Пока тигры сражались в долине

      Вчера произошло что-то, значение чего ещё предстояло осознать. По крайней мере, именно так утешал себя Котоминэ Кирэй, ибо других утешений придумать не получалось. Прошлым утром он прогулялся до мапо тофу в надежде встретить в ресторанчике Маб и как следует её выпотрошить, но девчонки там не оказалось. Было немного обидно, но самую малость.       Дальше больше. Райдер обнаружил предполагаемое логово Кастера и, что гораздо хуже, нашёл там Ассасина. Но, к счастью, он оказался настолько глуп, что после этого устроил в замке Айнцберн лишённую всякого смысла встречу, на которой толкал безумные речи, куда зачем-то явился и Гильгамеш. Токиоми решил использовать это сборище для того, чтобы выяснить способности Райдера, что и было проделано. В процессе Кирэю пришлось пожертвовать Ассасином (что надлежало сделать рано или поздно), вследствие чего он перестал быть Мастером, и всё вроде как благополучно разрешилось.       До этого места всё было в целом понятно. А дальше начиналась дикая ересь.       Во-первых, Кирэй никогда до того не видел Гильгамеша таким злым и таким пьяным. Нет, ничто в поведении Короля Героев не говорило даже о малейшем опьянении, но если принять к сведению, что он выдул два ящика вина, следовало признать, что он обязан был быть пьян. Причину своего гнева Гильгамеш называть отказывался, а Кирэй её и не выпытывал, решив прикинуться, что золотому Слуге удалось скрыть свои чувства и изобразить ледяное спокойствие, хотя разгневанность его была бы очевидна даже слепому идиоту.       Что-то произошло в то время, как Гильгамеш возвращался в Фуюки. Токиоми отметил, что за одно мгновение тот внезапно израсходовал огромное количество энергии, словно разом ушедшее в никуда. Никакой вспышки в горах не было. Никакого выброса не было. Никакого сражения между Слугами не было. Просто единовременно тысячи единиц маны сделали ручкой и улетели в трубу.       Разумеется, Токиоми не знал, что Гильгамеш поселился у Кирэя, и это было большим облегчением, потому что иначе он непременно бы попросил разузнать о случившемся, а выполнение этой просьбы грозило бы серьёзными травмами, моральными и физическими. Так или иначе, Гильгамеш дулся всё время своего пребывания у Кирэя, непрерывно требуя себя развлекать рассказами о правилах Войны, Командных Заклинаниях и других Мастерах.       Так вот, во-вторых. Потеряв Ассасина, Кирэй потерял статус Мастера, лишился Командных Заклинаний и вообще впервые за три года почувствовал себя нормальным человеком. Теперь можно было до посинения преследовать Эмию Кирицугу, есть мапо тофу и издеваться над Рин, потому что свою роль Кирэй исполнил и более в планах Токиоми не фигурировал. То есть, можно было бы, если бы не существовала проблема Маб, Кастера и всех прочих странностей Войны. Но это было отдельно, и разбираться с ним Кирэя никто не обязывал.       Как же было бы хорошо, если бы всё так и оставалось!       В свете событий последних трёх лет, начиная с того момента, как на руке Кирэя впервые проступили Командные Заклинания, создавалось ощущение, что не ему что-то нужно от Грааля, а Граалю что-то нужно от него. Объяснить иначе внезапное повторное возникновение Командных Заклинаний было нельзя. Гильгамеш, правда, на примере Мато Карии развёл теорию о том, как Кирэю весело наблюдать за страданиями других людей, но сама мысль об этом была столь отвратительна, что Кирэй чуть не разбил одну из бутылей о голову самого древнего эгоцентриста в истории.       Но что случилось, то случилось, и прошедшего не изменишь.       