Куда глаза глядят

      - Мне совсем не нравится то, что мы делаем сейчас, - Тимо взял из рук Йоханны небольшую спортивную сумку, в которой лежали смятые мужские футболки, и кинул ее на кровать рядом с собой. - Когда я обещал помочь тебе, я не имел в виду ничего подобного.       - Извини, но от разговоров толку мало, - Йоханна пожала плечами нарочито непринужденно, но по ее глазам было видно, что в эту минуту она испытывает крайнюю степень омерзения и презрения к самой себе. - Мне самой не нравится эта ситуация, но...       - Но ты все равно не собираешься останавливаться? - Тимо принял из ее рук еще одну сумку, которая тут же отправилась к внушительной горе вещей на кровати. - Объясни, зачем тебе я? Чтобы таскать сумки из одного угла комнаты в другой?       - Нет, - Йоханна достала из шкафа последнюю стопку вещей и, устало вздохнув, уселась прямо на грязный пол и совершенно неожиданно расплакалась.       - Йоханна? - Тимо с горечью взглянул на то, как дрожат ее плечи, а сквозь тонкие пальцы, закрывающие лицо, тянутся влажные струйки. - Прошу тебя, не надо плакать, для слез нет никаких причин.       Девушка на полу попыталась улыбнуться, Тимо видел, как уголки ее губ приподнялись, однако вышло скорее еще более несчастное выражение лица, чем до этого. Ну, почему вокруг него всегда столько несчастных женщин, притягивает он их, что ли?       - Ну, что тебя мучает, скажи мне? - Тимо протянул Йоханне руку и помог ей подняться с пола. - Мы же уже говорили на эту тему много раз.       Йоханна села рядом с ним и, стараясь унять слезы, принялась разбирать смятые вещи и раскладывать их по сумкам заново. Тимо терпеливо ждал, пока она возьмет себя в руки и сможет нормально разговаривать — меньше всего ему хотелось смущать и без того довольно робкую и нерешительную Йоханну, которая при более близком общении оказалась вовсе не такой глупой и раздражающей. По крайней мере, думал Тимо, от нее всегда знаешь, чего ожидать, да и характер у нее очень мягкий, покладистый и по-настоящему добродушный, а в мире осталось так мало добрых и искренних людей, а уж в этом лагере, Йоханна и вовсе была единственной. Наверное, поэтому он вот уже неделю приходил к ней в вагончик после тяжелого дня, проведенного с сестрой, и отдыхал душой, несмотря на бесконечные жалобы хозяйки на своего мужа. Из двух зол всегда лучше выбирать меньшее.       - Так в чем дело? - снова спросил он, когда увидел, что Йоханна больше не плачет. - Туомас снова что-то выкинул?       - Нет, он ведет себя, как обычно, я бы даже сказала, что даже лучше, чем обычно. Вчера мы ездили в ресторан, погуляли у моря, вообще, провели приятный вечер вдвоем.       - И в чем тогда проблема? - не понимал Тимо. - Разве ты не этого хотела? Зачем ты продолжаешь рыться в его вещах, если он не дает тебе никаких поводов сомневаться?       - В этом-то и дело! Он... он всегда давал мне поводы сомневаться, он молчал, ничего не говорил, убегал куда-то, скрывался, но это было так на него похоже, это был он, такой, каким я его узнала, и я была уверена, что он не скрывает ничего... ничего такого.       - Он был самим собой, понимаешь?       - А сейчас?       - А сейчас он стал другим.       - Каким?       - Я не знаю, как объяснить... просто, другим. Он такой спокойный, все реже хочет остаться в одиночестве, больше не гуляет по ночам, он даже забросил ноты, - она кивнула в сторону внушительной стопки листов, исписанных рукой Туомаса, - он перестал сочинять, хотя всегда делал это в свободное время, сколько я его помню, он всегда что-нибудь писал. А тут... я не знаю, он, кажется, даже не думает про следующий альбом.       - Ну, очевидно, что человек просто счастлив в настоящий момент и не хочет думать о будущем, - предположил Тимо, хотя сама мысль о том, что Холопайнен счастлив, и неважно, по каким причинам, была ему неприятна, - почему бы тебе просто не перестать волноваться и радоваться вместе с ним?       - Ты все правильно говоришь, - вздохнула Йоханна, - но я чувствую, что что-то произошло или происходит. Я просто чувствую.       Она отбросила футболки в сторону и уставилась на Тимо уставшим взглядом.       - Он врет мне, Тимо, я знаю. Не знаю, о чем, но точно знаю, что врет. Раньше не врал, а сейчас врет.       - Все врут, - хмыкнул Тимо, - надо лишь найти того, кто врет меньше всех.       Йоханна улыбнулась и хитро посмотрела на него:       - И ты врешь?       - Ой, да я вообще самый большой врун на свете, - Тимо поднялся с кровати и направился к двери, - раз уж ты в хорошем настроении, я, пожалуй, пойду, надо еще застать Тарью.       - А она часто отсутствует? - мигом напряглась Йоханна, и Тимо мысленно выругал себя за то, что упомянул сестру.       - Марсело приехал на пару недель в Финляндию с дочерью, Тарья ездит к ним, когда есть свободное время на съемках.       - А... ясно, - Йоханна покраснела и опустила глаза, стыдясь своей подозрительности, - удачи, увидимся за ужином.       - Увидимся, - Тимо улыбнулся на прощанье и вышел из ее вагончика. ***       - Тимо! Подожди! - Тимо резко затормозил и остановился на месте, пытаясь понять, кто его зовет.       - Привет, еле догнала! - раскрасневшаяся после бега Флор схватила Тимо за плечо. - Тебя не найти, где ты вечно бродишь всю последнюю неделю?       - Где обычно, - пожал плечами Тимо, - вы все сейчас заняты на съемках, мне делать особенно нечего, и я часто езжу в город, наверное, ты пытаешься меня найти именно в это время.       - Наверное, - легко согласилась Флор и жестом предложила Тимо пройтись вдоль оврага, - хотя, может, дело в том, что ты меня избегаешь?       Она сказала это легко, в шутку, продолжая улыбаться и посмеиваться над собственным акцентом, но Тимо отчего-то почувствовал себя несколько неуютно — подобные разговоры и претензии ему никогда не нравились, а слышать их от лучшей подруги Тарьи было еще более странным. Тимо мысленно взмолился, чтобы Флор не стала, подобно Йоханне, выпытывать у него, куда Тарья стала так часто пропадать, почему она это делает, и вообще, не замечал ли он чего-нибудь странного в последнюю неделю. Тимо так часто слышал эти вопросы, что уже просто ненавидел их. Впрочем, Флор, вроде бы, отличалась прямолинейностью и, похоже, на этот раз не задумывала ничего такого.       - Может и избегаю, - добавил он на всякий случай веселым голосом, - тяжело бывает порой скрывать ото всех любовные похождения своей сестрицы.       Тимо надеялся, что Флор посмеется вместе с ним (они довольно часто смеялись над Тарьей и шутили на тему Туомаса), но на этот раз выпал черед Флор остановиться, как вкопанной.       - В каком смысле, похождения? - она перешла на английский, что делала каждый раз, когда разговор заходил в серьезное русло. -       - Она что-то от меня скрывает?       - О, Боги! - Тимо закатил глаза и театрально возвел руки к небу. - Только не ты, Флор, как же вы все достали меня этими вопросами!       - Какими вопросами?       - Про Тарью, я не ее менеджер или пресс-секретарь, я уже устал повторять всем и каждому, что Тарья ездит в город к Марсело, чтобы повидаться с Наоми, иногда она ездит в больницу к врачу. Ну, ты же в курсе ее проблем со здоровьем, зачем спрашиваешь?       - А кто это у тебя все время выпытывает про Тарью, кроме меня? Я начинаю ревновать! - Флор снова перешла на финский, и Тимо вздохнул с облегчением. - Приставать к тебе с подобными расспросами — исключительно моя прерогатива.       - Да есть тут одна рыжая девушка, которой тоже интересно, где моя сестра пропадает, - нехотя ответил Тимо.       - Йоханна?       - Ну да, она беспокоится за Туомаса.       - Но ведь Туомас вечно в лагере торчит, разве нет? - Флор, регулярно бывавшая на съемках и видевшая Туомаса почти каждый день, была крайне удивлена.       - Ну да, я ей так и говорю, но она все равно переживает. Впрочем, это нормально, будь я женой Холопайнена, я бы вообще с антидепрессантов не слезал...       - Будь ты женой Холопайнена, с антидепрессантов не слезал бы сам Холопайнен, - расхохоталась Флор, и Тимо тоже не смог удержаться от улыбки.       - К моему счастью, - прибавил он, - Холопайнен уже занят.       - Ну, возможно, его жену интересует кто-то другой, - пробормотала Флор не очень внятно.       - Что? - переспросил Тимо. - Я не расслышал, что ты сказала?       Флор опустила глаза и вмиг стала крайне серьезной.       - Флор?       - Я спросила, ты уверен, что Тарья тебе не врет? - произнесла она, наконец.       - Все врут, Флор, все врут, - Тимо дружественно улыбнулся и предложил Флор пойти в столовую и выпить кофе.

***

      Пыльный подвал полуразвалившейся хижины в лесу даже днем был погружен в густую тьму, в которой было невозможно различить даже силуэты. Тарья последний раз оглянулась, чтобы убедиться, что за ней никто не следит, и, тихонько скрипнув дверью, ступила в тяжелое черное марево, которое мгновенно поглотило ее и спрятало в своих объятиях. Пожалуй, здравомыслящий человек взял бы с собой фонарик, но вот уже почти неделя, как Тарья забыла, что такое быть здравомыслящей, взрослой, рассудительной, и помнила только одно - как быть любимой и желанной. Ради этого стоило послать к черту целый мир.        - Туомас? - она скинула туфли и протянула вперед две руки, не видя перед собой ничего, но надеясь, что глубоко в темноте найдется то, что она ищет. - Ты здесь?        - Здесь, - горячее дыхание обожгло ее ухо, а холодные руки обвились вокруг талии, заставляя тело дрожать от предвкушения; одна мысль о том, что эти руки всего спустя мгновение окажутся у нее под одеждой, заставляла Тарью забыть о том, как нужно дышать.       Возьми меня. Здесь. Сейчас. Мне всегда так мало, так мало тебя... я хочу дышать тобой, хочу быть с тобой, хочу умирать вместе с тобой снова и снова, пока этот чертов мир не перестанет существовать, пока не погаснут все звезды и небо не упадет на землю. Я хочу быть с тобой.       - Я уже заждался, думал, не придешь...       Туомас сильнее обхватил Тарью за талию, прижимая ее к себе так близко, будто хотел, чтобы их тела растворились друг в друге, словно две капли воды в одном стакане, хотел, чтобы она стала частью его существа, словно солнце, что каждую ночь падает в объятия земли и умирает там, словно звук, что вылетает из-под клавиш и растворяется во вселенной без остатка, без следа, сливаясь с небом и звездами.       Ты - моя вселенная, моя луна, ты - весь мой мир, мой смысл. Я дышу ради тебя, я живу ради тебя, и я умру, ради тебя, только попроси. Скажи слово, и я низвергну небо на землю, погашу звезды, чтобы они спрятали нас от посторонних глаз. Я так хочу тебя. Здесь. Сейчас. Я хочу быть с тобой.       - Я всегда прихожу, ты еще не привык к этому? - Тарья схватила его руку, поднесла к губам и коснулась поцелуем его огрубевших от игры пальцев.       - Пожалуй, еще пару недель наших встреч, и я смогу поверить в то, что не сплю.       - Если это сон, то пусть он будет летаргическим, потому что я не хочу просыпаться, я лучше умру, чем проснусь, - Тарья резко развернулась и принялась нетерпеливо целовать Туомаса, совершенно не разбирая, какая часть его тела ей попадается - это не имело никакого значения, ей просто хотелось снова и снова касаться губами его шершавой, местами даже грубой, кожи.       