На перекрестке нашей реальности

Утро нового дня началось со звонка телефона, и впервые в жизни Томми жалел, что это не будильник. Адскую песню, некогда его любимую, которую он установил на вызов Брайана, он проклинал уже минут пятнадцать. Да, он прокололся. Напортачил, лохонулся. Впрочем, все как обычно, даже привыкать не нужно. Гарри и след простыл, отчего вчерашний день казался случайным кошмаром. А еще его «подправленное» лицо было любезно отснято тремя камерами, чтоб наверняка. В этом главный косяк модных ресторанов – никогда не знаешь, кто ожидает тебя за ближайшим поворотом или спрятался в кустах напротив, или же вообще сидит около твоей недалеко припаркованной машины. − Ну, − он уткнулся лицом в подушку, зло прикрыл глаза и приготовился слушать. − Задрал ты, Рэтлифф. Молчание. Странное. И ощущение неприятное, не так оно должно быть. − И это все, что ты скажешь? − настороженно переспрашивает. − А есть смысл? Ты хоть к одному из моих советов прислушался? Точнее, ты их вообще слушал?! - Брайан начинал закипать, переходя на крик. − Я как последний долбоеб из кожи вон лезу, чтобы хоть как-то прикрыть твою непоседливую задницу, а ты все продолжаешь. Это не игра, Томми. Понимаешь? Жизнь, настоящая, твоя, в конце-концов! И отвечать за нее будешь ты, а не я. Ты вообще хоть чем-то думал, когда посылал Гарри ко всем чертям, а потом красовался с разбитой рожей рядом со своим гитаристом? − Думал… Просто так получилось… − Просто, Томми Джо, ты думаешь не той головкой. Отсюда и все проблемы. Томми молчит. Да и не знает, что ответить. Оправдываться? Зачем? Кому от этого станет легче. Всего лишь впустую потраченное время. А в каждом слове Брайана, как не горько признать, чистейшая правда. − Хорошо, извини. − Извини? Извини, блядь?! Засунь знаешь куда свои "извини"? − Знаю, − резко перебивает Томми, − но, поверь, такого больше не повторится. Я обещаю. На том конце провода нервно расхохотались. Очевидно, только что улетела последняя крупица доверия. − Милый мой, я по горло сыт твоими обещаниями. Хватит. Достало. Поэтому в этот раз будешь выкручиваться сам, − голос друга стал более серьезным, с легкими нотками официальности. − А теперь возьми яйца в руки, вспомни, что ты мужик, и внимательно меня послушай. Утром звонил твой ненаглядный, ума не приложу, откуда у него мой номер, но суть не в этом. Был мил и ласков, словно задницу лижет, пока не дошел в своей бабской речи о крепкой любви до самого главного. У меня на почте довольно забавные фотки. Твои. И когда я говорю «забавные», то имею в виду, что лучше бы их, кроме меня, никому не видеть. Томми молча переваривает информацию, ощущая, как становится невыносимо жарко, как ладони потеют, а лицо пылает, словно в огне. То, чего он боялся, все же случилось из-за собственной неосторожности и несдержанности. − Ты же понимаешь, к чему я веду? − Не совсем, - врет в ответ Томми, надеясь, что он все-таки неправильно его понял. Ведь может же удача ему улыбнуться, почему бы и нет? − Это значит Томми, что он тебя якобы любит, а ты на него даже не дрочишь. И ты либо восстанавливаешь ваши фальшиво-радостные отношения, либо готовишь речь для общественности, поскольку святые гомофобы не пропустят твое дерьмо мимо внимания. Выбор за тобой и прежде, чем сделать его, подумай хорошенько. Хоть раз в жизни, пожалуйста. А Томми, кажется, и дышать перестал. Это ловушка, как не крутись. Не умеет он говорить высокоморальные речи, не его это удел. Вот Адам умел. Он каждого мог заговорить, знал ответ на любой вопрос, выкручивался из самой абсурдной ситуации. Потому что это Адам, кто рожден был для того, чтобы его слушали, поет он или разговаривает – неважно. Главное, что у него это получалось, как ни у кого другого. А Томми… Что он? Он даже самым близким не смог признаться в смене ориентации, не зная, в какую сторону язык повернуть. А здесь десятки фотокамер и жаждущие его крови папарацци. Это не радио, где можно дурачиться, и не ответы фанам, когда улыбнулся, стрельнул глазками и они даже не обратили внимание на то, какую чушь ты сказал. Он – не этот Томми Джо, которому море по колено. Он другой: скованный, замкнутый, много смущается, пытаясь исполнять роль засранца, которая ему не под силу. Но еще больше не хотелось подставлять собственную задницу под Гарри. Не настолько он еще осознал свою новую принадлежность к другой семье, чтобы ложиться в постель с кем-то помимо Адама. И пусть звучит глупо, словно он его личный гей, но, похоже, так оно и есть. И ему, собственно, это нравится. − А фото, − спрашивает Томми