I wanna use you and abuse you

У них было три ампулы нейротриптилина и несколько доз голубого забвения на двоих. Не то чтобы это было достаточным для их небольшой поездки, но это оказалось единственным, что они успели с собой захватить, сбегая из города на старом Фольксваген-жуке от полоумного Гэри. А тот реально сошёл с ума – словил настоящий маниакальный психоз. Если ПЖЧ выносило из состояния человеческого равновесия голубое забвение, то на Гэри точно так же действовал алкоголь – это проверено. И непонятно, кто же был страшнее: мозгоеды или безмозглый охотник на них. — Чего ты боишься, Кэндел, если у тебя даже сожрать нечего? – издевался Саймон, и пуля уже летела в его направлении. Как хорошо, что Кэндел был тем еще мазилой, когда ходил под мухой. Однако, реакции у этого ветерана великой антизомбячной все еще были отличные, и не стоило бесить его лишний раз. Уже потом Кирен и Саймон узнали о том, что в бардачке украденной ими тачки заезжего священника оказалось полфунта отменного героина и несколько пластов марок с изображениями пузатых уток из старого американского мультика. И о том, что сажать бывшего наркомана в машину, забитую под завязку дурью, станет настолько отвратной идеей. А пока они медленно, но верно ехали вперед по почти черной после дождя дороге. У Кирена не было прав, да и водил он скорее интуитивно, чем руководствуясь скучными знаниями, полученными у почти слепого инструктора. Хотя наличие прав не имело значения. Мертвым все равно не выдавали разрешение на вождение, прикрываясь употреблением ПЖЧ психотропных препаратов. Снова во всем был виноват треклятый нейротриптилин. Никакой дискриминации, господа почти живые. Вы же верите своему тупому правительству, ведь так? Если говорить начистоту, этим бюрократическим подонкам даже совсем живые давно уже не доверяли, поэтому Кирен лихо выкручивал руль на поворотах, стараясь не обращать внимания на то, что фары включались и выключались сами собой. Зато дорога гудела под колесами, словно они ехали по грифу гитары, задевая струны. Саймон слушал эту музыку "из-под колес" и был рад выбраться из Роартана на пару дней, пока Гэри не придет в себя (но Кирену об этом маленьком счастье говорить не стоило). И не прекратит палить по ним, как только замечает Уокера и Монро. Почему-то только их двоих, но Кирен благодушно решил не задумываться о том, что там в пустой голове Кэндела творилось. Их принесло в город к ночи. И только в этот момент им пришло в голову уточнить, чью же тачку конкретно они сперли. Тут-то и обнаружились волшебные марки и полный пакет героина. А еще парочка по-настоящему отвратительных фотографий. Поверьте Саймону, он, в конце концов, кололся, умирал и давал себя вскрывать ради сомнительной науки. Но педофилия до сих пор оставалась для него крайне пугающей гадостью из всех возможных. «Не доверяйте живым, господа почти живые». — И что мы будем делать, Саймон? – они стояли прямо посередине дороги. Кирен ловил себя на мысли, что они играют в старую игру «Саймон сказал». Монро смотрел на машину, набитую гипотетической кучей денег, и не испытывал ничего. Они нашли ночлег среди таких же полудохликов как они сами. Кирен и Саймон среди них по-прежнему оставались гребаными предателями. На самом деле, кого это волновало? Вот Кирена это не волновало, потому что их все равно пустили переночевать, кем бы они ни были. Времена такие, что оставить ПЖЧ на улице ночью равносильно его убийству. И как бы их не осуждали за предательство, мало кто из ПЖЧ был готов убивать, будучи в здравом уме. Что бы там ни придумывали ветераны вроде Кэндела, чтобы оправдать свое желание добивать их как животных на охоте. Саймон