Шествуя этим утром через весь Фуюки до полуподвального китайского ресторанчика, Кирэй думал в основном о том, что хочет мапо тофу, и ничего больше от этой прогулки не ждал. Открыв дверь и спустившись по ступеням, Кирэй встал, как вкопанный, и всерьёз озаботился проблемой сохранения спокойного выражения лица, кое надлежит изображать священнику в любой ситуации, кроме тех моментов, когда он совершенно точно уверен, что его не видит никто, включая Бога.       За столиком прямо напротив входа лицом к этому самому входу сидела Маб. То есть, когда-то сидела. Когда-то, когда она ещё не лежала мордой в тарелке мапо тофу. Вот зачем, зачем дважды наступать на одни и те же грабли?! На что она рассчитывала?! Может, Ассасин был прав, и Маб – всего лишь обычная сумасшедшая? Это было самое разумное объяснение, но почему-то Кирэй так не думал.       Собрав себя в кучу, Кирэй встал, подошёл к столу и первым делом вытащил Маб из тарелки. Взяв графин, он весь целиком вылил его на девчонку и, позвав хозяина, попросил ещё один. Пока хозяин бегал за новым графином, Маб со стоном разлепила глаза и мутным взглядом посмотрела на Кирэя. Слабо улыбнувшись, она обвилась (иначе и не скажешь) вокруг его левой руки и довольно констатировала:       — Котоминэ-чан пришёл меня спасти.       Будь сейчас у Кирэя что-нибудь во рту, он бы это немедленно выплюнул. А так всего лишь расчихался, словно у него случился приступ аллергии. Нельзя же так палиться!       Маб, видимо, нисколько не смутилась, потому как, придя в себя, отлепилась от Кирэя и гордо заявила:       — Я съела пять ложек.       — Медаль тебе за это, — устало вздохнул Кирэй, усаживаясь напротив неё.       — Не, я серьёзно!       — Я верю.       Кое-что в облике Маб отличалось от прошлого раза. Вместо заношенной бесформенной футболки на ней теперь был невнятного цвета пуловер на пару размеров больше необходимого. Да и джинсы, кажется, были новые.       — Смена гардероба?       — Это? — Маб поправила сползающий с плеча край овального выреза. — Я вчера неудачно под дождь попала и всю одежду ухайдокала.       — Что это за дождь был? Кислотный?       Маб кисло улыбнулась, словно вспомнив что-то неприятное:       — Типа того.       Дождь. Всю одежду угробил. А в Фуюки вчера дождя не было…       Нет, никто не говорил, что Маб вчера была в Фуюки. В любом случае это не может быть тот «дождь», мысль о котором вдруг мелькнула у Кирэя. Нет-нет-нет. Никак не может.       Не может же?       Кирэй посмотрел на Маб. Маб радостно присосалась к принесённому хозяином графину. Вздохнув, Кирэй сделал заказ, указав при этом на самый дальний и самый незаметный столик.       — А я думала, вы со мной посидите, — разочарованно протянула Маб.       — Это ты со мной посидишь. Вон там.       Маб задумчиво посмотрела на указанный столик и сообщила:       — Мне не нравится ваш настрой.       Кирэй криво ухмыльнулся:       — Терпи.       Кирэй встал, схватил Маб за шкирку и пересадил на новое место. Та, вопреки ожиданию, даже не пыталась сопротивляться. Осмотрев помещение ресторана и убедившись, что посетителей в нём как обычно практически нет, Кирэй уселся напротив Маб.       — Итак, я бы хотел с тобой поговорить, — начал он, прямо глядя на неё.       — Мне не нравится ваш тон. И вообще, когда на меня так смотрят, мне становится очень неуютно, — капризным тоном сообщила Маб.       — Терпи.       — Всё «терпи», да «терпи». Терпение даже в число Семи Добродетелей не входит.       — А ты хорошо осведомлена для атеиста.       — Не понимаю, как атеизм связан с широтой кругозора.       — К слову об этом. Ты не бывала в местной церкви?       — Нет, — быстро ответила Маб, глядя на Кирэя возмутительно честными глазами.       — А если я устрою тебе очную ставку с местным священником?       Маб потупилась и буркнула:       — Окей, была.       — На исповеди?       — На исповеди…       — Зачем?       