Старые друзья

Кто я? Над этим вопросом задумываются чуть ли не все люди планеты. Я знал кто я с самого детства, я – избранный. С десяти лет я твёрдо уверен, что я рождён перейти горы, переплыть океаны и победить драконов. В свои пятнадцать я мечтал стать круче Толкина и Роулинг, я обещал себе не издаваться в тонких переплётах и не печататься на коричневой бумаге. В двадцать пять я хотел, что бы у меня на побегушках была молоденькая девочка, она наливала бы мне вискарь и убиралась бы в моей квартире. Хотя, в свои 35 я всё еще не знаю кем и для чего я избран. Теперь я – жалкий писака, сейчас и тонкий переплёт, и коричневая бумага для меня – удача. Я курю дешевые сигареты и пью дешевый портвейн, который мне время от времени приносит мой старый друг. В тот вечер снова раздался стук в дверь. Я надеялся, что это из издательства, но на пороге явился мой старый друг - Наполеон. Я был рад не меньше, в руках он держал бутылку рома. Детские мечты, пираты, схватки, океаны, мы всегда вспоминали об этом, когда пили ром. Хоть это было и не часто, но ему удавалось накопить денег за пару месяцев на хорошую бутылочку. - Что-то не слышал я, чтоб по твоим книгам снимали новый фильм.- с привычной ему ухмылкой начал мужчина. Я спокойно глядел на него. Патлы, убранные в хвост, синяя рубашка, не выглаженные брюки, а за спиной несменная подруга - шестиструнка. Как я привык к этому образу. Образу несостоявшегося музыканта. - Что-то я тоже не слышал о новом треке, вошедшем в топ 10 мировых хитов.- не менее безразлично ответил я. - Эх, ты, писака. Доставай стаканы.- он поставил бутылку на мой письменный стол. Так начинались все наши пьянки. Мы познакомились, когда мне было 15, тогда я назвал его другом, и много боли и трудностей мы пережили вместе. Пуд соли, можно сказать, съели. Начиная от войны и заканчивая бабами, мы всегда были вместе. После первого стакана он весело рассказывал о том, что происходило на очередном концерте. После второго я начал пересказывать суть очередного романа. После третьего мы выпили четвёртый... вскоре бутылка почти опустела, и он начал наигрывать песни нашего детства на гитаре. Мне казалось, он мог бесподобно играть в любом состоянии. Вскоре он вылил остатки из бутылки и завёл светскую беседу: - Мне предлагают ехать в Европу. С группой. - Это отлично, езжай, ведь ты не даром столько мечтал. - Слишком много смысла ты вкладываешь в мои мечты. С кем же я буду протирать струны души там? - Только не говори, что не найдёшь собутыльников. Твоя группа - мечта вытрезвителя.- я засмеялся, кладя руку ему на плечо. - А ты? Кто будет тебе приносить портвейн? Кто будет мечтать с тобой? Кто... - Хватит. - я перебил его, - Ты достоин не вшивого писаки, не этой бульварщины,- я ткнул пальцем в стопку книг,- стремись, живи. Вернись ко мне потом, с бутылкой рома в сотню раз дороже, чем этот. Женись, в конце концов!- я сказал последнее с долей упрёка, хотя лишь на пару лет младше. - Слышишь, вшивый писака, после того, что мы пережили, ты хочешь, что б я бросил тебя наедине с миром?.. - Этот мир и есть я! - Нет, я - твой мир. - заявил Наполеон, никогда он не отличался церемонностью и неуверенностью. Он сделал последний глоток из своего стакана и толкнул меня на кровать, нависая сверху. Тогда я уже знал, что этот гром гремит неспроста. Он впился в мои губы поцелуем, привкус алкоголя вперемешку с его устами пьянил меня еще больше. Тогда я не считал это аморальным или извращенным. Я закинул руки ему за шею, отвечая на поцелуй. Уже тогда я понимал, что в тот вечер я выпил больше него и был согласен буквально на всё. Он прижал меня к себе крепче и поспешил снять растянутый свитер. Я расстегнул его рубашку и немного покопошился с ремнём на брюках. Он стянул с меня джинсы. Мы оба были возбуждены, пыл разгорячённых тел не давал времени думать. Он вогнал один палец мне в анал, я чуть заметно дёрнулся, когда второй палец последовал за ним. Кажется, тогда я протрезвел, но было уже поздно. Он снова поцеловал меня, и я почувствовал вместо пальцев его возбуждённый член. Вспоминая былое, могу заметить, что ему было чем похвастаться, но только тогда я смог по-настоящему понять это. Я не сдержал стона, когда он начал входить. Он начинал двигаться, входя глубже и быстрее. Это было больно и приятно, омерзительно и прекрасно. Будто я никогда и не признавал своей гомосексуальности, но и не отказывался от этого. Но тогда я понял, что моя ориентация не во влечении к полу, а в нём самом, в моём Наполеоне. То ли стоны, то ли крики слышали мои соседи. Я закидывал ноги ему на плечи и впивался длинными, тонкими пальцами в его хаер. Он обхватил рукой мой член, и всего пару рывков хватило, чтобы я кончил, хотя, в следующий момент, я снова был возбуждён. Ни одна девчонка не стонала под ним так слащаво, как я в тот вечер. - На... Наполеон.- протянул я, закатывая глаза. Сколько же времени он хотел этого, раз сейчас так страстно прижимает меня к кровати. Я хватался руками за смятые простыни и царапал ему спину. А он тяжело дышал, глядя на то, как я подымаюсь на лопатках с каждым его толчком. Сквозь почти закрытые глаза я замечал его улыбку. Он начал ускоряться. - Т...только не в меня.- из последних сил прошептал я, открывая глаза. - А в кого же?- ухмыльнулся рокер и в следующий момент я почувствовал, как что-то тёплое разлилось внутри. Мы оба, обессиленные, но довольные опустились на кровать. Я был повержен и счастлив одновременно. А он снова вышел победителем. - Всё в порядке?- тихо прошептал тот, вглядываясь в мои глаза. Я кивнул, глубоко вдыхая. Через пару минут алкоголь снова вдарил ему в голову, и его буквально вырубило. Я улыбнулся закуривая сигарету. Когда Наполеон проснулся, я сидел на кровати, подтянув к себе стол, и строчил очередные строки, докуривая пачку сигарет. Он накинул мне на плечи одеяло, укутывая.- Печатная машинка? - Электричества нет, ноут разряженный.- безразлично отмахнулся,- спи, только четыре часа. Взяв верхний отпечатанный лист, он долго пялился на буквы.- В нашей стране этого ни за что не пустят в тираж.- безразлично заметил тот. - Да, в нашей стране не пустят, но в Европе...- я обернулся к нему и растянулся в улыбке.