Белые камелии

Тот, кто доверяет нам, воспитывает нас. Т. С. Элиот ©.

      Константин взял за правило ходить к Креймеру каждый день несмотря ни на что. Чес был же просто рад, рад слишком по-детски и наивно для своего возраста; Джону оставалось лишь улыбаться на эти слишком искренние чувства парнишки. День ото дня тому становилось лучше, но встать он смог лишь через пять дней после первой встречи с Джоном. Наконец и дружки Креймера активизировались и стали звонить Константину как последнему, кто им мог бы помочь. А тот и знал, что к нему обратятся в последнюю очередь… ибо кто он вообще Чесу? Никто его среди друзей знать не знает, а если и знает, то лишь как постоянного клиента их друга. В принципе, это вообще не трогало Джона — ему часто было плевать на мнение окружающих, — но в чём-то, в свете последних событий, это казалось лишь немного, но всё-таки обидно. Впрочем, это слишком глупые и детские размышления и обиды; он откинул их давно.       Честно же говоря, Джон стал чувствовать между ними особую связь: как будто укреплялось доверие, появлялась вера друг в друга и упало в подготовленную почву какое-то зерно… может, дружба? Вообще, это слишком пафосно и красиво; он лишь ощутил, как расстояние между ними стало резко сокращаться — может, из-за связавшей их беды, а может, и из-за помощи, последовавшей после этой беды. Точно же он не знал. Но был готов к любому итогу этих встреч — так считал. И немного просчитался…       Его мысли прервал ставший привычным голос медсестры: она возвестила о том, что можно войти к больному. Чеса теперь можно было посещать официально, но Джон едва переучил себя не подходить к чёрному входу — воспоминания оказались слишком сильны. Ему тогда безумно нравились запретность, кратковременность и непредсказуемость их встреч; хотя в теперешнем положении можно было с лёгкостью просидеть часа два-три. Креймер уже даже вставал и мог немного гулять, но, естественно, с костылями. Он не раз спрашивал у Джона, останется ли он калекой — уж слишком ему надоело передвигаться со скоростью черепахи и казалось, что такое будет мучить его на протяжении всей жизни. Константин подшучивал над ним, хотя и понимал тяжесть его положения: всё-таки кроме ноги у него была сломана ещё и рука. Он старался ему помогать при хождении — вскоре Креймеру разрешили выходить из набивших оскомину палат на свежий воздух, в парк рядом с больницей. Там было светло, чудесно и довольно красиво.       На такую прогулку рассчитывал сегодня Константин, торопясь к Чесу (правда, гулять больному разрешалось при его травмах недолго — всего полчаса). Наконец зайдя к нему в палату, он как обычно улыбнулся: Креймер уже сидел на кровати и ждал его. Так как никакой одежды у него не было, кроме как порванной и окровавленной с того дня, Джон привёз ему из дома другую, какую нашёл: впрочем, и её было не так много.       — Уже готов?       — Да, — Чес улыбнулся своей фирменной, тихой улыбкой. — Кстати, привет. И ты сегодня рано.       — Да уж, привет, — Джон ухмыльнулся, остановившись в дверях. — А чего время тянуть? Тебе сегодня, кажется, можно погулять и чуть больше… как-никак, выходной.       Заговорщическая улыбка появилась на губах обоих; Креймер начал привставать, Джон ему помог и подал костыль. Тот виновато улыбнулся и понурил голову — он стал так часто делать в последнее время, и Константин не мог знать причины такого поведения. Если ему стыдно, так за что?.. Нет, всё-таки Джон искренне не понимал.       — Как сегодня погода? — поинтересовался Чес, когда они вышли в коридор.       — Облачно, прохладно, но в общем хорошо. Всё-таки осень на дворе — тепла ожидать не стоит, — заметил он, пожав плечами. — Но вроде дождя не обещают. Как знать…       — Обо мне кто-нибудь спрашивает? — резко перебил Креймер, вдруг опустив до ужаса посерьёзневший взгляд; Константин мельком и с удивлением на него посмотрел и ответил:       — Есть такое… впрочем, сейчас расскажу…       — Не надо! — вдруг резко перебил он, вскинув голову и горящим взглядом посмотрев на него. — Не надо… не надо, я потом сам увижу, кто придёт. А ты говори им только лишь то, что мы с тобой обговорили, — Чес заволновался, это было видно — взгляд его опять потух и опять беспокойно стал искать что-то на полу, на щеках появились два нездоровые красные пятна, слишком выделяющиеся на фоне резко побледневшего лица, а губы немного задрожали. Джон был теперь крайне изумлён, но докапываться не стал, лишь кивнул.       — Хорошо, Чес… только что ты хочешь этим добиться, я не понимаю?.. — Между тем они вышли из холла на улицу: было действительно пасмурно, дул пронизывающий ветер, но в основном было ничего так, сносно. Креймер остановился прямо на крылечке и развернулся к нему: глаза его глядели серьёзно как никогда.       — Джон… — веки его полуопустились, — Джон, я же сказал, что в своё время ты обязательно узнаешь. Но не сейчас, не сейчас, пойми…       — Ладно-ладно, чёрт с тобой, Креймер. Мне всё равно, что им говорить, — начал Константин, не спеша спускаясь по ступенькам; Чес пошёл по другому, более пологому пути. Когда они спустились и отправились по тропинке, он продолжил:       — Правда, немного странно это: говорить о твоей смерти, когда ты жив… Знаешь, я и сам забываю, заражаясь этим их неподдельным горем и слезами. А особенно твоих друзей… кажется, ты был немного неправ на их счёт… И мне уже кошмары стали сниться, такие реалистичные… — прерываясь, говорил Джон, покачивая головой и смотря на опавшую коричневую листву под ногами. — Твои камелии теперь вызывают у меня ужас. Тоже снятся: белые такие, полумахровые. И зачем я только запомнил? Это какой-то бред, если уж честно! — закончил Джон, краем глаза глянув на всё это время молчавшего Чеса и стряхнул с гипса на его руке жёлтый сухой листок. Он скорбно молчал, приопустив голову, а взгляд его был даже стеклянным. Константин впервые в жизни видел его таким; понаблюдав за ним некоторое время, он отвернулся, не ожидая уже ответа, как раздался ещё хриплый голос (сказывались проблемы с лёгким):       — Джон… я не буду говорить, что мне жаль тебя — знаю, ты этого не любишь. Лишь скажу, что не стоит тебе так принимать это близко к сердцу. Да ты вроде никогда и не был подвержен такому… почему же сейчас так? — слабо улыбнувшись, спросил Креймер, подняв карие глаза на него. Джон посмотрел в эти карие глаза, потом поднял взгляд кверху, на дымчатое холодное небо, а потом снова заглянул в глубину этих тёплых глаз — разве кто-нибудь мог подумать, что за ними скрываются такие жёсткие, леденящие душу просьбы? Почему так нежно парнишка смотрит именно на него? Из-за благодарности? За что? Уж лучше бы так на хирургов своих смотрел — они и то больше сделали.       — Может быть, потому, что я слишком привык и привязался к тебе за это время, пока ты был слишком слаб и нуждался в моральной поддержке. Ведь это скука несусветная, от которой на стену хочется лезть, когда вокруг весь день пустынная палата и одни и те же лица! Да и ещё когда ты почти что недвижим… ужас. Нет, я слишком сильно привязался к тебе, с этим нужно заканчивать, — тихо и на полном серьёзе добавил Константин, повернув голову вперёд и стараясь что-то рассмотреть в конце парка, хотя ничего интересного там не было. Чес было проследил за его пристальным взглядом, увидал, что это всё напускное, и горько улыбнулся; между тем они зашагали медленнее.       — Я был просто жалок, и тебе захотелось лишь из жалости помочь мне. Я тоже не люблю это чувство. Так что не надо. Это скоро пройдёт… — Джон вдруг весь вспыхнул — не внешне, внутренне, — и резко развернулся к нему, легко взяв его за плечи и притянув к себе; Креймер удивлённо смотрел на его лицо.       — Да пойми ты, дубина, что это была не жалость! — рьяно, но негромко говорил он, слегка потрясая его за плечи. — Ты не был жалок! Ты просто, как и все люди в таком случае, нуждался в помощи. Тебе нужно было помочь… пускай и так, — он отпустил его и поморщился, отвернув голову в сторону. — Я готов даже признать, что привязался к тебе, лишь бы ты не нудил больше так.       — Только не делай мне одолжений, Джон, — дрогнувшим голосом медленно проговорил Чес, неторопливо зашагав вперёд. — Это самое страшное, что может быть в моей жизни. Лучше говори, как есть, лучше говори, что тебе на меня совершенно всё равно, нежели чем такое…       — Ты ведёшь себя, ей-богу, как делающая ненужные жертвы баба! — Константин догнал его. — Перестань.       — Прости, Джон, — неожиданно заявил Креймер, остановившись и робко заглядывая ему в глаза. — Прости, что я такой мудак! Видимо, хорошо мне мозги встряхнуло, что я стал нести какую-то чушь… прости… — он как-то резко опустил голову, прикрыл глаза и опасно накренился телом вперёд, что если бы не Джон, вовремя подхвативший его, то он бы наверняка упал.       — Чес, что с тобой? Ты слышишь меня? — с тревогой и паникой в голосе (Господи, не паниковал так даже в ту роковую ночь, когда вёз его сюда) кричал Константин, пытаясь приподнять его. Секунд через двадцать, в которые он сам потерял, наверное, довольно много нервных клеток, Чес всё-таки приоткрыл глаза — лицо бледное, взгляд тусклый, сам весь стал холодным.       — Пойдём скорее в корпус, слышишь? Тебе нужен срочно врач, пошли! — не унимался он, поддерживая его и таща назад в больницу. Креймер лишь некоторое время ничего не понимал, а потом даже сам встал на ногу и, помотав головой, сказал:       — Нет, Джон, всё в порядке. Это коротенький обморок. Такое в моём случае нормально… давай сядем сюда, — он указал на ближайшую скамью; Константин недовольно покачал головой, но всё же помог ему доползти дотуда и усесться. Выглядел он бледно, но сейчас уже получше; Джон сидел рядом и взволнованно смотрел на него.       — Смотри, Джон, не стань седым, — усмехнулся Чес, заметив его лицо. — Ты так, видно, волнуешься, что я и сам начинаю волноваться…       — Заткнись, придурок! — слегка зло прошипел он, откинувшись на спинку скамейки. — Ты ничего не понимаешь!..       — Джон, — вдруг серьёзно начал Креймер, собрав свои последние силы в кучку и разворачиваясь к нему, — Джон, ты видишь, в каком я состоянии… Знаешь, я не на то намекаю, но всё-таки… — взгляд его скользнул по нему и вновь остановился где-то на скамейке, — но всё-таки я привык теперь говорить всё. Понимаешь, я тебе сильно доверяю. Как себе самому. Не знаю почему, но я очень захотел сказать это… сейчас. Просто знай это и помни, когда будешь разговаривать с моими бывшими друзьями. Никому из них я никогда в жизни не доверял, — он отвернулся и поднял голову к небу, встречая первые мелкие капли и с каким-то наслаждением слушая гром. — Не доверял, хоть и знал несколько лет. Представляешь? А тебя я знаю всего года два, если не меньше. Но тебе я доверяю. Впервые в жизни!.. Понимаешь, какой парадокс? — спросил Чес, развернувшись к нему и внимательным, лихорадочным взглядом поглядев на него; Джон обеспокоенно приложил ладонь к его лбу и определил сильный жар.       — Вставай. Срочно идём назад! — торопил его Константин, вставая сам и поднимая Чеса; тот тяжело дышал и как-то безучастно наблюдал за попытками Джона поднять его, хотя и не сопротивлялся. Наконец ему удалось стащить Креймера со скамьи и поставить в вертикальное положение, правда, потом тот всё равно не устоял на своей ноге и припал на его грудь, уткнувшись носом в ткань его одежды. Константин пытался его приподнять, но не получалось, и вышло лишь что-то наподобие объятия — он пытался отстранить и поставить Чеса, обхватив его сзади, а тот не хотел этого, ещё больше падая на него, и в итоге получалось что-то слишком смешное для их случая. Даже прохожие стали оборачиваться. Наконец Джон догадался и отстранил его за оба плеча и глянул на него: тот едва что-то понимал, взгляд его бегал и казался безумным, а сам он был в полуобморочном состоянии.       — Джон… — шептал Креймер, — Джон, помни, что ты мой друг. Мне больше не нужна моя прошлая лживая жизнь и мои прошлые лживые друзья. В этом и кроется часть причины, по которой я хочу, чтобы меня считали умершим… Боже, я так банален! — вдруг громче добавил он и отключился; это произвело на удивление сильнейшее впечатление на всегда равнодушного к таким вещам Константина, и он едва удержал Чеса от падения. Всё, что следовало дальше, казалось невзрачной тряпицей по сравнению с этой яркой лентой слов, пронёсшихся в его голове; но, кажется, он смог донести отключившегося Креймера до здания больницы, а далее передал на руки врачам. Они, вероятно, сказали ему что-то о переутомлении пациента и его обмороке, но Джон не мог быть уверенным точно. Его заставили дождаться в коридоре, а сами увезли Чеса в его палату; немного поколдовав над ним (иначе Константин это назвать не мог), врачи разрешили ему немного посидеть рядом, но лишь немного. Добавили, что в таком состоянии парень может слегка бредить; Джон наконец мог войти в палату и минут десять посидеть с ним. При его появлении Креймер приоткрыл глаза и как-то стеклянно на него посмотрел.       — Джон… ты, вероятно, ничего не понял, — начал было он, повернув к нему своё бледное лицо. — Но я не брежу, поверь. Я говорю правду. Всегда говорил…       — Я верю тебе и всё понял, что ты сказал, Чес, — задумчиво проговорил Константин, взяв его за руку и взволнованно на него посмотрев. — Только, пожалуйста, перестань волноваться и попробуй заснуть. Тебе нужен отдых, дубина. А не разглагольствования на полчаса, — он, договаривая, увидал, как веки мальчишки под конец опускались ниже и ниже, а на губах застывала счастливая улыбка. «И чему он так радуется?» — недоумевал Джон, наблюдая за заснувшим Креймером. Держа его за руку, он не мог избавиться от впечатления после его слишком необычных слов — такое бы, знал Константин, Чес точно никогда не сказал вслух. Обычный Чес. Тот, которого он знал всегда. А сейчас перед ним открывалась совсем иная сторона водителя… нет, не сказать, что плохая, неприятная или странная, а какая-то слишком интимная. Будто это должен знать не он, а какой-нибудь близкий Креймеру человек. Нет, конечно, судя по логике, можно сразу напроситься на вывод, не Джон ли сам является этим самым близким человеком, но он напрочь отметал эту мысль, зная, что это далеко не правда. Он никогда и никому в жизни не может быть близким другом — это знал точно, хотя не знал причины. А впрочем, нужна ли здесь причина? Глядя на это полусчастливое, полуразбитое лицо, он понимал, что нет — причина уже на поверхности, пускай и то, что на поверхности, не всегда правда. Разве может он, повелитель тьмы, жестокий и циничный, быть другом этому наивному созданию? Ответ однозначный и бесповоротный. Так решил для себя ещё давно Джон. И уж так решили за него обстоятельства.       А менять их? Константин, вставая, глянул на Чеса вновь: нет, менять ничего ненужно. Кажется, всех всё устраивает. Зачем же в таком случае напрашиваться? Правда, появлялись вместе с тем куча вопросов по теме и не по теме: почему волновался, когда спасал, когда видел его обморок, почему ругал его всеми возможными и невозможными словами, когда тот говорил о смерти, почему вообще не чувствовал того отвращения и равнодушия к слабости, которую в жизни презирал не только у себя, но и у других? По-че-му?.. да потому что… что? Коснувшись холодной руки Чеса и встряхнув своей головой, Джон понял, что впервые запутался в чём-то до злости лёгком. Он, который спасал землю от демонов, вытаскивал людей с тропы Ада, а запутался в таком глупом вопросе! Да, вероятно, это ужасно глупо. Константин тяжко вздохнул и поскорее вышел из палаты, около двери бросив мелкий взгляд на него. Наверное, ответ кроется в нём, наверное, этот Креймер его даже знает, наверное, уж втихомолку смеётся над своим бывшим учителем, но… Но к чёрту! Он резко выбежал из комнаты, бегом спустился по лестнице и наконец оказался на воздухе, наполненным каплями дождя. Стук их слышался везде: над головой, под ботинками, справа, слева, в голове, в сердце; Джон бежал как угорелый, совсем не чувствуя прохлады на своей коже. Ему сейчас лишь бы только убедиться, что его безумие оправдано и является не иначе, чем… Впрочем, интрига. Он и сам не хотел раскрывать этого в себе до конца. Пускай это останется тревожным, щекочущем, но слегка покрытым мраком чувством на сердце, чем открытой, но безумно тяжёлой ношей в голове. Подбежав к своему дому, Константин так решил. Раз и навсегда.