Illusion Poison

Вдыхаю тусклый воздух. Он кислым комом пробирается в нос, в горло, вниз, во тьму моей сущности, добираясь до сердца. Тяжело откидываю голову назад. Медленно исчезает синий потолок. Странно, мне всегда казалось, что потолок у нас зеленого цвета. Или желтого? По стенам ползут темные тени. Они изворотливые, причудливые, окутывают всю комнату в серо-черные тона, оставляя после себя незримую темноту. Они добираются до потолка, где странными узорами выписывают что-то. Я щурюсь. Не могу понять, что они пишут. То ли рецепт пирожков, то ли его имя. Создается впечатление, что тени наползают и на глаза, ведь как объяснить, что после каждого моргания тьма окутывает сознание? Воздух становится гуще, тягучее, хотя я точно уверен, что в комнате я один. Не считая темной тени в соседнем кресле, которая склонив голову набок, с интересом разглядывает меня. С каждым вдохом дышать становится труднее. Сердце замедляет свой ход, удары становятся все реже, и я вижу в темноте узорные звуки. Одни медленно и плавно проникают в левое ухо, другие стремительным потоком вливаются в правое, и вместе они образуют симфонию опиума, что ярким пламенем выделяется на столике в этой непроглядной тьме. Пытаюсь поднять левую руку. Не слушается. Она всегда была такой. Никогда не хотела идти на встречу. Поэтому я медленно поднимаю правую руку. Она дрожит, но я могу разглядеть ее, несмотря на тьму. На сгибе локтя, в вене, что разбухает больше других, виднеются маленькие дырочки. Смотрю, как они медленно расширяются, разъедая кожу, поднимаются по руке, добираются до плеча и там расползаются по всему телу, которое я перестаю чувствовать, забираются внутрь черепной коробки, которая встречает их пустотой и одиночеством. Невыносимым одиночеством, парализующим тело с головы до ног. Мутными глазами смотрю на кресло, где сидит тень. — Уйди оттуда, — язык еле ворочается. Он тяжелый, кислый, тухлый. Буквы бросаются с языка вниз, разбиваясь об пол гостиной. Я слышу звуки предсмертной агонии, которые они издают, встретив свою смерь внизу. Внизу, где темно и далеко, и не дотянуться рукой, чтобы спасти их. И мне кажется, что спасать надо не их, а меня. Это мой разум умирает, хоть я этого и не вижу. — Уйди оттуда. Пересядь. Там сидит Джон, твое место в стене. Тень насмешливо скалит зубы и щелкает пальцами. Она явно хочет мне что-то сказать, но я не могу уловить смысл и с тяжелым вздохом снова откидываюсь на диване. Внутри головы взрываются образы и воспоминания, ярким светом ослепляя привычную темноту вокруг. Все они связаны с человеком. Но этот человек не в комнате. Он где-то. Я знаю где, но сейчас я этого не могу вспомнить. Он далеко — это все, что я знаю. Он далеко и вряд ли вернется. Зато в любой момент может вернуться брат. От этой мысли я протестующе мычу и поворачиваюсь спиной к тени. Только его высокого авторитета мне не хватало. Он не сможет разогнать тьму, что поглотила комнату. А Джон мог бы. Но ему это не нужно. И мне это не нужно. Мне и я не нужен. Так же, как и Джону. Я слишком невыносимая и высокомерная тень, чтобы занимать мною хоть какое-то пространство черепной коробки. Я не занимаю собой пространство черепной коробки. И Джон этого не делает. В его черепной коробке живет лживая, лицемерная женщина. Она как мой брат, только брат не несет за собой всепоглощающую тьму, что одевает собой помещения, города и людей и селит в их сердцах причудливые тени, которые со временем выползают из человека и устраиваются на потолках и стенах. И разлагают человека изнутри. И снаружи. И человека больше нет. А женщина идет дальше. И укрывает собой другие помещения, города и людей. И забирает у других свет. И поглощает его. Сжирает остатки от тех, кто остался без света. И не уйдет, пока не опустошит все ценности и чувства. А потом переступит через то, что осталось, и легким поцелуем смоет все подозрения и неверие. И я снова буду один. — Всегда и навечно, — хриплю я. — Аминь, — подхватывает тень. — Никогда не впускай никого в себя. Как бы громко не стучались — не открывай. — И умри в одиночестве. — Не дай тьме расступится перед светом. Потому что когда свет уйдет... — ...тьма окончательно тебя поглотит. — И я не смогу выбраться. — Чтобы глотнуть свежего воздуха. — И умру. — Под толщей гнили и вины. — Потому что. — Я заслужил это. — И я это принимаю. — Потому что заслужил. — Не впускай никого. — Я хочу умереть один. — Без чувств. — Мыслей. — Воспоминаний. — И привязанностей. — Которые тебя погубят. — Аминь... Свет медленно уходит, покидает тело и сознание. Я чувствую опустошенность и тоску. Я чувствую одиночество. Черные птицы моих мыслей кружат в комнате темным облаком и улетают прочь. Потому что я слишком слаб, чтобы держать их под контролем. И они вольны поступать так, как им хочется. Ведь они принадлежат не мне. Пусть сольются со своим хозяином. Потому что мне они не нужны. Я люблю тьму. Она окутает меня теплым одеялом и усыпит. И во сне тьма заползет во все уголки моего сознания, и я не проснусь. Я буду в тихой гаване своего дурмана. Буду затягиваться струями печали. И выдыхать обиду. И, может быть, прощение. И оно будет медленно кружить рядом. Я поймаю его и сожму в своей руке, чтобы разбить, сломать. Чтобы не чувствовать боли. И влечения. И снова окунусь в невесомость. Откину голову, вдохну поглубже. Подготовлю руку. И воткну в одну из зияющих маленьких ран свое спокойствие. И буду смотреть, как тени наползают на стены. И потолок станет черным. И его имя будет выводиться неразборчивыми, кривыми буквами. И я буду выдыхать в эти буквы свое одиночество. Потому что по-другому я не могу. Я не умею разгонять тьму в своей голове. Я лишь сгущаю тени. Он — мой проводник света, мое электричество, которое погасло, и как зажечь его вновь — я не знаю. Новая доза примет меня в свои мертвые, атрофированные объятья. Дурман принесет облегчение. И я провалюсь в темноту.