Обретя, потерять...

- Вы были мне как отец… - я больше уже не могла сдерживать слезы. Они крупными каплями катились из глаз, смывая косметику и падая на форменную рубашку. - Ир, а разве… - удивленно взглянув на меня, Валерий Андреевич принялся что-то искать в столе. – Разве мама так тебе и не сказала? - Не сказала чего? Причем здесь мама? Я ничего не понимаю! - Вот, – на стол передо мной легла довольно объемная папка. Я послушно принялась перебирать документы. Моя медицинская карта: странно, но страниц в ней оказалось больше, нежели в оригинале. Здесь были сведения из роддома и о раннем детстве, которые я не видела никогда. Совсем другое свидетельство о рождении. Взгляд зацепился за отчество: Валерьевна. Нет, фамилия с именем мои. Но, почему? Этого не может быть! Почти в самом конце папки, как бы в подтверждение моей догадки, нашлась расшифровка теста ДНК. - То есть… - я подняла на него заплаканные глаза. – Вы мой… - Да, Ира, ты моя родная дочь. - Но, почему? Почему Вы говорите мне об этом только сейчас? - Я не мог раньше, не мог… Понимаешь, твоя мама… Наверное, перед смертью я должен рассказать тебе правду. - Перед смертью? - Да, Ир, сейчас либо я, либо ты. Другого выхода нет. И я уступаю эту жизнь тебе. Прости. - Должен быть другой выход! - Нет, Ириша, на этот раз его нету! Но сейчас не об этом. С твоей мамой мы знакомы с детства. Я любил ее, наверное, с детского сада. Потом мы пошли в одну школу, сидели за одной партой. К выпуску мы были уже парой, даже жили вместе. Я мечтал поступить в милицейскую академию, стать ментом. Наталья все время отговаривала меня, убеждая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Поступил, отучился, пошел работать в «Пятницкий». На третий год службы сделал твоей маме предложение. Мы были счастливы, но… В тот год наши плотно занимались бандой одного криминального авторитета. Я был не последним, скорее наоборот, в этом деле. И вот поздним вечером в моем кабинете раздался звонок. Они похитили мою Наташу и теперь просили в обмен собранные материалы. Мы нашли ее спустя двое суток. Голодную, заплаканную и замерзшую, но невредимую. Сложно описать, что творилось после этого между нами. Она переехала к родителям, не желала разговаривать со мной даже через дверь. Только однажды заявила: «Либо я, либо милиция!». Я целый месяц разрывался между карьерой и семьей. Ни от того, ни от другого отказаться не мог. Ровно через месяц после переезда на пороге моего кабинета появилась Наташина мама. Разговор был тяжелый: «Наташа в положении, но рожать не собирается. Она даже собрала денег на аборт. Вот только врачи в один голос, категорически против. Ходила к бабкам, сказали то же самое: Умрешь сама! Что же делать, Валера?» - женщина тогда еще долго плакала на моем плече. В тот же вечер я поехал к ним домой, просидев битый час под дверью Наташиной комнаты, все же сумел уговорить ее открыть мне. Я умолял ее не убивать, поверить мне, простить. Клялся, что такого больше никогда не повторится, что буду впредь осторожен. Она поверила, простила. Все было отлично. Спустя семь месяцев родилась ты. Назвать тебя Ириной было мое решение. Но отголоски того дела так и не давали нам жить спокойно. Когда тебе исполнилось полгода, нашу квартиру перевернули верх дном. К счастью, в этот момент вас с Натальей дома не оказалось. Она не плакала, не ругалась и даже не требовала объяснений. Просто спустя неделю, возвратившись домой с ночного дежурства, я не застал вас дома. Отсутствовали и некоторые вещи. Я понял, что Наталья больше никогда не вернется, только увидев на письменном столе пухлый конверт. Да, я не был безгрешен, Ир. В том конверте оказался диск с видеозаписью жестокой расправы над той бандой и документы, незаметно и так удачно пропавшие из дела, вернее, их копии. Да пара строк от руки на тетрадном листе: «Я и Иринка не можем жить в вечном страхе… К дочери даже не приближайся! Как только она узнает, кто ее отец, оригиналы окажутся в прокуратуре». Этот листок есть в папке. Не подумай, что я сразу опустил руки. Нет! Я еще долго предпринимал попытки вернуть жену домой, но.