Контуженный романс

В комнате с плотно закрытыми ставнями и опущенными шторами сумрачно как в часовне и пахнет как в лазарете. Променять изысканный будуар с его пьянящими ароматами и золотистыми свечами на то либо другое по отдельности – уже печальная глупость. Но неподвижность беспамятного тела на кровати даже не печалит – пугает, если позволить себе бояться. А глупости во всём этом просто немерено. Только попробуй умереть! Да, вот только посмей не открыть глаза уже сегодня до полуночи. Воскрешу – не знаю, как, но постараюсь – и убью снова собственными руками. Но прежде скажу всё, что думаю. Абсолютно всё, на меньшее не рассчитывай. Проэмперадор Олларии… Ха. Если птичница хоть что-нибудь понимает, Проэмперадор – тот же король там, куда королевской власти не дотянуться, или где её просто нет. У Проэмперадора есть гарнизон, гвардия и почти собственные южане. Зачем Проэмперадору каждый раз самому лезть во взбесившуюся толпу? Чтобы в конце концов огрести булыжником в свою и без того многострадальную голову? Если так, Проэмперадор справился. А с ним теперь справится и ребёнок, не говоря уж о любом взрослом из той самой толпы. Даже странно, что толпа с ослиным упрямством, с темна до темна, бурлит у дворцовой ограды, но пока не решается осадить охраняемое южанами жилище Проэмперадора. Странно, что Звезда Олларии в кои-то веки покинула своё роскошное гнёздышко и сидит здесь, в ставшем спальней и заваленном Чужой знает чем кабинете своего любовника уже который час. Или день. Здесь нет времени, только полумрак, пыль и часы. Тикают без боя. Стран-но стран-но страш- Нет! Не сметь! Не смей. Я здесь, я есть, пока ты дышишь. Но сколько ещё ты будешь только дышать? Сможешь ли что-то ещё? Смотреть, слышать, говорить, жить? Через час, через день, через неделю? Не сметь. Сможешь. - Смогу. Это не голос, это шорох старых часов. Или мышь в углу за шкафом. В Олларии нет мышей, как и крыс. А у беспамятного вздрагивают ресницы. И пересохшие губы растягиваются в несусветном подобии улыбки. - Странные, чтобы не сказать – оскорбительные сомнения. - Не беспричинные, знаешь ли. - Ерунда, эрэа, - глаза наконец открылись. – Но если вы всё ещё сомневаетесь, то, может быть, пересядете с кресла сюда, поближе? Говорят, от ударов по голове случаются самые неожиданные вещи. Как видно, не врут, если уж его посетил приступ куртуазной болтовни. Как раз тогда, когда совсем не надо бы. - Ну, если ты считаешь, что эта солдатская койка располагает к гостеприимству, то лекарь не ошибся: твоя голова пострадала всерьёз. - О, эрэа, мне неловко за себя и за неё, - он пытается отодвинуться к стене, освободив хоть немного места с краю. Получается плохо. - Вот-вот, тебе и одному-то там неловко. Но она садится: у неё наконец появилось дело. Потому что ждать, не зная – не дело, это пытка. - Кроме того, он сказал, что, придя в себя, ты сразу должен будешь выпить вот это. Пей. От целебного пойла предательски разит много чем неаппетитным, в том числе кошачьим корнем и пустырником. Жертва добрых горожан и собственной глупости недовольно морщится, но не отказывается. - Из ваших рук – всё, что угодно. Затылок, придерживаемый её ладонью, взмокший и горячий, скатывающиеся из углов рта капли оставляют тёмные дорожки на подбородке. - Всё, до дна. Вот так. Теперь вытереть. Живой, но замызганный Проэмперадор – это, по меньшей мере, нелепо. Ей показалось, или эти перекошенные губы попытались поймать её пальцы? Не показалось, но поймали мокрую салфетку. Бред! «Тьфу» скорее видно, чем слышно. - Благодарю, это было восхитительно. Я не о лекарской отраве. Да ты же едва языком ворочаешь. Молчал бы… - Чего ещё наговорил этот коновал? - Что тебе нужно поменьше разговаривать и побольше спать. Думаю, он прав. - Спать? То есть, валяться здесь и дальше? Как долго? - Самое малое, неделю. Но, возможно, со сроками он поскромничал. Если надумаешь возражать, я привяжу тебя к этой кровати. На месяц, не меньше. - Неделю, как он это себе представляет? Ни за что! Но если о месяце говорите вы… Слабая как тень рука обхватывает воздух, потом сбившийся комом край одеяла, потом её. - Сударыня, у вас есть только один способ удержать меня здесь… сколь угодно долго. Сумасшедший. Зачем по голове били? И так ведь сумасшедший. - О да, с перевязанной головой ты совершенно неотразим. Но если попытаешься подняться, эта голова закружится, потом заболит. Потом тебя, чего доброго, стошнит, и придётся глотать отвратное питьё снова. - Пустяки. Свидетельствующие лишь о том, что она пока на месте. Впрочем, когда вы рядом, я в этом совершенно не уверен. - Тогда мне лучше уйти. - Ни в коем случае! В таких ватных объятиях не удержишь и котёнка. Но ему об этом знать незачем, она наклоняется. Не к губам – к уху, тому, что осталось свободным от бинтов. - Хорошо. Я попрошу кого-нибудь из твоих… горничных в сапогах принести сюда вторую кровать. Если только… - Всё, чего пожелаете, - он всё-таки пытается повернуть голову и поцеловать. Ещё бы взлететь попытался! - Если оставишь это дурацкое «вы» там, где вчера оставил здравый смысл! - Хм… а что было вчера? - Ооо… сущая ерунда! Главное, что после неё наступило сегодня.