Documentary: диалог — разговор двоих.

Documentary: диалог — разговор двоих.

Tommy Joe Ratliff. Штатив стоит ровно напротив кресла. Пару ловких движений, закрепить камеру. Томми Джо Ретлифф чуть покашливает, садится в кресло и закидывает ногу на ногу. Наблюдая за последними приготовлениями перед съемкой, он в задумчивости проводит пальцами по подбородку, ощущая легкую щетину. Черно-белая палитра. Крупный план. Не смотря на внешнюю тонкость, даже некую хрупкость, в пальцах со сдертым черным лаком, чувствуется сила. Томми Джо сцепил их в замок и смотрит ровно перед собой, но мимо камеры. - Мы уже начали? Общий план. Гитарист откидывает челку и вопрошающе смотрит куда-то за камеру. Неловкая улыбка, Томми чуть ерзает, устраиваясь поудобнее. Камера ловит его приглушенный вздох. Звук щелчка. Пауза размером в сотую долю секунды. Томми сидит уже более расслаблено, смотрит на свои ноги, вскидывает голову и после короткой заминки, начинает говорить. - Первое впечатление? Ну, это произошло еще за долго до нашего личного знакомства... Я услышал его. В гостиной ненормально орал телевизор, я был раздражен к тому же, поэтому пошел к сестре, попросить сделать тише очередное ток-шоу. Это были выходные, я проводил их в Бербанке... Я зашел в комнату, ведущий перестал что-то там говорить и на сцену вышел этот парень... Ретлифф чуть усмехается и смотрит в сторону, затем снова за камеру, но никогда не в. - Я только хотел ляпнуть, чтобы потише сделали, но он начал петь... Я даже сначала и не понял, чего это вдруг я, как идиот, застыл в дверном проеме. Сестра еще на меня обернулась и засмеялась, наверное, выражение лица было у меня уж очень забавное. «Это Адам. Как тебе? Я за него голосовала». Я тогда ей ничего не ответил, мимо ушей пропустил. Слушал потому что. Дело не в том, что он пел хорошо, вытягивал все... Да и не в уникальном тембре. У всех людей тембр уникален, раз на то пошло... Просто, то, как все сошлось в одном человеке, как он подал это все... Не знаю. Если честно, я не могу подобрать правильных слов, чтобы объяснить. Смена кадра. Кресло пустое, слышатся звуки разговора, чей-то смех. Щелчок. Крупный план. Глаза Томми Джо чуть подведены карандашом, он пару раз моргает, смотря в сторону, затем короткий взгляд в объектив и вниз. Общий план. Пальцы еле заметно сжимают подлокотники кресла, Томми поджимает губы. - Я никогда не воспринимал это всерьез. Не потому, что я такой засранец или что-то вроде. Просто он всегда так делал, ставил ситуацию, что серьезно нельзя было воспринять, иначе ты мог бы крупно влипнуть. Это была такая игра. На ножах. Доходя до грани, но никогда не выходя за рамки. Очень увлекательно, на это плотно подсаживаешься, на самом деле. Дурачишься, дурачишься... А потом - бац, - а ловушка то захлопнулась. И дергаться смысла уже нет. Как-то так. - Какого хр... - Тшш... Руки под рубашкой, он всасывает нижнюю губу, затем кусает. Томми шипит, он хотел бы оттолкнуть, но какого-то черта сам притягивает ближе и открывает губы, позволяя и даже поощряя. Стонами, тяжелым дыханием, пальцами, что зарылись в жесткие, от лака и блесток, черные волосы. Томми Джо молчит долго. Он подпирает голову рукой, одна нога вытянута, другая чуть согнута. Он пару раз моргает, затем меняет положение и облизывает губы. Взгляд перед собой, но мимо объектива. - Это довольно трудно. Особенно когда ты привык быть один. Более того, он тоже привык. Вы оба сжились сами с собой и не впускаете никого глубже. Мало кто спит в твоей постели до самого утра. Это может показаться странным, но он еще более закрыт, чем я, на самом деле. Это и правильно. У него свой