Маб мрачно посмотрела на Кирэя исподлобья. Кирэй изобразил самое каменное выражение лица, на какое был способен. Маб легла мордой на стол, став похожей на грустного хомяка, и пробурчала:       — А как же тайна личной жизни и всё такое? Это же не ваше дело, верно?       — Мне решать, что моё дело, а что нет, — Кирэй скрестил руки на груди. — Я жду объяснений.       — А если я не стану объяснять?       — Не говори ерунды.       Маб карикатурно наморщила бровки. И со вздохом начала:       — Дело в том, что у меня раздвоение личности—       — Ложь, — немедленно перебил Кирэй.       — Откуда вам знать, вы не врач!       — Я врачеватель душ человеческих.       — Мне уже жалко ваших пациентов.       Кирэй задумался. Что-то в этом было. Он ещё не понял, что именно, но во всей ситуации определённо что-то было.       — Итак, вторая попытка, — объявил он, игнорируя жалобное поскуливание Маб.       — Я никогда не была на исповеди. Мне было интересно хоть раз попробовать.       Это было похоже на правду. Совсем не на всю правду, но определённо на её часть.       — Зачем надо было изображать сумасшедшую?       — Я изображала не сумасшедшую, а истово верующую!       — Это одно и то же.       Маб посмотрела на Кирэя. Кирэй посмотрел на Маб. Спустя секунд тридцать игры в гляделки он понял, что только что сказал.       — Аяяй, Котоминэ-сан, вам должно быть стыдно, — Маб покачала головой.       — Зачем ты вообще снова перешла на вежливое обращение? — с досадой спросил Кирэй. — Ты меня уже дважды назвала меня «Котоминэ-чан».       — Дважды? — Маб задумалась. — А, первый раз тогда, в колле…       Игра в гляделки возобновилась. Наконец, Маб не выдержала и нервно улыбнулась:       — Котоминэ-чан, умоляю, не смотри на меня так.       — А как я должен на тебя смотреть? Кто ты вообще такая?       — Турист!       — Не верю.       — Станиславский хренов.       Творился какой-то абсурд. Кирэй предполагал, что Маб связана с Кастером, но теперь получалось, что она и есть Кастер. Но Ассасин уверенно сказал, что она не Слуга. Тогда в чём дело? Прежде всего, как ей вообще удалось так сменить облик, что никто не заподозрил подмены? И где тогда настоящий Кастер? И кто такая эта девчонка? Волшебник невероятно высокого уровня? Маг? Кто-то из двадцати семи Предков Мёртвых Апостолов? Только такого добра сейчас в Фуюки не хватало.       Но сначала нужно разработать способ добычи информации из Маб.       — Я буду задавать тебе простые вопросы, требующие простых ответов, а ты мне будешь на них отвечать.       — А если мы разойдёмся в оценке сложности вопроса?       — Примем, что я прав.       — Почему это?!       — Потому что. Где настоящий Кастер?       Маб нахмурилась и пробурчала:       — Это секрет.       К столику подошёл хозяин и поставил перед Кирэем огромную тарелку мапо тофу. Субстанция в тарелке казалась раскалённой магмой, от неё исходил жар, подобный жару, испускаемому земным ядром. Перед таким кушаньем невозможно было устоять. Решив разобраться с Маб после еды, Кирэй взял ложку, зачерпнул ею магмы и сунул в рот. Обманувшись пассивностью собеседницы, он не учёл лишь одного обстоятельства.       Маб не стала ждать, пока он доест.       Действиями этой девчонки следовало восхититься. Мгновение назад она сидела за столом, буквально лёжа на столешнице, растёкшаяся и расслабленная, словно амёба. Но стоило ложке обжигающего мапо тофу оказаться у Кирэя во рту, как Маб резко свалилась со стола в проход, перекатилась на живот, мгновенно оказавшись на ногах, и дала дёру с такой скоростью, какой и африканские спринтеры позавидуют.       Во рту разгорался пожар, лавовое озеро в глубокой тарелке обещало райское наслаждение, а единственный источник информации драпал прочь со всех ног. Решать, что делать, следовало немедленно.       