченные из неотёсанной древесины полки, едва ли способные вместить двадцать человек, но занимаемые сотней, и думал, что лежащий на столе начальства, ещё не подписанный Гитлером приказ «Об ужесточении мер в отношении особо опасных заключённых» исполнен заранее. Шерлок огляделся – его комната была скромной, но удобной, с соответствующими его статусу предметами «роскоши»: небольшой ванной комнатой, радиоприемником, телефоном, провод от которого выходил прямо в форточку к ближайшему столбу с висящим на нём рупором оповещения в случае тревоги или побега заключённых. Холмс устал, отчаялся от скуки и затхлости, однотипности. Радовало лишь то, что его рапорт Гиммлеру о проверке уже написан, а это означало, что он готов, наконец, посвятить себя хоть сколько-нибудь стоящей того умственной деятельности и знакомству с доктором Мориарти.3
Вы не можете себе представить, дорогой мой, сколько дурных привычек приобретаешь в этих проклятых монастырях. (с) («Двадцать лет спустя», Александр Дюма)
- Я наслышан о Вашей работе, оберфюрер, - Джеймс снял защитную маску и перчатки, убрав их в передний карман чёрного фартука, и белозубо улыбнулся, протягивая руку для приветствия. Холмс, проигнорировав рукопожатие, отстранённо кивнул и огляделся, а затем, всё же повернувшись в сторону доктора, улыбнулся: - И что же Вы слышали? Джеймс указал рукой на неприметную дверь в дальней части лаборатории, на ходу снимая фартук и вешая его на вбитый в стену крюк, какой обыкновенно используют мясники для перетаскивания замороженных туш. - Ваше исследование влияния химических элементов на свёртываемость крови млекопитающих было для меня настоящим взрывом, оно всколыхнуло меня, заставило не бросать мои собственные опыты. Мориарти открыл дверь и пропустил Холмса в две внутренние комнаты, соединённые между собой аркой и обставленные весьма уютно и со вкусом. Обои на каменных стенах смотрелись слишком, до абсурдности цветными, особенно после серых блоков подвальной лаборатории и помещений второго этажа, выкрашенных в тошнотворный светло-зелёный. Шерлок улыбнулся уже более открыто, но его глаза продолжали неотрывно следить за учёным: - Я польщён подобным вниманием. Джеймс поставил небольшой чайник на импровизированную плиту в углу дальней комнаты, и Шерлоку, занявшему место на диване, было прекрасно видно, как худощавый темноволосый мужчина колдует над приготовлением чая. Ученый вернулся с подносом и поставил его на столик между двух стоящих друг напротив друга кресел, сам сел в одно из них, чёрное, и предложил Холмсу сесть во второе, определённо, из другого комплекта, с мягкой коричнево-красной обивкой. - Все гении нуждаются в аудитории, и я тот, кто готов Вам её предоставить, - Мориарти разлил чай по чашкам и улыбнулся, подняв на Шерлока взгляд тёмно-карих, почти чёрных, глаз. - Да и потом, Вы неподвластны лести. Но, надеюсь, вниманию к своим работам будете рады. На основе данных Вашего исследования я провёл кое-какие опыты. Чистотой эксперимента, разумеется, похвастаться не могу, - Джеймс скривился. - Всё-таки в моём распоряжении была только еврейская и цыганская кровь, которую я бы при всех прочих обстоятельствах даже не стал бы и рассматривать. Холмс поднял бровь, таким образом выказывая внимание к продолжению внезапно довольно эмоциональной речи освенцимского доктора, уполномоченного рейсхфюрером Гиммлером на проведение исследований гомосексуальности как болезни, с сопутствующим разрешением на проведение иных опытов. Судя по всему, этим разрешением не пренебрегли. - Вам понравится. – Джеймс поставил чашку, едва ли отпив и глоток, и потянулся к толстой коричневой папке с грифом «Секретно» на обложке, после чего передал её Шерлоку. Шерлок принял папку и открыл её, касаясь пальцами линий быстрого, немного нервного почерка, довольного крупного и витиеватого. - Занятно, - проговорил он, больше для себя, нежели для собеседника, и поднял на него взгляд: - Можно ли взглянуть на результаты и подопытных? Возможно, контрольные замеры изменятся с течением времени? Мориарти вздохнул и пожал плечами. Скуксившись, как капризный ребёнок, он ответил: - Пришлось утилизировать подопытных. Часть