собственный способ спрятаться от мира, который довольно часто жесток к людям. А если ты еще и актер, а он изначально именно актер... То все еще сложней. Вот он и использует свою способность играть. На сцене он один, на вечеринках другой. За закрытой дверью дома — третий. На интервью — всего по чуть-чуть, но особенно аккуратно. Лучше провести такую беседу весело, чем позволить влезть, куда не просят. Но, надо понимать, что это вовсе не маски... Это все он и есть. Настоящий в любом амплуа. Просто разный. Так ему легче. И это уж куда лучше, чем те средства, которые обычно используются в такой среде, знаете ли. Томми пожимает плечами, откидываясь на спинку кресла. Снова нога на ногу. Крупный план черных потертых ботинок с острым носком. Выше. Руки, черная рубашка со стойким воротничком на манер пастырей, ироничный штрих в виде серебристой булавки слева, небрежно закатанные рукава, оголяющие часть татуировок. Общий план. Томми чуть улыбается, смущенно отводит взгляд. Тихий смех за кадром. Щелчок, короткий писк начала записи. - Выбирать между хорошим и плохим для человека слишком очевидно, разве нет? Чаще жизнь ставит перед другим выбором. Ты выбираешь из худшего и наихудшего. Хреново быть презренным и заиметь кучу узколобых имбецилов на ранг врага. Но еще хуже всю жизнь бежать от себя и быть врагом самому себе. Я это так вижу. Мне легче, потому что я вообще этим не заморачиваюсь. Нет, конечно, можно подумать, что на самом деле я заморачиваюсь больше других, но это не имеет значения, пока кроется за закрытой дверью. Оставьте мне моих демонов, для общества я предпочитаю быть тем самым ублюдком, которому плевать на чье-то мнение на свой счет. Конечно, если это мнение не хорошее. Позитивное суждение о моей скромной персоне конечно же мне понравится. Как и всем. Думаю. Особенно, если оно искреннее. Томми чуть смеется и качает головой. Закусывает губу и смотрит куда-то вверх. Снова меняет позу, перекидывая уже другую ногу и сцепляет пальцы в замок на колене. Краткий взгляд в объектив исподлобья. Чуть прищуриться, вскинуть бровь. - Любовь? Думаю, все проще... Если ты не понимаешь, любишь или нет... То просто нужно ответить себе честно, кто тот человек, о котором ты постоянно помнишь. Которого просто так из памяти не вычеркнуть. Чтобы с тобой ни случилось, где бы ты ни был, с кем бы ты ни был... Ты просто постоянно о нем помнишь, и все тут. Возвращаешься к нему мысленно, даже если это ерунда какая-то, но ни дня не проходит без этого образа. Главное быть честным с самим собой. Это помогает решить множество проблем... хоть, иногда, прибавляет их еще больше. Но если ты честен до конца, то сможешь с этим совладать. - У тебя что, какой-то уникальный безлимит? Как ты мне из Кореи звонишь так просто? Знаешь про вибер? Скайп в конце концов? - Я без понятия, просто набираю, идут гудки, а потом я слышу такое родное ворчание. Скайп, вибер? Нет, я старомоден, знаешь ли. - Да? Где же тогда мои телеграммы? Где письма? Азбука Морзе? - Я не настолько стар... и вообще, ты старее меня, в курсе вообще? Смех вопреки километрам. - Мне навсегда двадцать четыре, вообще-то, я решил. - Нет, так нельзя. - Почему? - В твои двадцать четыре мы еще не были знакомы. Томми Джо облизывает губы, пальцы снова сжимают кожу подлокотника, когда он чуть привстает, чтобы подогнуть под себя ногу и усесться заново. Крупный план. Губы чуть приоткрыты. Выше. Взгляд вправо, несколько раз моргнуть. Общий план. - Так просто получилось. Из разряда «а почему бы и нет». Звучит неправильно, да? На самом деле, мне кажется, мы просто устали бороться сами с собой. Мне страшно при мысли, что