… Поначалу Ната вообще не шла на контакт. Только когда ты пошла в ясли, я смог не через маму, а напрямую Наталье передавать для тебя дефицитные в то время игрушки, одежду и детское питание. Денег она не брала принципиально, как и не меняла своего решения, изредка напоминая о CD-ROMе в конверте. Я часто приходил к садику и смотрел на тебя, мою дочь, сквозь решетку забора. Ты была так похожа на маму, но непонятно в кого рыжая и с моим характером. Да, это было видно уже тогда: такая же упрямая, упертая и бесстрашная. Мне часто хотелось, наплевав на все, просто подойти к тебе, сесть на край песочницы и по-детски лепить куличики. Но зная Наталью, не подходил. Именно тогда, сквозь пелену слез и решетку забора, наблюдая твои первые для меня шаги, осознал, что всю свою жизнь спустил в унитаз, еще ввязавшись в то громкое дело. Ты росла. Но и моя карьера не стояла на месте. Каждый раз, получая очередное или внеочередное, я все больше хотел вернуть время назад. Теперь мне хотелось семью: обнимать жену и укладывать спать дочь. Но увы! Оставалось только радоваться со стороны. Да, и каждая из моих звездочек не приносила радости, раз за разом совпадая с твоим праздниками. На окончание детского сада я получал капитана. Окончание начальной школы – майор досрочно. Окончание средней – подполковник. Через два года, во время выпускного в одиннадцатом – медаль. Выпуск из универа – полковник. И, наконец, тебя поздравляли с майорскими звездами – меня с генеральскими. Вот так, всю жизнь, Ира, рука об руку… Но радоваться только со стороны… Прости меня… если сможешь, прости… Я сидела, сложив руки на коленях. Слез больше не было. Слов тоже. Я не видела, как он встал и обошел стол. Очнулась уже только в его объятиях. Он как маленькую гладил меня по голове и целовал в висок. Мы бы еще долго стояли так, обнявшись, если бы не телефон. По односложным ответам Валерия Андреевича я поняла, что что-то случилось, и ему, скорее всего, придется меня оставить. Опустив трубку в базу, он повернулся ко мне. - Ир, понимаешь, там… - Я поняла, - без тени эмоций. Сумку в руки. Шаг к двери. - Дочь, - как ведро холодной воды на голову. Медленно оборачиваюсь. – Иришка, я хочу, чтобы ты забрала эту папку с собой. Киваю в ответ. Беру папку и, не прощаясь, выхожу из кабинета. Только опускаясь на заднее сидение Мерседеса, начинаю помаленьку соображать. «Перед смертью! - страшная догадка пронзает мой мозг, перевожу взгляд на папку. – иначе бы зачем он отдал мне ее?» - Стой!!! – напугав водителя, на ходу начинаю открывать дверь. Машина резко замирает. Больно ударяюсь о стойку, но сейчас это не важно. Выскакиваю из Мерседеса, оставляя дверцу открытой. И забыв о высоченных каблуках, юбке в обтяжку и погонах полковника в придачу, стремглав, несусь ко входу в управление. Третий этаж. Бесконечно длинный коридор. Сердце автоматной очередью отдается в висках. Без стука врываюсь в секретарскую. Никого. Распахиваю дверь в кабинет. Звук выстрела заставляет меня замереть на пороге. Как в замедленной киносъемке, я вижу, что на лакированной поверхности стола под головой моего только что обретенного и навсегда потерянного отца растекается яркое, бордовое пятно. Ноги подгибаются. И я, не успев за что-либо задержаться, с размаху падаю на колени. Внутри меня все обрывается. - Папа… - воздуха не хватает. Тянусь к нему. Боль переполняет меня. Свет меркнет перед глазами.