***
Сказать, что я был подавлен и разбит — значит не сказать ничего. Давненько я не чувствовал себя таким ничтожным и раздавленным. Казалось, что Рошель вырвала у меня изнутри все органы и смяла их своей каменной хваткой в порошок. Я бродил по школе, словно в оцепенении. Вокруг меня была пустота, впрочем, как и внутри. Что я мог сделать?.. Только выпустить наружу все скопившиеся внутри эмоции. Конечной точкой в моем маршруте оказался спортзал. Я живо стянул с себя майку и жилет, а затем принялся изо всех сил бить грушу, висевшую неподалеку. В зале раздавались только глухие удары. Я думал о Рошель, думал о Клео, думал о этом ушлепке Гаррете, что встал между мной и моею малышкой. Почему же она сразу не сказала мне всего? Было бы легче. Рошель бы не пришлось сейчас плакать в классе рисования, а я бы не стал яростно долбить кулаками спортивный снаряд… Дверь легонько отворилась, а я даже не заметил. Женская фигура тихо скользнула в комнату, освещаемую яркими лампами. Мое неистовое рычание, как у дикого зверя, должно быть веселило её — пухлые алые губки изогнулись в улыбке. Она бесшумно подошла ко мне сзади и тихо, но отчетливо проговорила своим медовым голоском: — Дьюс! Вот уж не думала, что эта француженка сможет так сильно тебя зацепить. — Взгляд её серых глаз устремился мне в лицо. — Оперетта? Что ты здесь делаешь? — Я был изумлен, но затем апатия вновь вернулась ко мне. — Слушай, я сейчас не в настроении болтать. Я отвернулся от девушки и вновь ударил пару раз грушу. — «Болтать»? О, я тоже не это планировала делать. У меня от удивления глаза на лоб полезли. Оперетта подошла чуть ближе и положила свою руку на моё горячее плечо. Я развернулся к ней и внимательно вгляделся в её лицо. Призрачная девушка была уже не так нахальна и уверенна в себе, как мгновение назад. Она явно волновалась, в её взгляде чувствовался некоторый страх. — Я все ждала, когда ты будешь свободен, — Тихо сказала она, — Ну, знаешь, уводить тебя у Клео, как поступила Рошель — не комильфо. Именно поэтому мне приходилось долго ждать, порою плакать, а затем впадать в ярость… Дьюс, мы с тобой уже давно знакомы. Ты — мой лучший друг, и я подумала, что может быть… Может быть мне хватит уже тянуть резину. — Оперетта поднялась на носочки, откинула с лица завитый красный локон и коснулась пухлыми губками моей щеки. Действительно, мы очень долго знаем друг друга. Пожалуй, Оперетту я знал лучше любой другой знакомой девчонки. Я отлично помнил её любимый цвет, пристрастия в музыке, любимое блюдо. Я радовался, когда радовалась она. Я успокаивал её, когда она была разбита. Оперетта никогда не выставляла нашу дружбу напоказ, как Клео. Опри никогда не общалась с другими парнями, как это сделала Рошель. Я был важен для неё. По-настоящему. Никогда не чувствовал ничего подобного к другой девчонке — желание прижать её к себе и не отпускать, желание сохранить любой ценой. Всего пару минут назад я скорбел по утраченной Рошель, но теперь я чувствовал начало новой жизни. Новой жизни с Опереттой. Я боялся Клео, боялся разбить сердце Гойл. Теперь единственное, чего я боюсь — потерять ту, что всегда была мне верна, ставила мои интересы выше своих, следовала за мной, как тень, куда бы я не пошел. Я полюбил Оперетту. Полюбил так, как никогда не любил, и вряд ли ещё полюблю. Я волновался из-за Рошель, пытался склеить отношения с Клео, а все это время мое настоящее счастье смирно дожидалось своего часа, рыдая из-за моей глупости. Как я мог допустить такое? Как мог заставить плакать своего помощника, своего лучшего друга, свою половинку — мою Оперетту?.. Она смотрела на меня снизу вверх, со страхом и надеждой дожидаясь ответа. Я оглядел её красно-черные локоны, пышные ресницы, пухлые губы, пронзительные глаза и тонкую шею. Я понял, что ничего другого мне не надо — ни египетских принцесс, ни загадочных иностранок. Только верная мне Оперетта. Я взял её за руку и горячо поцеловал в губы. Чудесные губы, вишневая помада. Девушка была обескуражена, но, судя по всему, безгранично счастлива. Она вытаращила глаза и чуть приоткрыла ротик. — Дьюс… Дьюс! Это просто невозможно… Спасибо. То есть, я так рада! — Её язык заплетался, она не осмеливалась смотреть мне в глаза, только уставилась в пол, покраснев до корней волос. — Тебе спасибо. — Я обнял её и прижал к оголенному торсу, зарывшись лицом в её шелковистые волосы. Я почувствовал на свое груди обжигающие слезы. — Ты плачешь?.. — Я просто рада, что ты все понял. — Я тоже. Она утерла слезы и умолкла, прижимаясь ко мне сильнее. Где-то сердилась на свою судьбу Клео, где-то плакала Рошель. А я был счастлив. Счастлив так, как никогда не был бы счастлив с де Нил или Гойл. И никаких больше рисунков акварелью.Рисунки акварелью. 2 часть. (Дьюс/...?)