было бы с нами, если бы мы сначала решили так поступить. Не пережили бы все это, не стали бы в первую очередь — близкими друзьями. Страсть слишком быстро проходит и выжигает вас дотла, не оставляя ничего. Но если она вспыхивает на фоне дружбы... Это совсем другое, не находите? Это еще умудриться надо, вспыхнуть... Дверь открывается, Томми стоит в футболке и трусах, с зубной щеткой во рту. Он пару раз моргает, прежде чем окончательно уяснить стоящего перед собой Ламберта. Тот склоняет голову на бок, снимает солнцезащитные очки. - Впустишь, или мне здесь куковать? Я уже слышу шорох в коридоре, папарацци спрятались в почтовом ящике, не иначе... Томми фыркает зубной пастой, капли которой попадают и на футболку, и отходит от двери. Он идет в ванну, а Адам прикрывает за собой дверь. Слышится шум воды, Томми полощет рот и возвращается обратно, к незваному гостю. - Что привело тебя так рано в мое логово? Адам насмешливо хмыкает и проходит к полке, где ютятся книги, спутанные гитарные шнуры, куча медиаторов и много непонятных штуковин. Ламберт закусывает губу и читает корешки некоторых книг. - У тебя тут три разных издания «Дракулы»? Ретлифф пожимает плечами. - Обложки крутые, я ничего не смог с собой поделать... Так что ты тут делаешь? Адам продолжает рассматривать полку, когда мимолетом бросает: - М-м? А, я тебя хочу. Томми кивает, затем, правда, на пару мгновений застывает и поднимает непонимающий взгляд на Адама. - Что? Ламберт вздыхает, словно заранее мирясь с неизбежным. Он поворачивается к Томми, смотрит спокойно и решительно, четко и ясно повторяя. - Я хочу тебя. После слишком долгой паузы, он все же решает объяснить. - Это все бесполезно. У меня ничего не получается строить с другими, потому что хочу, если уж и быть с кем-то, то с тобой. Каждый день происходит одно и тоже, понимаешь? Я работаю, встречаюсь с людьми, репетирую, создаю, пою, готовлюсь к туру... Вечером прихожу домой и набираю тебя. Поговорить, рассказать. Тебя послушать. Посмеяться. Только вот, я не хочу больше звонить тебе. Я хочу к тебе приходить. И не говорить так много, а просто валяться рядом, пока ты своего «Дракулу» перечитываешь, или на гитаре играешь. Хочу тебе кофе без сахара варить, представляешь? Надоело мне. На-до-ело. В конце концов... Вдруг кто-то из нас подавится у себя дома, а помочь некому? Глупо это, не быть вместе, когда над нами нависла такая угроза, не находишь? Смена кадра. Общий план. Томми Джо Ретлифф смотрит в камеру. Он чуть усмехается, как-то даже знающе, прежде чем отвести взгляд за объектив, вопросительно вскинув бровь. А затем улыбается уже искренне и спокойно. Adam Lambert. Штатив настраивается снова. Чуть выше, немного правее. В комнате повис аромат кофе. Камера чуть дрожит из-за движения. Черно-белые кадры рук, пальцы которых унизаны кольцами. Черная кружка с дымящимся напитком подносится к губам. Слышится смех, обрывки разговора. Уже другие руки, со сдертым лаком, и кружка на тон светлее, не совсем ясен ее настоящий цвет — палитра серого. Смена кадра. Адам чуть склоняет голову на бок и внимательно смотрит за камеру. Чуть кивнув, отводит взгляд и кротко улыбается, прежде чем повернуться обратно к объективу. - Я увидел его в первый раз где-то за полчаса до того момента, как он вошел в зал, на прослушивание. Уже и не помню, но, кажется, за него все-таки замолвил кто-то словечко. Не помню, кто именно. Знаю только, что он очень оскорбился, когда ему рассказали. Но я убедил его, что это никакой роли не играло. Он сразил всех наповал самостоятельно. Адам смеется и чуть меняет позу, опираясь на правый подлокотник. В задумчивости