на кухне варил и мешал подозрительный на вид новый нейротриптилин, и Уокер готов был поклясться, что видел, как тот добавляет в варево героин и пару марок. На этот раз жидкость была фиолетово-бирюзовой и навивала мысли об Абсолеме. — На самом деле, я не тот, кем ты меня представляешь, – Саймон пытался скрыть свое занятие, но Кирен уже застал его с поличным. – Я бывший наркоман. И порой я делаю глупые вещи, тебе следовало бы остановить меня. Кирен пожал плечами. Если Саймон сказал, то следует, пожалуй, сделать и так, пока он не выбыл из этой игры. — Почему? – Уокер задал этот вопрос, прежде чем подойти и вылить недоваренную наркоту для ходячих. — Не хочу остаться без тебя из-за этого, – Саймон упрямо посмотрел на Кирена из-за плеча. – Это повод снова не злоупотреблять. Кирен широко улыбнулся так, как умел лишь он. Так, что даже с синюшными губами, он выглядел живее всех живых. Так, что хотелось улыбаться в ответ и ширяться больше не требовалось – реальность была терпима, забытье стало не нужно. Флиртовать Кирен не умел. Так повелось, что все его предыдущие отношения больше смахивали на дерьмо. Иногда Уокеру начинало казаться, что у него давно развилась шизофрения. Ну… как давно? После восстания. Дополнительная личность, которой уже было пора придумать отдельное имя. Джеймс или Говард. Что-то неброское. Так вот, этому Джеймсу, похоже, страх был вообще не знаком. Или он был индифферентен к нему как к явлению. Кирен с Джеймсом внутри своей головы много не разговаривал (да и не о чем было), потому что Джеймс был сильным, бросался во все передряги первым, шел против системы и сражался за свое. Кирен же оставался Киреном. Тем, кто рисует, чересчур много чувствует и рефлексирует. Единственное, в чем Джеймс (или Говард) с Киреном были похожи – это их желание провести ближайшую околотрупную вечность с Саймоном. — Ты даже не знаешь, подействует ли это, – и Джеймс отобрал слово у Кирена, потому что, судя по ощущениям, губы шевелились сами собой. – Но ты всегда можешь злоупотреблять мной, это я тебе обещаю. Кирен смыл всю дурь в унитаз, наплевав на ту кучу денег, которую она стоила. И вылил почти весь триповый нейротриптилин, оставив им ровно на пару уколов. Просто попробовать. В конце концов, Джеймс всегда хотел узнать, что погубило Саймона, и он не боялся признаться в этом себе самому. Несмотря на всю глупость этого желания. Кирен просто доверял своему альтер-эго. Оно его еще не подводило. Они сбежали из приюта восставших на рассвете, потому что Саймон заподозрил, что кто-то из местных фанатиков уже успел настучать пророку. У них было: два триповых шприца с нейротриптилином, украденная тачка, которую они кинули вместе с документами и фотографиями на стоянке местного отдела с запиской «Обыщи меня», и они сами, готовые на все. Может, это было действительно то, чего им так яро не хватало. Саймон спер чей-то старый мопед на окраине. Это было нетрудно, потому что хозяин отошел в магазин, забыв ключи в замке зажигания. Какой-то придурок, честное слово. Сделав положенный укол бирюзово-фиолетового, они решили вернуться в Роартан, искренне надеясь, что Гэри проспался, черт его дери. Суток обычно хватало. Кирен, перекрикивая шумящие потоки воздуха с обеих сторон (точно ветер задул в голову и вынес оттуда все мысли), рассказывал Саймону о Джеймсе-Говарде. Монро улыбался, чувствуя опасливо вцепившиеся в него руки на своем животе, в своем животе, вообще у себя внутри. Дорога заиграла громче, чем когда либо, обжигая барабанные перепонки мелодией свободы. Незнакомым, забытым, забитым ощущением счастья и расслабленности во всем теле, которое не мог подарить ни один наркотик. Оставалось