Но не мог же Кирэй оставить целую тарелку мапо тофу?       Когда они уже бежали по торговому кварталу, Маб обернулась через плечо и в изумлении воскликнула:       — Котоминэ-чан, ты не подавишься?!       — Нет.       Бежать с тарелкой мапо тофу в руках, лавируя между прохожих, да ещё и наворачивая на ходу так, что за ушами трещало, было очень нетривиальной задачей, но Котоминэ Кирэй справлялся с ней с истинным мастерством первоклассного экзекутора. Хотя увидь его сейчас кто из начальников, уволил бы незамедлительно. К счастью, Кирэй уже официально перестал быть экзекутором, так что увольнение ему не грозило.       Стоп. Не о том речь.       Кирэй почувствовал, что у него плавятся мозги. Чем он вообще занимается?! Какого дьявола он носится по Мияме с тарелкой мапо тофу в руках?! Как такой профессионал, как он, мог совершить столь абсурдный поступок?! Доев последнюю ложку, он размахнулся и прицельно швырнул тарелку Маб в затылок.       — Ой!!! — Маб схватилась руками за голову и плюхнулась мордой в асфальт.       Справедливость восторжествовала.       Удивлённый переполнявшей его гордостью, Кирэй остановился отдышаться.       — Это было больно!!! — Маб уселась на асфальте и с обиженным видом повернулась к Кирэю.       Кирэй ничего не ответил. Он был поглощён размышлениями. Он был удивлён. Он недоумевал.       Зачем он совершил такой странный поступок? Почему он вообще ведёт себя, как клинический идиот? Почему ему…       — Весело, да? — Маб вдруг широко улыбнулась. — Ещё кружочек?       — Что за ересь ты несёшь?       Весело? Да ему никогда в жизни не было весело! Он никогда в жизни не чувствовал удовлетворения! Все его свершения трогали кого угодно, но только не его!       — Почему сразу ересь? Это всегда весело – подурачиться с друзьями.       Что за чушь она несёт?       На Кирэя вдруг нахлынуло непреодолимое желание сцепить руки на её шее и медленно свернуть эту шею, смотреть, как девчонка задыхается, видеть на её лице отчаяние, чувствовать, как она извивается, пытаясь вырваться, по капле выдавливать из неё жизнь, а в конце услышать приятный хруст позвонков.       Такие мысли тоже недостойны священника.       — Между прочим, в свете нашего прошлого разговора я кое-что подготовила, — Маб залезла в задний карман джинсов, достала оттуда бумажку и с выражением принялась читать написанное на ней. — «Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты». Великий Гугл приписывает это Конфуцию, но гарантировать это я не могу. Мне ещё понравилось вот что: «Счастье подобно кошке. Если вы будете пытаться уговорить или позвать его, оно будет избегать вас. Оно никогда не придёт. Но если вы перестанете обращать на него внимание и будете заниматься своими делами, оно начнёт тереться о ваши ноги и запрыгнет на ваши колени». Это сказал какой-то Уильям Беннет, наверно, но я так и не поняла, кем он был, — Маб скомкала бумажку и убрала назад в карман. — Воть.       — Ты просто выбрала то, что тебе понравилось, — зло возразил Кирэй. — А высказывания неизвестно кого, опровергающие твою точку зрения, ты просто проигнорировала.       — Может быть. Но вопрос не в том, кто это сказал и кто и как этому возразил. Вопрос в мысли, которая в этом заложена.       Значит, теперь она хочет поговорить о счастье? Думает, за её наивной демагогией Кирэй забудет о деле? Что ж, пусть думает.       Пока.       — Получается, по-твоему, счастье – это любовь?       — Это не одно и то же, но счастье без любви я себе слабо представляю.       — Твои проблемы.       