из них, сами понимаете, относились к приговорённым к казни, поэтому мне поручили заботу об их здоровье на срок до момента приведения приговора в действие. Другие же – такой сброд, что безумно меня расстраивало, они не видели ни одной приличной книги за всю жизнь, так что объяснить им что-то о необходимости моего вмешательства в структуру крови и организма не предоставлялось возможным. Вполне вероятно, что, будучи в расстроенных чувствах, - Джеймс улыбнулся, а Шерлок мысленно содрогнулся от количества одухотворённого безумием хаоса и злобы во взгляде учёного, от его уверенности, что и сам Холмс такой же, - я немного превысил дозу вводимых мною препаратов. Шерлок задумчиво кивнул, поджав губы, и перевёл взгляд на таблицу, где перечислялись реагенты и люди, их реакции и время смерти, точное время предсмертной агонии и оценка по специфической шкале болевого синдрома. Поэтому он едва не подался инстинктивно назад, когда Мориарти вдруг резко наклонился вперёд и положил ладонь на его колено, чтобы закончить своё объяснение: - Мы, Холмс, мы с Вами – люди науки. Мы на одной стороне. Шерлок холодно смотрел в лихорадочно блестящие глаза доктора и чуть улыбнулся, мысленно сформулировав причину незамедлительного отстранения Джеймса Йозефа Мориарти от занимаемой должности с конфискацией всех материалов его исследований, которую он выскажет Гиммлеру лично по возвращении в Главное управление инспекции концлагерей. Шерлок поморщился, будто от головной боли - Гиммлер питал особую симпатию к этому учёному, особенно после скандала с Ремом и докладами об успешном «перевоспитании» и «излечении» гомосексуалистов радиоактивным облучением и инъекциями ртути. - Мне нужно изучить Ваши исследования. Вы позволите? – Холмс приподнял папку, намекая, что хотел бы взять её с собой. - Разумеется. – Джеймс улыбнулся. – Буду только рад узнать Ваше мнение по поднятым мной вопросам. Холмс кивнул, забрал папку и, встав, развернулся уже было в сторону двери, но ещё раз огляделся, бросив напоследок: - Всегда мечтал о домашней лаборатории. В моей квартире в Мюнхене, ещё до работы в Главном управлении, моя лаборатория располагалась прямо на кухне. - Как видите, - Джеймс развёл руки в стороны, - моя квартира располагается в моей лаборатории. Холмс легко рассмеялся, и его низкий, глубокий голос смягчился, когда он перед выходом кивнул на прощание: - Что ж, буду осторожней в своих желаниях. «Как сглазил», - мрачно подумал Холмс, глядя на три фотографии (профиль, анфас и три четверти) узника, приложенные к краткому делу врача общей практики Д.Х. Уотсона, доктора медицинских наук в области инфекционных заболеваний. Он был заочно знаком Шерлоку по его научному труду о различных формах проявления тифа в условиях медикаментозного и народного лечения. В том труде приводились выдержки из алхимических трактатов средневековья, чтобы показать на наглядных примерах ход развития врачебной и учёной мысли. Просто читая записи Мориарти вчера вечером в занимаемых им комнатах, он пожелал было найти этот труд доктора Уотсона, чтобы получить некоторые разъяснения: в опытах Джеймса были тесно переплетены как научные, так и антинаучные теории. Сегодня же он стоял в кабинете Мориарти, примыкающем к лаборатории, и смотрел на дела только что лично отобранных Джеймсом на разгрузке заключённых. - Еле отвоевал его у заместителя коменданта, - Джеймс появился откуда-то из-за спины, перехватывая папку с только что сформированным делом. - Он довольно крепкий и выносливый, так что его хотели отправить на работы, но здесь он нужнее. – Мориарти подковырнул аккуратно подстриженным ногтем уголок приклеенной фотографии и улыбнулся, поворачиваясь к Холмсу: - Читали его работы? Холмс достал из кожаного портфеля папку с опытами Мориарти, протянул её хозяину и усмехнулся: - Вчера как раз подумывал о том, чтобы найти одну из его работ. Мне хотелось точнее уловить что-то, что, мне кажется, у вас есть общее в ходе мыслей. - Нет-нет, герр Холмс, - Мориарти захлопнул папку с делом и покачал головой, обращаясь к Шерлоку, как к непослушному ребёнку, но при этом до омерзения вежливо. - Ничего общего, я Вас уверяю. Ничего общего.