только не отключиться и добраться до дома. — Назови его Джошуа, – крикнул Саймон, прорываясь через звуки музыки дороги. — Ну, если ты так говоришь, – Кирен улыбнулся в шею Саймона и крикнул в ответ. – Пусть будет Джошуа. Бензин кончился, когда они уже летели вдоль облаков. Так им казалось, и останавливаться не хотелось. Ветер был ледяной, но их это только бодрило. Они чувствовали этот гребаный мир каждой немертвой клеточкой своих восставших тел. Эми бы была счастлива за них, не хватало только дождя, чтобы почувствовать влажные капли на лице – ее поцелуи. В конце концов, они вынужденно остановились на окраине соседней с Роартоном деревни, которую в отличие от их мест вовсе покинули люди. Недолюди, судя по всему, если они так резво сбежали, бросив родные края. Деревушка прекрасно бы смотрелась в каком-нибудь фильме ужасов. Живых не наблюдалось, и на пару миль вокруг стояла такая тишина, что были слышны редкие удары сердца в груди Кирена и Саймона. — Надо выбрать, где переночевать, – Саймон осмотрел улицу. Кирен согласно кивнул и зашагал в сторону указанного Монро дома. Внутри оказалось как в сказках о ведьмах и их пряничных домиках. Розовые обои всех возможных оттенков, украшенные пыльными фотографиями в цветасто-карамельных рамках. Саймон задумчиво стер пальцем пыль со стекла на одной из фотографий. Из-под пыли на него смотрела большеглазая кошка. Пока они не проверили все комнаты, Кирен не мог отделаться от тянущего ощущения, что на них вот-вот нападет безумная старуха, которая знать не знала о нейротриптилине и все это время ела мозги своих бесчисленных кошек. А может, это она сожрала всех жителей этой деревни. Вполне себе возможный вариант развития событий, если учитывать их с Саймоном патологическую невезучесть и страсть влипать в разного рода истории. — Тут одна спальня, – сообщил Саймон. – И одна кровать. Я посплю внизу на диване. Кирен оторвался от изучения шкафчиков на кухне. В холодильник он не решился бы залезть даже под страхом смерти, тем более теперь, когда его обоняние постепенно возвращалось, а электричества в деревушке не было еще, казалось, со времен войны. — Мы будем спать вместе, – Кирен крикнул это раньше, чем успел подумать, поэтому свалил свою несдержанность на Джеймса-Джошуа-Говарда. Саймон что-то задребезжал в ответ как старое окно на ветру, но Уокер не слушал. Не так часто им выпадал такой шанс действительно побыть вдвоем. Еще реже самому Кирену выпадал шанс понаблюдать за расслабленным Саймоном. Это было подобно видению. И кто был виноват в таком негаданном счастье, – наркотики или отсутствие людей, – Кирен не знал. Уокер нашел свечи в кладовке, пару старых фонариков, но батарейки к ним давно вздулись и подтекали кислотой, разъедающей пластик. Саймон был уверен в том, что гном с хитрой рожей, стоящий на газоне рядом с домом, – лепрекон, ворующий время. Потому что только вот он посмотрел в глаза Кирену, зашедшему в спальню, а потом внезапно оказался среди свечей, абсолютно голый с подмятым под себя не менее голым Киреном. О, пресвятые лепреконы героиновых типов, Патрик и вся зеленая потусторонняя хрень Ирландии, пусть больше время не пропадает в никуда. У Кирена за коленками было нежно как в Раю. Или где-то, где по определению Саймону никогда не побывать. Это был то ли подарок от Бога, то ли проклятие (в том случае, если Уокера потерять, а этого делать было нельзя). У Кирена ноги оказались как спички. Но это были самые лучшие ноги во все гребаном консервативном Королевстве, где живые решали, что делать мертвым. И когда ноги Кирена разъехались в стороны – внутри Монро все начинало кипеть, хотя губы по-прежнему оставались