прикусывает губу, улыбается открыто, бросает взгляд в объектив. - Я смотрел в окно, наблюдал, как он подходит к зданию. В солнцезащитных очках, за спиной чехол с басом, уверенной походкой. Челку свою смахивал он тогда чаще, еще не привык окончательно, наверное. Он остановился перед входом и вскинул голову. Не знаю, увидел ли он меня в окне в тот момент. Почему-то хочется думать, что увидел. Я очень мило улыбнулся. Адам снова улыбается, затем пожимает плечами. Крупный план. Пальцы проходятся по шее, чуть поглаживая, кольцо с крупным черным камнем резонирует с белизной ворота рубашки. Рука опускается на колено, выше, смена кадра. Общий план. Адам, задумавшись, чуть облизывает губы. - В моей жизни было достаточно связей, чтобы понять истинную ценность отношений. Порой, чтобы наконец-то осознать, на самом деле, настолько простую истину, приходится пройти через многое. Чуть смущенная усмешка, с тенью тонкой, но ощутимой, горечи, что скрылась в уголках губ. - Я не привык о чем-то жалеть, это глупо. Отрицательный результат, это тоже результат, знаете. Все, что происходит с тобой — превращается в опыт. А это очень важно. В то время, я все еще учился не бросаться в чувства, как в омут с головой. Это никогда не приносило ничего хорошего, так нельзя, нужно было расти. Но с ним... Это был даже не омут. Это как бездонный океан, и ты тонешь-тонешь-тонешь... Плавно опускаешь все ниже, тебя манит эта бархатная тьма, она баюкает... И тебе не хочется выныривать. Не то, что ты не можешь или тебе что-то не дает. Ты просто не хочешь. Это хуже. Конечно, потом мне пришлось барахтаться, в каком-то смысле. Но чем больше я пытался избавиться от этого, как-то уйти... Все было только хуже. - Дверь! Открой гребанную дверь! Блядь... Я ее выбью, понял меня? Виски течет мимо рта, Адам с досадой наблюдает, как бутылка все же падает, и остатки пойла выливаются на пол. Дверь трейлера, кажется, сейчас действительно сорвут с петель. Чертово выступление, идиотская головная боль, почему же настолько паршиво... - Адам, пожалуйста... Адам... Ламберт прекрасно знает, кто там. Ему даже кажется, что это он сам вздохнул, а не он, там, за дверью. А может, и правда сам вздохнул. Три неровных шага, три поворота замка вправо, дверь открывается с треском. Челка Томми растрепалась, подведенные черным глаза растерлись, его губы болезненно красные. Адам думает, что это из-за поцелуя на сцене, он слишком увлекся. В этом вообще его проблема, он вечно слишком увлекается, а потом... А потом он сидит один в трейлере и понемногу себя ненавидит. - Что случилось? Почему ты закрылся один и пьешь? Тебя все обыскались... Адам медленно моргает и отходит в сторону, чтобы Томми мог зайти. Ретлифф заходит, отмечая про себя, что Адам так и не смыл макияж, в его волосах все еще блестки, и он даже не думал переодеваться. То есть, как со сцены сошел и растворился черт знает где, так и остался. - Как ты меня нашел? Томми пожимает плечами и поднимает с пола бутылку. Изучив этикетку, он коротко хмыкает, а затем делает хороший глоток. Когда жидкость достигает желудка и разливается там, жарким потоком лавы, Томми морщится и выносит вердикт. - Какая же дрянь... Адам не может не согласиться. Смена кадра. За оконным стеклом потоки машин несутся по дороге, вихри огней мелькают непрерывно, высота позволяет увидеть и частичную панораму мегаполиса. За кадром слышатся приглушенные реплики, чей-то хриплый кашель, затем смех. Смена кадра. Крупный план. Глаза Адама подкрашены совсем чуть-чуть, он смотрит перед собой, пару раз моргает, отводит взгляд влево. Общий план. Адам заинтересованно смотрит за камеру, пару