Океан, пахнущий жасмином.

Едва дымчато-серый горизонт окрасили яркие лучи просыпающегося от долгого сна пурпурного солнца, а темное небо чуть посветлело, сбрасывая с себя тяготу ночи и скрывая тусклое сияние серебристых звезд, Исин уже сидел на диком пляже, созерцая красоту утреннего океана. Ист-Энт-бич представлял собой узкую песчаную полоску, заросшую травой и усеянную булыжниками, зажатую меж двух мысов. Здесь редко когда можно было увидеть или же просто заметить что-то прекрасное, но по утрам в этом месте время словно останавливалось, являя взору случайных гостей этого брошенного человечеством рая настоящее, природное великолепие. И для того, чтобы действительно проникнуться этим, не нужно было подолгу всматриваться вдаль, ища ответы на несуществующие вопросы, что обычно присущи людям. А только лишь замечать, как волны плавно, тягуче медленно накатывают на берег и так же нехотя возвращаются к своим истокам, каждый раз оставляя на песке морскую пену, будто сожалея, что не могут более задержаться. Слушать манящий, будто вырвавшийся из прошлого шепот легкого бриза. И дышать. Дышать, вдыхать этот обжигающе соленый свежий воздух всеми легкими, принимая и соглашаясь с устоями древних, не решаясь и боясь нарушить законы непознанного. Чжан прижимает колени к груди, сидя на песке, и невидящим взглядом взирает на начало нового дня, крадущегося по искрящейся поверхности нефритовых волн. Рядом с ним лежит его старый школьный рюкзак, слегка потертый, немного изношенный, и небольшая спортивная сумка. Эти вещи, смотрящиеся донельзя обыкновенно и даже уныло, да и сам парень кажутся здесь совсем чужими, словно оторванными от своего мира и перенесенными сюда, в прошлое, не втянутое в бешеную скачку времен и столетий. Но только скалы, безмолвные и хмурые, возвышающиеся великанами, пожухлая трава, вздрагивающая на ветру, и морские глубокие и несметные толщи воды знают, что стали для Исина чем-то родным, пусть и не раскрыли свою тайну до конца. Пусть его отчетливые и глубокие следы на песке по ночам были смыты океаном и унесены в вечность. Пусть шум прибоя заглушал своим призрачным шипением стоны боли и страданий, принося успокаивающий запах чего-то далекого, насыщенного, живого. Это место хранит в себе слишком много высказанного, выплаканного, что океан стал более соленым, чем прежде, а бури и спящая гроза суровее, страшнее. Но каждый раз, едва наступает рассвет, все стирается, исчезает и начинается заново, полностью очищаясь от произошедшего. Словно никто и не бродил по берегу ночью, не проходил, не оставлял следы. Словно не было сказано тысячи слов, и ветер не крал их, в надежде сохранить и донести туда, куда стремится. Словно и не было ничего. Ничего и никого. Исин жмурится от ярких лучей и думает, что отдал океану много. Слишком много, столько, сколько не отдавал еще ни одному человеку. Здесь обращались в ничто его надежды, мечты, сокровенные желания и мысли, полные отчаянья и краха, хаоса и полнейшей неразберихи. Смятенье чувств сливалось тут с зеркальной поверхностью песка, а горечь смывало пенящимися всполохами, мгновенно растворяющимися на глазах. И кажется, будто все то, что осталось здесь, якобы бесследно исчезая, постепенно возвращается, ища свою истинную природу, истоки, совсем не жаждущие возвращения. Прошедшие эмоции вновь переполняют, травя душу как раньше, хоть и не пугают так, как прежде. В происходящем видна скрытая ирония: когда мы привыкаем к чему-то, полностью исчерпывая возможности и забирая все, что оно может нам дать, мы стараемся скорее от этого избавиться, чтобы забыть. Но память, как и сердце, не подчиняется приказам. Она любит поступать по-своему, даже если в этом содержится капля безумия. Именно поэтому Чжан, паря на границе двух