холодными. И у него, и у Уокера. Внутри толчками определенно разносилась по сосудам кровь, – их эрекция тому свидетель. Соски были малочувствительными, но Саймона уже вряд ли что-то могло смутить, и сдавленные стоны Кирена летели до самого Лондона, потому что Монро жадно прикусил эрегированную ткань напряженного соска. Язык был прохладный до одури, а соски горячие, будто у Кирена началась локальная лихорадка. И этот контраст делал все ярче. У них не было ни одного тюбика смазки, зато был целый арсенал разных мазей, оставшийся им от священника, которые они зачем-то решили прихватить. Видимо, это было последствием какого-то преднаркотического помрачнения. Не то, что бы они хотели все этим воспользоваться, но ничего лучшего не подвернулось под руку в этой глуши. А вещи старухи убийцы трогать не хотелось. Первый палец протискивался тяжело, что на мгновение остановило Саймона неожиданно трезвой мыслью: «А стоит ли?». Уокер зажимался и жмурил глаза, будто выпил бокал неразбавленного виски. Он никогда не умел пить. Но внутри него было тепло, и Саймон чувствовал, и даже вдруг разверзшиеся небеса и глас разъяренного Бога теперь не остановил бы его от этого прелюбодеяния. Если бы только Кирен что-нибудь не сказал. Но тот ничего не говорил и лишь подавался назад, приподнимая задницу повыше. А это говорило лучше любых слов. За первым пальцем последовал второй, и Кирен выгнулся довольной искрящей дугой чистого наслаждения. В общем и целом, их триповый полет можно было считать нормальным. Страх отпустил Саймона, а Кирен окончательно уступил место своему Джошуа, потому что ему было слишком хорошо, чтобы сопротивляться. Или стесняться. Джошуа оказался развратным малым. Кирен устроился в коленно-локтевую позу и смотрел на Саймона из-за плеча. Ресницы его откидывали тени длиною в мили, а в свете криво поставленных свечей, его кожа выглядела по-человечески теплой. Цвета топленого молока. Цвета лучшего неочищенного кокаина, который когда-то давно привозили с Кубы. Сказать, что это был первый опыт Кирена в такого рода сексуальных экспериментах, – ничего не сказать. Те моменты, когда было неприятно, он смотрел на руки Саймона около своих плеч, но, в общем-то, это оказалось охрененным. Самым лучшим из того, что с ним происходило за его жизнь и после нее. Саймон был нежным. Саймон был жестоким, когда понял, что можно вколачиваться в худощавое тело и вызывать вспышки-выстрелы громких стонов, неразборчивых фраз и обрывков собственного имени. И самыми лучшими были требовательные укусы и шепот «Еще». Из старой кровати вылетали темно-серые облачка пыли, но никого это не волновало. После оргазма Кирен ожесточенно целовал Саймона в губы, прикусывая его язык и, смешно морща нос, вытирал разводы спермы с внутренней стороны бедра. Монро, смотря на это, обещал себе повторить их маленькие каникулы еще ни один раз. Однозначно. Только в следующий раз, они обойдутся без наркотиков, украденных у извращенцев тачек, придурочных фанатиков пророка и бешеного Гэри. Просто соберут вещи и уйдут искать еще один дом карамельных ужасов. Без всего этого дерьма. На самом деле, Саймон готов теперь употреблять одну лишь дурь, из всех возможных – это Кирена. Употреблять, применять, использовать, злоупотреблять. Все, что угодно, кем бы тот ни был. Джеймсом, Говардом, Джошуа, Киреном – действующее вещество оставалось одно, вызывая нескончаемую, теплую эйфорию внутри. Утром они вернулись в Роартон. Гэри прятался по углам, не отсвечивая, видимо, прижатый бетонным блоком вины. Кирен и Саймон подбросили мопед на крыльцо местного отдела, и, улыбаясь, пошли домой к Уокерам на обед. Потому что уж очень обоим хотелось жрать.