раз кивает, чуть улыбается, затем вздыхает. - Я много раз любил... как бы так сказать. Ради красивого жеста, что ли. Скажем так, я убеждал себя, что это любовь. Человек симпатизировал мне, я увлекался им, до поры, до времени... А потом оказывалось, что любили мы не друг друга, а то, как органично мы смотримся на снимках. Я падок на красивые вещи, знаете ли, а это оказывалось не исключением. Глупо, по-юношески так. Но потом... я как-то осознал, что это такое на самом деле. Для меня, по крайней мере, я не рвусь пытаться описать это явление, есть множество слов о любви, и вся прелесть в том, что каждый находит для себя свои слова. Я вот нашел их не так уж давно... Может, и к лучшему, что не нашел их раньше. Адам ходил вокруг его дома достаточно долго, чтобы привлечь внимание репортеров, которых в Лос-Анджелесе как собак нерезаных. Ламберт знал, что чем дольше он медлит, тем сложнее будет. И в какой-то определенный момент, все же, решился. Правда, в лифте он чуть было не пошел на попятный, но сцепив зубы, все-таки подошел к нужной двери. Томми открывает дверь, будучи в футболке и трусах, с зубной щеткой во рту, и с этим полным недоумения взглядом карих глаз. Адам смотрит на него слишком долго, непозволительно долго, и совершенно не с тем выражением лица, но Томми ничего не замечает, слишком сбитый с толку таким визитом. А потом, когда Адам уже пытается себя одернуть, он неожиданно сам для себя выдает это недвусмысленное предложение жить вместе. Просто гениально и очень в его стиле. - Ты предлагаешь нам съехаться, потому что боишься подавиться и умереть в одиночестве? Томми вскидывает брови и проговаривает все это крайне медленно и вдумчиво. Да Адаму уже плевать, на самом деле, какую причину выдумать, лишь бы этот придурок в своих чертовых трусах, шлялся у него по дому. Такому большому и дурацкому дому с отличным видом на океан, пустым холодильником и огромной кроватью. - По-моему очень даже разумная причина. Томми поджимает губы, кивает пару раз, пальцами заправляет челку за ухо, а затем кидает на Адама раздраженный взгляд. - Мне нужна другая причина. Его босые ноги шествуют на кухню, и Адам слышит, как щелкает кнопка чайника. А еще Адам не может не улыбаться, сам не понимая, какого вообще черта он стоит тут, как идиот, и лыбится. Полный звиздец. Взгляд Адама непривычно серьезен, но это лишь мгновение. Вот он моргает и переводит взгляд на камеру, смотря четко в объектив. Он чуть улыбается, затем смотрит левее, за камеру и характерно вскидывает бровь, надув при этом губы. - Я же вас слышу, эй! Тшш! Адам смеется и качает головой. За кадром слышится какая-то возня, смех, кто-то кидает неразличимую фразу, но Ламберт слышит и показательно фыркает. Затем поджимает губы и смотрит снова прямо перед собой. - М-м... Будущее? Раньше я был приверженцем мысли, что будущего нет. Ты осознаешь и живешь лишь в этом моменте, в настоящем... Но теперь, я почему-то думаю о том, что вижу будущее в другом человеке... Он мое будущее и вместе с тем прошлое... Настоящее... Настоящий, понимаете? А что будет потом... Мне, наверное, в первые в жизни не интересно. Потому что я живу сейчас, а большего мне и не надо. Как-то так. Адам улыбается и смотрит в объектив, переводит взгляд за него и смеется, откидываясь на спинку кресла. За кадром слышится чей-то голос, который говорит о том, что сейчас не выдержит всех этих щемящих нежностей. Адам поднимается с кресла, выходя из кадра. Слышится какая-то возня, кто-то разговаривает, чей-то смех, затем приглушенное и возмущенное бурчание, прокомментированное кем-то со стороны. Щелчок. Черный экран. Конец записи.