Все эти годы без тебя, все эти ночи без тебя, не с тобой, все они были лишь уроком, который я должна была выучить, чтобы сейчас научить тебя быть счастливым. Я подарю тебе настоящее счастье. Я подарю тебе смысл. Я подарю тебе себя. Ты - мой.       Туомас подхватил Тарью на руки и, двигаясь наугад, потащил вглубь подвала, хотя это было так непросто, ведь от ее жадных поцелуев он мгновенно терял все силы, таял, словно свеча, растворялся в темноте и больше не чувствовал своего тела. Когда она целовала его, он переставал быть самим собой, он становился воздухом, становился этой непроглядной тьмой, разлетался миллионами пылинок по подвалу и горел ярче полуденного солнца, что пылало за стенами старой хижины.       Пожалуйста, не останавливайся. Научи меня чувствовать, покажи, что такое настоящее счастье, заполни пустоту внутри меня. Подари мне смысл. Сделай меня полноценным. Я твой. Отныне и навсегда, только не останавливайся, умоляю.       Неуклюже передвигаясь, задевая все углы и награждая друг друга новыми ссадинами и синяками, они, наконец, добрались до старого матраса, который Туомас притащил сюда несколько ночей назад, на котором не было даже простыни, из которого по бокам торчали пружины и местами пробивался пожелтевший от времени паралон. Он знал, что это не гигиенично, она знала, что это опасно, но ни одна кровать на свете не была удобнее этого старого матраса. Скрипнули пружины, треснули швы рвущейся одежды, и глухой стон, вырвавшийся из недр Тарьиной глотки, утонул во тьме подвала. А затем последовал еще один стон. И еще. И снова. А потом весь окружающий мир с головой окунулся в эту причудливую первобытную музыку, забыв про все остальные звуки. Жизнь, она не там, за окном, жизнь, она здесь, она зарождается в этой непроглядной тьме, под звуки этой причудливой музыки, главное не останавливаться, не бояться, и продолжать играть. Тарья в темноте нащупала его волосы и вцепилась в них вспотевшими ладонями.       Не останавливайся, играй для меня. Играй на мне, пока не порвутся все струны, пока не выйдут из строя все клавиши, пока не прохрипит последний звук. Играй мною.       Туомас закрыл глаза, и одна тьма сменилась другой. Он чувствовал, как болят порезы на руках, как ноют еще не зажившие до конца синяки, как дрожат его руки, как сводит в спазмах мышцы всего тела, но он не останавливался, несмотря на то, что предел его физических возможностей, кажется, был достигнут. Любовь - это тяжело, любовь, как и игра на музыкальном инструменте, требует хорошей физической подготовки, но, как и в случае с музыкой, усталость не значит ничего, если есть вдохновение. И пусть завтра он не сможет встать с кровати, главное, что сегодня он сделает все, чтобы музыка, льющаяся из Тарьиного чрева, не прекращалась.       Не молчи, пой для меня. Пой во весь голос, пой, пока есть силы, пой мне песню счастья, песню звезд. Пой, а я буду играть для тебя, буду играть - пока дышу. Я буду играть на тебе.       Долгие минуты во тьме лишают их сил, долгая мелодия достигает апогея, а затем постепенно стихает, и, почти неслышно, звучит последний аккорд, заставляя музыку и голос окончательно слиться и стать единым целым. Звенящая тишина вдруг наполняет комнату, и тьма расступается перед светом их горящих глаз. На сегодня хватит.       - Каково это, врать жене? - тихо спрашивает Тарья.       - Все врут, - отвечает Туомас, устало целуя ее в губы.       - И мы врем?       - И мы, но у нас есть преимущество.       - Какое же?       - У нас есть музыка, а музыка никогда не врет.