В своей жизни Кирэй никогда никого не любил, потому что не мог, сколько ни старался. В своей жизни Кирэй никогда не получал удовольствия, потому что всё, что могло его доставить, было под запретом. Теория Маб, теория Гильгамеша – обе они были лишены всякого смысла. Для Кирэя, по крайней мере. Единственное, что может дать ему ответ – Святой Грааль. Это то, что подсказал Гильгамеш, и то, что было разумно, с какой стороны на это ни взгляни. Лишь преклонив колени, лишь упав ниц перед Машиной Сотворения Чудес, Кирэй сможет найти свой ответ.       — Знаешь, — спокойно сказала Маб. — У упавшего ниц человека смешно торчит зад. А «поклоняться можно и рыбьей голове».       — Тебя не спрашивали…       — Ты не найдёшь ответа в мире вокруг, пока не найдёшь его в самом себе. Потому что ответ рождается в тебе и через тебя является в мир. Ты можешь задать свой вопрос кому-то другому, но его ответ будет бессмысленнен отдельно от него самого или слишком общ для применения. Я тебе скажу только вот что: в основе мира лежит жажда. Жажда жизни и жажда смерти. Жажда любви и жажда ненависти. Жажда счастья и жажда отчаяния. До тех пор, пока ты будешь жаждать отчаяния, ты не сможешь обрести ничего другого, — Маб щёлкнула пальцами. — Ещё один закон мироздания: ничто не меняется по щелчку пальцев. Всему нужно время. Ты не можешь просто взять и в одно мгновение стать счастливым.       — Мне не интересны твои бредни.       — Я особенно и не рассчитывала, — Маб сцепила руки за головой. — Я просто помочь тебе пытаюсь. Знал бы ты, что тебе грозит…       — Ты у нас теперь ещё и провидица?       — Хм… со стороны это, наверно, так и выглядит. Просто позволь кое-что прояснить. У тебя есть некий изъян, который мешает тебе стать человеком и наслаждаться жизнью. Ты можешь попытаться что-то с ним сделать, а можешь плюнуть на всё и дать ему полностью себя поглотить. Правильного выбора нет.       — Говоришь так, словно я не человек.       — Нет. Ты не человек, — спокойствие Маб было сравнимо со спокойствием буддийских статуй. — Но ты и не чудовище. И шансов стать человеком у тебя больше, чем стать чудовищем, поэтому с наибольшей вероятностью ты так и останешься никем. Не знаю, впрочем, расстроит это тебя или обрадует, — Маб встала и деловито отряхнула попу. — Всерьёз подумай над тем, что тебе предлагает Гил-чан. Я это говорю не потому, что с ним согласна, а потому что мне не хочется выигрывать в сухую. Я не к тому, что выиграть будет просто, а к тому, что соревновательный элемент ещё никогда никому не мешал.       Соревновательный элемент? Выигрывать в сухую? Кем считает себя эта девчонка? Вопрос даже не в том, кем она является на самом деле, а кем она себя полагает. Что бы она ни замышляла, что бы и как бы она ни совершила и ни совершит, всё происходящее воспринималось ею как игра. Как развлечение. Развлечение, приносящее удовольствие. При всём том высокопарном бреде, источник которого она даже не удосужилась выяснить, на деле Маб ничем не отличалась от Гильгамеша. Она всего лишь хотела развлечься за счёт Кирэя и всех тех, кому ещё предстоит иметь с ней дело.       Секундочку.       Гил-чан?       — Кто такой «Гил-чан»? — спросил Кирэй, хотя уже знал ответ.       — Гил-чан – это Гил-чан. Его ещё Гильгамешем зовут.       — Его не ещё так зовут! Это его имя!       — Не будь занудой и не придирайся к мелочам.       — Ты встречалась с Гильгамешем?       Паззл начинал складываться. И отчего-то Кирэю совсем не нравилось, как именно.       — Э, ну да.       — Вчера? Вечером?       — Скорее ночью.       — И дождь, о котором шла речь…?       Маб виновато улыбнулась и отвела взгляд:       — Ну… ты понял.       Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдёт сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе*.       Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой. Во всех путях твоих познавай Его, и Он направит стези твои**.       — Котоминэ-чан, что ты там бубнишь? У меня мурашки по коже от одного твоего вида.       