миров, решает навсегда забыть. Не приказывая, не пытаясь подчинить. Просто забыть, убежать, уехать навсегда, далеко-далеко. Туда, где еще есть места, не знающие его боли, не слышащие его стонов, не видящие его блестящих глаз. Потому что теперь он не может возвращаться сюда вновь и вновь: все исчерпало себя. Но ведь есть же еще на свете такой же пустынный и затерянный дикий пляж, который ждет его, готовый принять, впитать в себя все, что тот ему привезет? Парень слышит шаги, уверенные, быстрые, до боли знакомые, и подрывается, бежит, неуклюже спотыкаясь, боясь обнаружить, что это мираж. Все чувства представляют собой сгусток одиночества и растерянности, даже подавляемый страх и сомнения рвутся наружу, внезапно приобретая большую силу. Но узел развязывается, и дышать становится легче, когда Исин вдыхает родной запах жасмина, прижимаясь к груди и чувствуя, как же все-таки мало. Мало близости, ясности и мягкости кожи, такой же соленой на вкус, как и океан. - Увези меня отсюда, - выдыхает Чжан в сухие губы, прежде чем поцеловать неожиданно нежно, без напора, как это обычно бывает с этим человеком. Ким Чунмен плохо понимает китайский, его квартира слишком похожа на музей, и сам он - правильный до тошноты, на самом деле играющий роли нескольких актеров разом. Но в нем есть то, что не отпускает Исина, крепко связывая по рукам и ногам. То, что убивает все нелепые предрассудки, предоставляя возможность упиваться любовью столько, сколько захочется лишь им двоим. Чунмен тоже его океан. Он уносит и хранит в себе столько же слов, чувств и соленых слез, сколько и шипящие волны, серые скалы и песчинки, сбегающие в никуда. Только он не возвращает все обратно. Горечь, смятение, переживания тонут в нем, опускаясь на черное дно и пропадая там навсегда. Словно обращаясь в темноту, порхающую в ночи. В этом и есть спасение и избавление. В искренней любви, без слов и вопросов. Чжан не может перестать обнимать Мена за шею даже тогда, когда все его вещи уже лежат в багажнике и им давно пора ехать. Он знает, сейчас они уберутся отсюда навсегда, и в этот момент он чувствует грусть и сожаление. Наверное, выкидывая что-то, оставляя позади, в прошлом, мы оставляем с этим частичку себя. Пусть и ничтожную, самую малую часть, но ее отсутствие еще долго будет остро ощущаться и боль не скоро покинет сердце. Она уйдет. Но не скоро. Исин в последний раз оглядывает узкую короткую полоску песка, камни, пожухлую траву, кажущуюся издалека совсем сухой, и дышит полной грудью обжигающе соленым воздухом, все таким же свежим. Конечно, он останется прежним, и вскоре на этом самом берегу появятся чужие следы и будут слышны чужие роптания. Но он не увидит отметины и не услышит отголоски, будучи далеко, в совершенно другом мире. Не вспоминая место, унесшее все его страдания, и волны, медленно накатывающие на золотой песок. - Wo ai ni, - шепчет любимый голос, и Чунмен робко касается щеки, а затем притягивает к себе, сминая губы в чувственном поцелуе. Чжан думает, что произношение стало чуть-чуть лучше. Он замечает, что день уже наступил, вдыхает дурманящий запах и разглядывает светло-голубое небо, пока машина мчится по шоссе. Ему впервые за несколько недель легко. Небеса, моря и ветра повсюду разные. В мире так много разнообразия, палитра оттенков, что ни один человек не может не найти уголка для печали и обретения спокойствия. В это вся суть: все мы ищем и находим то, что способно принять нас, и все, что мы принесем с собой. Но Исин знает, что уже никогда не полюбит приходить ни на один пляж, ни на один берег. Ведь у него есть свой океан, держащий его за руку и не отпускающий ни на секунду. Поглощающий горечь и избавляющий от любых тревог, терзающих юную душу. И, к тому же, пахнущий жасмином.