Нити

Расставание… Дурацкое слово. От него веет странным безразличием и черствостью. Его нельзя произнести весело, а если и можно, то веселье это будет наигранным. Думаю, потому, что каждый знает, что это такое. Нет, неверно. Не каждый. Некоторым просто не с чем расставаться, другим на расставание наплевать, а третьим… а третьи слишком слабы, чтобы понять, какие чувства переживают. Наверное, я не отношусь ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Когда умерла мама, мне было одиноко. Не могу забыть ее слов: «Не держи зла на своего отца, он не виноват в том, что случилось. У каждой нити в гобелене жизни свой путь: даже когда кажется, что ты сам выбираешь себе дорогу, ты не властен над судьбой». И еще: «Дороги перекрестка когда-нибудь да пересекутся, а когда – лишь вопрос времени». Для меня тогда ее слова звучали как оправдания в ее смерти. Я злилась. Старалась забыть их, забыть как можно быстрее. Потому что мне казалось, что такие слова могли быть произнесены только слабой женщиной. А мама всегда была сильной. Она смогла простить отца, простить за то, что он ушел в тот момент, когда ее болезнь только начиналась. До сих пор не могу понять, как она его отпустила. Мне порой снилось, что на прощание она бросает ему: «Будь ты проклят». Но… Когда он ушел, она не сказала ничего. Еще одно доказательство того, какой сильной она была. Сильнейшей в моей жизни. Он должен был догадаться!.. Не догадался. Видно, он был слаб, слишком слаб для мамы. Мама умирала медленно, доктор говорил, что ей больно. Было так горько сознавать, что ничего не можешь сделать для человека, поддерживавшего тебя всю твою жизнь. Бессилие захлестывало, руки, так похожие на мамины, с каждым днем опускались все ниже. Пришло отчаяние. Глупое, детское отчаяние. Лекарство от этой болезни могли себе позволить разве что приближенные правителя нашего маленького города. Черт бы их побрал, эти деньги. …И однажды, когда сквозь порванные занавески на нее, бледную, глянули первые лучи рассветного солнца, она еле слышно шепнула омертвевшими губами: «Прощай. И прости меня, Фуу, за то, что я отдала тебе лишь четырнадцать лет своей жизни…» И умерла. Я всегда мечтала быть такой, как она. С самого детства. Оглядываясь назад, я понимаю, как повзрослела за время нашего приключения. Теперь я все чаще вспоминаю мамины слова. Они все ближе. И еще понимаю, что случиться иначе просто не могло. Я рада, что все вышло именно так. Ведь не будь этого путешествия, я бы никогда не поняла и не приняла того самого-важного, что мы не властны над нашими судьбами. Никогда не простила бы отца. Мы все – нити, ведомые умелой рукой старушки-прядильщицы. И я счастлива, что какое-то время три нити шли рядом. Не просто рядом. Три нити переплелись в единый узор. И до тех пор, пока хоть один из нас будет помнить о нашем пути, мы будем неразрывно связаны. …И еще поняла, что то, что происходит, меняет то, как мы себя ведем. Это, наверное, к лучшему. И я, в свою очередь, бережно спрячу свитки с этими пониманиями-воспоминаниями где-нибудь в уголке своей памяти и много-много лет спустя так же осторожно достану их, смахну пыль. Вспомню. «Это – Муген, мечник-оболтус и редкий бабник. Это – Дзин, немногословный самурай с душой, покрытой печатью тайны. Сколько раз они спасали мне жизнь – и не сосчитать…» Улыбнусь и расплачусь. И три нити, если, не дай бог, за это время разойдутся, вновь соединятся вместе. Все же немножко грустно. Это не отчаянное сожаление, это скорее светлая печаль и желание сохранить все эти образы в своем сердце как можно дольше. От нее хочется плакать, но эти слезы невозможны без улыбки на губах. Наверное, это чем-то похоже на счастье. - Мне три данго. - А деньги у тебя есть? – Толстый продавец подозрительно наблюдает, как я роюсь за пазухой, пытаясь отыскать монетку, настороженно хмурится, услышав пронзительный писк разбуженной Момо-сан. – Э… девочка, тебя кто-то зовет. Я не сразу понимаю, что он сказал. Да, в самом, деле, это знакомое ощущение, словно кто-то сверлит немигающим взглядом твои лопатки… Усмехается, когда я с визгом бросаюсь ему на шею, и чуть отодвигается, освобождая место за низким столом. Мое внимание как-то сама собой привлекает тарелка, полная дымящихся данго. - Обжора… Часа четыре назад завтракали, а урчит у тебя, будто неделю крошки в рот не брала. Ешь вот. И я смеюсь, так, что задетая моей рукой тарелка опрокидывается на Мугена, и тот с рыком сильно возмущенного тигра пытается не дать упасть шарикам моти на палочке. Четыре часа… - С ума сошла?! Да я за эти чертовы данго последние деньги отдал!!.. Все еще хохоча и чувствуя, как смех плавно переходит в слезы, я понимаю, что именно тот самый черт, что увел маму от меня, свел нас сегодня с этим оболтусом. Я смеюсь и плачу, я утыкаюсь лбом ему в плечо, а Муген вдруг замирает и, кажется, даже не дышит. Неловко треплет меня за плечо, ворчливо обзывая сопливой дурехой. Вот теперь - так, как и должно было быть. Ведь все дороги, рано или поздно, да пересекутся вновь. А когда – это лишь вопрос времени.