6 марта 2015 г. в 10:28
Щека все ещё болела, как назидание о том, что нельзя давать повод для громкой сцены на глазах у всей школы. Нет, я не чувствовал себя опозоренным, но мне было глубоко жаль Клео, обманутую в своей любви, и Рошель, которая напрасно винит себя…
Зато одна из проблем решена — моя милая художница теперь может не корить себя за свои чувства, а я со спокойной душой могу забыть о Клео, и о наших с ней отношениях, которые висели на мне, как балласт.
Пришкольный сад пустовал. Я осторожно собрал листки, разложенные по кромке фонтана, бросил мимолетный взгляд на свою нарисованную физиономию, а затем зашагал в сторону школы. Коридоры там были почти пусты: только Скара Скримс молча наносила марафет, уставившись в маленькое квадратное зеркальце. Я на секунду остановился, размышляя о том, где могла сейчас быть моя малышка.
Я бросил мимолетный взгляд на приоткрытую дверь в классе рисования. Ну, конечно! Где же ещё, если не там, она могла находиться?!
Уверенным шагом я вступил в кабинет. Рошель была совсем одна — она сидела за дальней партой, роняя слезы на новый начатый рисунок. В классе было тихо: лишь скрип графитного карандаша по желтой бумаге, стук слез, да мое прерывистое дыхание и ускоренное биение сердца.
— Зачем ты пришел? — Её голос был не сиплым, нет. Безупречный французский акцент, ласкающий уши, по-прежнему звучал звонко и ясно, но неестественно надрывисто. Я подошел ближе и присел на соседнюю парту.
— Я не мог оставить тебя одну, Ро. Мне надо многое тебе сказать. — Я вздохнул и ласково глянул на её шелковистые локоны. — Так много, что просто не знаю, с чего бы начать. — Она молчала, а слезы все так же стекали по её мраморным щекам. Я протянул руку и аккуратно смахнул кристальные капли с её прекрасного личика. Рошель закрыла лицо руками. Пододвинув стул, я сел к ней поближе. Гойл, не проронив ни звука, прижалась ко мне всем телом, уткнулась лицом в плечо и глухо зарыдала.
Я чувствовал себя абсолютно растерянным. Как часто у вас на плече рыдает девушка, которая нравится больше всех на свете?.. Уверен, что не часто. Я был совершенно не готов к такому. Скоро все мои тщетные попытки успокоить её нелепыми глупыми фразами провалились, и я просто молчал, глядя на её дрожащее тело. К счастью, моё недоумение длилось недолго. Рошель вдруг резко отстранилась от меня и вскрикнула:
— Я глупая, глупая идиотка! Как могла я… Как я… Как?.. — Её глаза и лицо покраснели, голос стал хрипловатым. Она смотрела на меня мутным взором, словно не понимая, где находится. Но я ошибался — Рошель была собранной девушкой с трезвым умом. Внезапно она заговорила очень холодно и расчетливо, совершенно противоположно своему поведению минуту назад. — Нет смысла плакать, надрывать голос и винить кого-то ещё. Это я виновата во всем, Дьюс. Прости меня. — Она отвела взгляд и присела обратно на свое место.
— О чем ты? Я… не понимаю. Если ты про Клео, то это хорошо, что ты уже знаешь. Я все ждал, пока она бросит меня… — С неким подобием улыбки промолвил я. Рошель смотрела мне в глаза. С каждым моим словом выражение лицо становилось все больше растерянным и грустным.
— Она бросила тебя?.. Нет, нет! Я так боялась этого! Что же я натворила! — Она всплеснула руками и уставилась вдаль, выпучив глаза и приоткрыв рот.
— Рошель, милая, почему ты так говоришь? Теперь мы можем быть вместе, когда Клео нам не мешает. Теперь я ничем ей не обязан и могу быть с той, которую действительно люблю — с тобой. — Я был испуган, но, кажется, Рошель чувствовала страх в большей мере.
— Не можем, Дьюс. — Тихо-тихо сказала она. Я с трудом расслышал её, но когда слова дошли до моего понимания, я был в ужасе. — Почему?..
Рошель ничего не сказала, только взяла с парты свой неоконченный карандашный рисунок и протянула мне, а затем тут же снова заплакала. Я взял её работу в руки и с удивлением бросил первый взгляд.
То, что я увидел, поразило меня. Я внимательно рассмотрел аккуратные серые штрихи, которыми был выполнен набросок, а затем перевел взгляд на Рошель. Я не знал, что сказать — все в мгновение стало предельно ясным.
— И… Давно?..
— Да, — ответила она сквозь слезы.
— Ты могла сказать мне сразу.
— Я знаю! Прости меня, Дьюс! Мне так жаль… Вы с Клео расстались из-за меня совершенно напрасно!
— Мы бы порвали и без тебя, Ро. Не переживай. Просто будь счастлива, а я как-нибудь переживу. — Я встал со стула и вышел из класса, смяв рисунок и бросив его в корзину для мусора.
В классе осталась только Рошель и скомканный, залитый слезами портрет Гаррета — её возлюбленного. Аккуратно выведенная рядом надпись гласила «Рошель и Гаррет — вместе навсегда».