охрипшим голосом, − они настолько ужасные? − Смотря что в твоем понимании, мистер Рэтлифф, «ужасные». Почем мне знать, может, для тебя это норма, раз эти фото вообще существуют, − отчеканил каждое слово Брай. − Я скину сейчас, полюбуешься. А теперь перейдем ко второй части нашего милого разговора. Эй, ты там еще не уснул? Томми перевернулся на спину, занимая более удобное положение. С такими новостями хрен уснешь. Даже мертвого с могилы поднимут. − Лучше бы сдох, − издал нервный смешок, не представляя, что еще Брай хочет от него. − Даже не думай, Томми-бой! Пресса меня сожрет. Будешь жить долго и нудно, и помрем мы с тобой в один день, как делают все настоящие друзья. − Так делают влюбленные парочки. − А ты меня не любишь? Совсем? − охнул Брайан и, поцокав языком, добавил, − не ценишь ты меня. − Будем выяснять, кто кого больше любит, − протянул Томми, − или же послушаем еще одну твою нравоучительную лекцию? Он не хотел грубить, однако получилось именно так. Просто хотелось как можно скорее закончить разговор и подумать, как выпутаться. − Бука ты, Томми. Ладно-ладно, не сердись, я всего лишь хотел узнать, что там у вас там с Адамом. Как раз об этом говорить категорически не хотелось. Ни сейчас, ни потом, вообще никогда. Было стыдно. Стыдно перед Адамом за вчерашнее, было стыдно перед собой, что не сдержал слово. Обещал ведь, что больше не будет идти на какой-либо контакт с Адамом, учитывая всплывшие нерадужные факты их прошлого, а сделал совершенно наоборот. Отдаляться от такого Адама не хотелось - тело и душа рвались быть ближе, как и сердце, но разумом Томми понимал, что нельзя. Точно как и понимал, что это жутко несправедливо расплачиваться за чужие ошибки ценой собственного счастья. − Ничего, − ответил равнодушно, словно его это волнует в последнюю очередь. − Да? − Брайан, конечно же, не поверил. Это бесило. Хотелось хоть что-то оставить для себя, не делиться ни с кем. Но Брай не успокоится, пока душу не вытрясет из него до последней капли. − То есть ты сказал своему члену не вставать на него, и проблема разрешилась? Если бы Брайан стоял здесь рядом, то непременно бы получил такой же красивый «кружок» под глаз, как и Томми вчера. В этом он уверен полностью. Скулы неприятно свело, а во рту появился металлический вкус, словно кровью наполнился. Пальцы непроизвольно крепче сжали телефон, а в голосе прозвучали угрожающие нотки. Предупреждение, которое сложно не заметить. − Нет, нас просто больше ничего не связывает. Абсолютно. − То есть это не Гарри постарался, а он тебя так? Уточнять не нужно. Но ложь во благо, скорее всего, когда-то да зачтется ему. Прекратить никому не нужные разговоры в бэнде, покончить с нравоучениями Брая и вернуть все на свои места, как прежде. До него. Нельзя нарушать баланс, природа не любит, когда её пытаются обхитрить. − Да, − легонько касается опухшего глаза. − Надеюсь, тема закрыта? − Как скажешь, − просто отвечает Брайан, − фото уже у тебя. До связи. Решить − просто, исполнить − почти нереально. Да и как исполнить, если твоя главная проблема мнется на пороге твоего же номера с виноватым лицом, а в руках персики и записка с красивым аккуратным почерком «Мир?». Так по-детски, а Томми расплывается в улыбке и отступает в сторону, чтобы пропустить внезапного гостя. Адам пришел сам, утром, без его просьбы. Вообще такое впервые, что не может быть просто так. Потому что если Томми прав, то его обещание снова откладывается на неопределенный срок или же вовсе катится ко всем чертям. − Да мы вроде и не ссорились, − неуверенно отвечает Томми, легонько почесав затылок. Вчерашний вечер хоть и закончился не лучшим образом, но и разногласий между ними тоже не возникло. «Зная тебя…» − Адам неуверенно повел плечом. Ебаные три точки, за которые Томми душу готов дьяволу продать, лишь бы знать. Ужасное чувство обделенности, когда все вокруг знают, а ты нет. И знают они о тебе. И думают, что ты тоже знаешь. От этого возникает ощущение вырванного листа, словно он очнулся и начал жизнь заново. А может быть все так и есть? Может быть все то, что он помнит – плод его дурного воображения, и на самом деле он хуев засранец, которого все вокруг ненавидят? И не предавал его Адам, и любит он его тоже в своем воображении. Может, он и вправду чокнутый? Больной! А теперь ломает себе голову «что да как», придумывает выходы из лабиринта, которым грош цена и никому они не нужны. Даже ему. Ведь нет этого. Все ненастоящее. Либо то, что было тогда, или сейчас. Один из двух вариантов. А выбирать Томми не умеет, всегда делает ошибку.