А у Кирэя мурашки по коже шли от одного вида существа, которое довело Гильгамеша до точки кипения, попало под обстрел из Врат Вавилона и после всего этого даже не чихает.       — Кто ты такая?       — Турист.       — Мы это уже проходили.       — Туризм разный бывает! Тур в прошлое, в будущее, по чужим снам, по несбывшимся мечтам! Тур знакомств с интересными людьми!       Она опять несла чушь.       — Хорошо, госпожа турист, — мрачно усмехнулся Кирэй. — Где Кастер? Где его Мастер? И почему ты изображала Кастера? Зачем ты напала на замок Айнцберн?       — Тебе не кажется, что ты задаёшь слишком много вопросов?       — Нет.       Маб с виноватым видом поскребла затылок:       — Знаешь, я бы, может, многое тебе рассказала и объяснила, но существуют два обстоятельства, по которым я этого сейчас сделать не могу, — она посмотрела на Кирэя и добавила. — Большое и маленькое.       — Ты не можешь сделать этого сейчас – это значит, однажды ты сможешь объяснить?       — Тебе не кажется, что у слова «однажды» есть неприятный оттенок безнадёжности? Типа, мы мечтаем, что когда-нибудь произойдёт что-то хорошее, но, поскольку мы все люди взрослые, мы прекрасно понимаем, что оно не произойдёт никогда.       — О? Ты хочешь сказать, что и в самом деле собираешься мне всё объяснить?       — Не то, что бы я собиралась это сделать, — Маб почесала кончик носа. — Но раз ты так настаиваешь…       Внезапно Кирэй понял, что Маб просто хочет порисоваться. Как и тогда в коллекторе, когда она специально обратилась к нему через Ассасина. По всей видимости, она была очень эгоистичным существом, склонным к самолюбованию. Напустив на себя флёр загадочности, она возвышается в собственных глазах и пытается убедить окружающих в своей исключительности.       Кем бы эта Маб ни была, она являла собой очень жалкое существо.       — Что это за снисходительная физиономия? — Маб насупилась.       — Я всего лишь понял твою сущность.       — Неужели? — улыбка Маб вдруг стала зловещей и карикатурной одновременно. — Хе-хе-хе-хе…       Кирэй не стал ждать, чтобы узнать, какую высосанную из пальца чушь Маб собиралась родить на сей раз. Во время разговора незаметно, мало-помалу, он приближался к ней. Если Маб и правда смогла пережить встречу с Вратами Вавилона (при условии, что она не врала, дабы похвастаться, приписывая себе свершения кого-то ещё), то лишь благодаря скорости реакции – ни одно существо в мире не способно без всякого ущерба перенести удары такой мощи. Но разница между Кирэем и Вратами Вавилона состояла не только в силе удара.       Торчащие из золотого сияния прямо в воздухе топоры и пики сложно не заметить.       Кирэй не собирался убивать Маб. Ему было нужно о многом её спросить в более располагающей обстановке. Поэтому целью удара было основание шеи – всего лишь лишить девчонку сознания.       Маб не успела отреагировать. Молниеносный удар пришёлся точно в цель, девчонка обмякла и непременно свалилась бы на землю, если бы Кирэй её не подхватил. Теперь оставалось лишь донести её до церкви.       Внезапно руку Кирэя, которой он держал Маб, сжали. Девчонка крутанулась на ней, как на перекладине и, использовав как опору, оттолкнулась и отлетела метров на двадцать.       — Адью, — подмигнула Маб.       И исчезла.       Кирэй остался стоять посреди переулка, как дурак.       — Дядя, дядя, а покажите этот приём ещё раз! — попросил какой-то малолетка с выбитым зубом, дёргая Кирэя за полу сутаны.       — А он не умеет, — авторитетно заявил его друг. — У него ж не получилось.       — А она как это сделала?       Почему Котоминэ Кирэй не стал воспитывать свою дочь сам, а отдал её под опеку родственников её матери и благополучно о ней забыл?       Потому что он не любил детей.